Украина и проблема фальшивой исторической памяти–3

Во времена средневековья историческая память на украинских землях, как и на Западе Европы, концентрировалась там, где существовали центры образованности — в монастырях, в монастырских школах и в центрах летописания. Массовая же социально-историческая память почти полностью прерывается в XIII — XV веках в связи с теми драматическими событиями, в фокусе которых оказалась Украина. Эхо княжеских времен осталось только в нескольких песнях и особом месте гидронима «Дунай» в фольклоре. Новые времена начались в Украине волной создания не только казачества, но и православных братств и образовательных учреждений, а затем — и формированием «казацкой нации». Именно последняя стала главным носителем социально-исторической памяти — как в письменном виде (казацкие летописи и сопроводительные произведения), так и в устном (кобзари, большинство которых происходило из казаков пожилого возраста). «Казацкий миф» служил средоточием памяти о Patria Cosacorum; даже после закрепощения большинства крестьян (хотя часть их осталась в казацком состоянии) он остался жить в их среде; на большей части Приднепровья и Слобожанщины классическое российское крепостничество не продержалось и века, а на Кубани и в Причерноморье его вообще не было. А отсутствие крепостного (фактически — рабского) опыта или его достаточно короткая продолжительность значили очень много.

Какими были черты украинского крестьянства на территории бывшей Гетманщины зафиксировал Антон Чехов в 1888 году: «Помимо природы, ничто не поражает меня так в Украине, как общее благосостояние, народное здоровье, высокая степень развития здешнего мужика, который и умный, и религиозный, и трезвый, и моральный, и всегда веселый и сытый. Об антагонизме между пейзанами и господами нет и понятия». Из писем писателя и воспоминаний его коллег известно, что грамотные «хохлы» читали Шевченко и нередко имели дома «Кобзарь», что их детей местная «панская» молодежь учила украинскому языку, что те же украинские «паны» организовали лечение крестьян (к которому вскоре подключился и сам Чехов), что эти крестьяне умели не только хорошо петь, но и играть на скрипках и т.п. И не только о крестьянах говорилось — Чехов общался и с рабочими сахарного завода Харитоненко, которые жили преимущественно в тех же деревнях или в Сумах; их нравы были в целом такими же, непохожими на российский или советский «пролетариат» более позднего времени. Иначе говоря, если считать крестьянство «классом-памятью», то в Украине оно было весьма своеобразным; но «класс-память» не сводился к крестьянству.

Вообще в начале ХХ века процессы, связанные с установлением социально-исторической памяти, развивались в той части Украины, которая входила в империю Габсбургов, просто-таки бурно (вследствие довольно либеральной политики власти этой империи), а в части, входившей в империю Романовых, — с определенным замедлением, вызванным самодержавием и колониальной политикой властей этой империи. Однако это развитие было самоочевидным и мощным, ведь его основой было свободное крестьянство, казачество, определенная часть шляхты, которая исповедовала т.н. «усадебную культуру», и значительная часть интеллигенции, особенно в провинции. Неудивительно, что 1917 год ознаменовался настоящим взрывом национального самосознания украинцев, положительные и отрицательные составляющие которого основывались на исторической памяти. В последнюю очередь именно поэтому потерпели на украинской территории поражения как Белая, так и Красная армии, но большевики отреагировали на них оперативно и эффективно уже в 1919 году, тогда как белые — только осенью 1920-го, когда было уже поздно. Большевистская украинизация, которая имела несколько волн (первая — в 1919 году) была явлением вынужденным и многоплановым, однако одной из ее составляющих (которая не учитывается в достаточной степени исследователями) стало переконструирование в нужном направлении социально-исторической памяти, где делался акцент на действиях «трудового народа» и фальсифицировались цели национально-освободительного движения.

Но даже в таком виде, когда ставка Кремля на разжигание революций в Европе «изнутри» в начале 1930-х сменилась на стратегию реализации «революций извне», принесенных на штыках Красной армии, украинизация и ее последствия стали политически опасными. Автор концепции геноцида Рафаэль Лемкин писал в 1953 году: «Пока Украина сохраняет свое национальное единство, пока ее народ продолжает думать о себе как об украинском и добивается независимости, до этого она представляет серьезную угрозу для самого сердца советской идеи». Поэтому одной из задач Голодомора-геноцида стало замещение даже корректируемой социально-исторической памяти системой социально-исторической мифологии, которая строилась с помощью мощных органов пропаганды и еще более мощных карательных органов при поддержке то больше, то меньше, но всегда значительной части общества. Насаждаемая властью идеология пронизывала все сферы жизни и подчиняла их себе. Поэтому она закономерно превратилась в современную мифологию; если идеология является средством воздействия на человека и последний более-менее свободен в их выборе и восприятии, то миф — это образ жизни, который не вызывает возражений, а мифология — это система координат, которой руководствуется человек и которая не может быть подвергнута отрицанию или даже осмыслению.

Мифология лежит вне досягаемости критического ума и воспринимается на веру, независимо от того, подтверждает реальность ее установки или нет. Миф для человека является чем-то более существенным и значимым, чем реальность. Тоталитарная или неототалитарная социально-мифологическая система мировоззрения замещает собой (в более мягком, неокончательном варианте — дополняет) реальную историю, и не только ее, но и реальное настоящее, следовательно — формирует будущее. Советская всеобъемлющая социально-историческая мифология в значительной степени обеспечивала не только длительную общественную стабильность, но и положительное эмоциональное восприятие власти значительной частью населения. Социально-политические мифы советского периода — о «героических пятилетках», о «миролюбивой ленинской внешней политике», о «победе над фашизмом», о «выдающихся успехах советского государства», о «самом читающем народе мира» и т.п. — до середины 1980-х представляли собой один из главных факторов бытия тогдашней системы, а некоторые из них в несколько видоизмененном виде позволяют режиму Путина в России чувствовать уверенность в будущем, какие бы экономические глупости не совершала власть и какие бы локальные конфликты она не провоцировала в Европе, Азии и Африке.

Что касается Украины и украинцев, то главными в советские времена в этом плане стали мифологемы «воссоединения» и «мечтаний о нем», «двух братских народов», «вековечной дружбы», «Украины как младшей сестры», «борьбы против буржуазных националистов» и т.п. А Переяславская рада 1654 года превратилась в «закономерный результат всей предыдущей истории двух великих братских славянских народов — русского и украинского». Историк Михаил Брайчевский отметил в 1966 году: «Получалось, что в течение многих веков украинский народ боролся главным образом... против собственной национальной независимости». Какого успеха достигло замещение реальной исторической памяти фальшивой, ярко свидетельствует запись Олеся Гончара в «Дневнике» от 09.08.1982 года о разговоре с Мыколой Бажаном об известном литераторе 1920-30-х годов Майке Йогансене, где, в частности, есть такой фрагмент: «Где-то он пишет в шуточных своих комментариях, что жить ему до 1942-го... Кажется, так оно и произошло... Говорят, умер где-то под Москвой, в электричке...» То есть два первостепенных украинских писателя, оба отнюдь не советские ортодоксы, лауреаты всех возможных премий, академики АН УССР, полностью увязли в системе фальшивой исторической памяти, созданной властью. Ведь Йохансен был расстрелян 27 октября 1937 года в киевской тюрьме НКВД; чтобы страшное количество смертей деятелей культуры не приходилось на два года Большого Террора, родственникам выдавали справки, что они умерли от болезней, или в лагерях, или в ссылке, или по окончании заключения в диапазоне с 1939 по 1944-й, а то и после завершения войны. Эти даты частично перешли в официальные советские справочники после реабилитации жертв Большого Террора. Но при этом почему-то Бажан и Гончар не задались банальным вопросом: какая могла быть электричка в прифронтовой зоне под Москвой в 1942-м? Наверное, потому, что координаты как социально-исторической, так и индивидуальной (даже у украинской элиты!) памяти были существенно смещены с помощью всех механизмов тоталитарного строя, если не заменены чисто фальшивыми или полной исторической амнезией.

В итоге стоит отметить, что, кажется, все известные определения нации (кроме сталинского) включают в себя как непременную составляющую историческую память. Иными словами, нормальная национальная жизнь не возможна без того, чтобы иметь общее (хотя бы в общих чертах) видение своего прошлого, общую систему нравственных ценностей, с помощью которых оцениваются те или иные события прошлого, а еще отраженную в искусстве панораму развития своего сообщества, его взаимодействия с другими народами, взлеты и падения на перекрестках цивилизации и т.п. Память общенациональная состоит из индивидуальных сегментов, хотя и не сводится к ним (ведь и этические нормы, и художественные произведения, и пантеоны в честь погибших в бою за Родину — вещи надиндивидуальные, но без них историческая память не существует). Такая память — не только то, что ты помнишь лично: это национальный опыт, который перешел к тебе в объективированных, опредмеченных формах. Перифразируя известное выражение, можно констатировать: скажите, какая у нации историческая память (и есть ли она вообще), и мы увидим, жизнеспособна эта нация или нет. А то, что безнациональная и вненациональная жизнь является фикцией (по крайней мере, для абсолютного большинства людей, за редким или де-факто иллюзорными исключением), наглядно доказывают события последних лет, и не только в Украине.

«МАЙДАН. 22 ЯНВАРЯ 2014 г.» / ФОТО НИКОЛАЯ ТИМЧЕНКО / «День»

ГОЛОС ІЗ «ФЕЙСБУКУ»

Вікторія ПОДГОРНА, політолог: 

— Сьогодні була дана відповідь тим, хто вважає Майдан заколотом і транслює штампи російської пропаганди — Верховна Рада підтримала постанову, яка визначає Майдан і революцію гідності історичною подією у становленні української політичної нації та вільного та демократичного суспільства. Постанову підтримало 295 депутатів. І це ознака єднання парламенту. Це чітка позиція — визнання незворотності шляху розвитку України у напрямку демократії, свободи та європейської інтеграції. За що виступав Майдан і віддали свої життя герої Небесної сотні.

І дуже хотілось би, щоб це голосування не залишилось тільки символічним кроком, а стало стартом змін за які виступав Майдан у напрямку демонтажу корпоративно-олігархічної системи, яка лежить в основі суспільної несправедливості в Україні та всіх наших втрат останніх десятиріч — економічних, територіальних, людських.