«Призрак Третьего Рима»

В этом году исполняется 160 лет от начала Крымской, как ее зовут у нас, или Восточной, как ее зовут в Западной Европе, войны. В российских СМИ и пророссийских газетах Украины уже начались разговоры о величии подвига императорских армии и флота, которые, мол, избавили великую страну от ее расчленения и поглощения Западом. Пишут и о том, что Российская империя одержала в этой войне победу, сорвав планы Британии, Франции и Турции. Что интересно: в подобной тональности ведет речь о событиях прошлого и печать, связанная с коммунистами Украины и России.

Все это вынуждает повести разговор о мифах, сложившихся вокруг Крымской войны, не ожидая даты ее формального начала — 4 (16) октября. Тем более что война была предрешена уже в середине февраля 1853 г., когда в Оттоманскую Порту из Петербурга был отправлен князь Меншиков с требованием о подписании султаном договора о признании прав Элладской церкви на святые места Палестины и о предоставлении России протекции над 12 миллионами христиан в Османской империи, составлявшими около трети всего османского населения. Иначе говоря, речь шла о фактической капитуляции Турции и о контроле Российской империи над ее огромной территорией (ведь немало христиан жило тогда в Египте, Месопотамии, Сирии, Ливане и других странах, находящихся под управлением Стамбула).

Сегодня как никогда актуальны слова Фридриха Энгельса, которого за 70 лет советского режима так и не потрудилась основательно прочитать коммунистическая номенклатура: «Опасность мировой войны исчезнет в тот день, когда дела в России примут такой оборот, который позволит русскому народу навсегда покончить с традиционной завоевательной политикой своих царей и вместо того, чтобы заниматься фантазиями о мировом господстве, позаботиться о своих собственных внутренних жизненных интересах, которым в высшей степени угрожает опасность».

А тогда, в середине ХIX века, империя Николая I видела смысл своего существования в бесконечном территориальном разбухании. Как утверждал сам хозяин «земли русской», заслуженно прозванный «Палкиным», ибо любил телесные наказания своих подданных шпицрутенами: «Мы — государство не торговое, не аграрное, а военное, и призвание наше — быть грозою мира». После многочисленных аннексий в Европе, на Кавказе и Дальнем Востоке следующей мишенью должна была стать еще более отсталая, чем Россия, разваливающаяся Османская империя.

С тех самых пор, как византийская принцесса Софья Палеолог, ставшая супругой московского великого князя Ивана III Васильевича, привезла в приданое изображение двуглавого византийского орла, в Москве, а затем Петербурге носились с бредовой идеей восстановления Византии, но уже в российской ипостаси. В доме Романовых одного из великих князей обязательно при рождении нарекали Константином, с прицелом на престол Константинополя. Очень хотелось утвердиться на Босфоре, а потом развернуться в Средиземном море, Святой Земле. Аж дух захватывало от перспектив... Даже такой знаток человеческой души, как Ф. М. Достоевский, публично восклицал: «Константинополь должен быть наш!». В 1853 г. в Петербурге решили, что момент настал.

«Когда в Крыму шли кровопролитные сражения, которые привели к оккупации полуострова и Севастополя, на другом конце империи, на Тихом океане, флот Ее Величества попытался высадить десант и захватить город Петропавловск-Камчатский. Руководитель обороны, потомок украинской казачьей старшины, капитан первого ранга Завойко не сдал город противнику (в отличие от черноморских адмиралов и крымских генералов), атаку отбил с честью, в итоге англичанам пришлось отступить... Правда, украинцы до сих пор не додумались называть Петропавловск-Камчатский «городом украинской славы» и — по примеру прошлого московского градоначальника — «одиннадцатым районом Киева...»

Что же обещала Европе возможная победа России над Турцией? Черное море в таком случае стало бы российским озером, Дунай — российской рекой, Романовы стали бы сюзеренами Македонии, Фессалии, Албании, в Константинополе воссел бы один из династии Романовых. Геополитическая ситуация стала бы для европейцев критической, о чем и предупреждали европейскую общественность классики марксизма (я буду цитировать их не потому, что являюсь последователем Маркса и Энгельса, а чтобы показать, что вся тогдашняя Европа, включительно с левыми интеллектуалами, хорошо понимала сущность российского империализма — в отличие от Европы нынешней): «Окружив австрийские владения с севера и юга, Россия вполне сможет обращаться с Габсбургами как со своими вассалами... И поскольку одно завоевание неизбежно влечет за собой другое, а одна аннексия — другую, завоевание Турции Россией явилось бы прелюдией к аннексии Венгрии, Пруссии, Галиции и к окончательному созданию славянской империи, о которой мечтали некоторые фанатичные философы панславизма. Если Россия завладеет Турцией, ее силы увеличатся почти вдвое, и она окажется сильнее всей остальной Европы вместе взятой...»

Вот что, собственно, и заставило не шибко любящих друг друга Британию, Францию, Сардинию и Турцию объединить свои силы и попытаться сорвать очередную российскую экспансию, которая грозила крушением европейского порядка и распространением николаевского палочного режима на весь Старый Свет.

В июле 1853 г. российские «солдатушки бравы ребятушки» вторглись в дунайские княжества Молдову и Валахию, находившиеся под протекторатом Стамбула. Разумеется, чтобы защитить православных румын от притеснений турок-мусульман, хотя румыны об этом и не просили. Кстати, Молдова и Валахия под турецким протекторатом спокойно сохранили свою государственность до середины ХIХ века, когда превратились в королевство Румынию. Никто румын не отуречил и не обрезал. Видимо, не случайно гетман Зиновий-Богдан Хмельницкий рассматривал возможность турецкого протектората над Украиной, что могло бы оказаться более перспективным и менее катастрофичным, нежели известная Переяславская Рада...

Лишь в октябре 1853 г. османы, так и не дождавшись вывода российских войск из дунайских княжеств, объявили России войну. А в ноябре адмирал Нахимов нанес успешный удар по Синопу. В Петербурге готовились окончательно решить турецкий вопрос и «оприходовать» Турцию по всем правилам. Но не тут-то было. Чтобы отрезвить «храбрых россов», в январе 1854 г. в Черное море вошла объединенная англо-французская эскадра. В принципе, при большом желании можно было отступить и договориться с Лондоном и Парижем, и вряд ли это потребовало бы от Петербурга каких-либо жертв. Скорее всего, пришлось бы вернуться в исходное состояние. Но это не только не отрезвило, а вызвало приступ «квасного патриотизма», в результате чего, не взвесив всех последствий, Петербург объявил войну Британии и Франции, и это оказалось весьма опрометчивым решением, после которого терялось моральное право обвинять кого-либо в агрессии.

Да и с прагматической точки зрения это было провальное решение. Ведь до этого российский флот демонстрировал воинское умение и одерживал «блистательные виктории» почти исключительно над шведами и турками, над турками и шведами. С остальными так не получалось. И британский, и французский, и немецкий флоты были россиянам «не по зубам».

Особый комплекс неполноценности российские моряки испытывали перед флотом Ее Величества. В 1808 г., в разгар организованной Наполеоном І «континентальной блокады», к которой после Тильзитского мира присоединилась Россия, в виду города Лиссабон, едва завидев британский флот, Черноморская эскадра под командованием одного из лучших российских флотоводцев, адмирала Сенявина, немедленно капитулировала, даже не попытавшись сделать хотя бы один выстрел. Нечто подобное повторилось и в 1854 г.

Российские адмиралы, увидев британские и французские корабли, так и не решились выйти в море и дать бой грозному противнику. Они не смогли найти лучшее применение своим линкорам и фрегатам, кроме затопления. Будучи неспособными подтвердить свою квалификацию в морском бою, адмиралы затопили у входа в Севастопольскую бухту девять парусных линкоров: «Уриил», «Три Святителя», «Селафаил», «Силистрия», «Варна», «Гавриил», «Двенадцать апостолов», «Святослав», «Ростислав» — и шесть фрегатов: «Пилад», «Сизополь», «Флора», «Кагул», «Мессемврия», «Мидия».

В истории военных флотов мира трудно найти подобные примеры коллективного суицида. А вот в истории ВМФ России можно: в 1918 г. по приказу В. И. Ульянова-Ленина Черноморский флот снова самозатопился в Новороссийской бухте, чтобы не достаться силам гетмана Скоропадского. Впрочем, половина кораблей этого не сделала, подняв украинский флаг. А несколько лет спустя уведенные от большевиков в Бизерту (Северная Африка) боевые корабли (два линкора, два крейсера, десять эсминцев, четыре подлодки и множество плавучих единиц других классов) были оставлены своими экипажами и постепенно проданы французами на слом...

Часть затопленных в 1854 г. кораблей ушла под воду вместе с пушками, которые можно было использовать на суше, хотя и без особого эффекта.

14 сентября 1854 г. союзные войска англичан и французов десантировались в заливе Каламита под Евпаторией и вскоре начали наступать на Севастополь. Почти все сухопутные битвы в Крыму: Альминская, Инкерманская, Чернореченская — принесли огромные потери российским войскам. В те времена еще не применялся рассыпной строй, и в атаку российские воины ходили колоннами, сомкнутыми рядами, которые выкашивались дальнобойными нарезными штуцерами союзников.

Гладкоствольные ружья российской армии значительно уступали стрелковому оружию англичан и французов. Однако и союзное командование особыми военными новациями не поразило, так что противостояние, затянувшееся на целый год, превратилось в кровавую бойню, где погибло, по подсчетам К. Маркса и Ф. Энгельса, около миллиона человек. В Крымскую армию генерала Горчакова гнали маршевые пополнения и свежие части за тысячи километров в пешем строю. Кстати, Ф. Энгельс, который был неплохим военным аналитиком и в кругах своих друзей заслужил прозвище «генерал», так оценивал систему снабжения российской действующей армии: «Южнорусские степи, которые должны были стать могилой вторгшегося неприятеля, стали могилой русских армий, которые Николай со свойственной ему жестокостью и тупой беспощадностью гнал одну за другой в Крым вплоть до середины зимы. И когда последняя, наспех собранная, кое-как снаряженная и нищенски снабженная продовольствием армия потеряла в пути около двух третей своего состава — в метелях гибли целые батальоны, а остатки ее оказались неспособными к сколько-нибудь серьезному наступлению на врага, тогда надменный, пустоголовый Николай жалким образом пал духом и, приняв яд, бежал от последствий своего цезаристского безумия...»

Трудно не согласиться с оценкой причин поражения российской армии в Крымской войне, которую дал «генерал»: «Не меч и пуля противника, не болезни, которые неизбежны во многих частях Южной России, даже необходимость долгих переходов так сильно опустошали ряды русской армии, а те особые условия, при которых русский солдат вербуется, муштруется, марширует, обучается, довольствуется, одевается, расквартировуется, руководится командирами и сражается, служат причиной того ужасного факта, что почти вся русская армия, существовавшая до 1853 г., уже исчезла с лица земли, не вынудив противника понести и трети потерь, которые она сама понесла...»

Да, действительно, каждая страна воюет так, как она живет и работает. Пожалуй, в военном деле национальной характер проявляется с большей выразительностью, чем в других сферах. Энгельс дает убийственные характеристики российской армии: «Эта блестящая армия с ее старыми воинами, многие из которых прослужили двадцать пять лет, — этот образец плацпарадной муштры, — оказывается столь неповоротливой, столь неспособной к схватке рассыпным строем и к борьбе с небольшими отрядами, что ее офицеры могут только обрушивать эту тяжелую массу на неприятеля...»

И еще: «Все русские укрепления вооружены тяжелыми морскими орудиями; это лучшее применение, какое русские могли им дать. Но стреляют они из рук вон плохо. Целыми днями и ночами русские палят из этих орудий по неприятелю, и из ста снарядов попадает в цель один...»

И наконец: «Больше всего русские гордятся своей пехотой. Она отличается исключительной стойкостью и, будучи в линейном строю или колоннах либо находясь за брустверами, является опасным противником. Но этим и ограничиваются ее положительные качества... Русские пехотинцы, как правило, не являются меткими стрелками, ходят они хорошо, но медленно; их колонны обычно построены так плохо, что всегда могут быть разбиты артиллерийским огнем раньше, чем они пойдут в атаку...»

Более или менее достойной для российской армии была Балаклавская битва, где перестала существовать британская бригада легкой кавалерии, в которой служили сыновья старинных аристократических фамилий Британии. За 20 минут боя из более чем 600 кавалеристов пало и попало в плен 365 человек. Британцы потеряли и почти 500 своих лошадей. По этому поводу даже было созвано специальное заседание парламента, устроившее военным форменную взбучку за то, что допустили такую трагедию. А в 1970-е годы английские кинематографисты сняли игровой фильм «Атака легкой кавалерии», посвященный тем событиям.

Однако гибель бригады ничего принципиально не изменила, и англичане без боя взяли Балаклаву. Тем более, что российская кавалерия, в свою очередь, тоже действовала в битве не лучшим образом, правда, не демонстрируя чудес храбрости. Отряд русской кавалерии в 2500 сабель продвигался вниз по дороге к Балаклаве. Часть отряда двинулась в атаку на британский лагерь. Единственной силой, стоявшей между кавалерией русских и уязвимым британским лагерем, оказался 93-й шотландский полк под командованием Колина Кэмпбелла, сына краснодеревщика. По уставу Кэмпбелл должен был построить полк глубиной в четыре линии. Но людей было слишком мало, и, чтобы удержать позиции, Кэмпбелл построил полк только в две линии. 93-й полк дал три залпа по русским гусарам и казакам, и этого оказалось достаточно, чтобы командующий русскими войсками приказал кавалерии отступить. Корреспондент «Таймс» Уильям Рассел описал потом шотландский полк в тот момент как «ощетинившуюся сталью тонкую красную линию». Со временем выражение «тонкая красная линия» стало символом британского мужества и хладнокровия в сражениях.

А в мае 1855 г. англичане и французы высаживают еще один десант в Крыму и захватывают город Керчь.

В конце концов, после осады и штурмов британцы, французы, итальянцы и турки захватили первоклассную военно-морскую крепость Севастополь, действуя на огромном удалении от своих баз. 8—9 сентября российские войска покидают южную часть Севастополя (где было сосредоточено свыше 90% его зданий) и по наплавному понтонному мосту переходят на Северную сторону Севастопольской бухты. Союзники взяли город. После самого последнего солдата на мост поднялся генерал Остен-Сакен, рискуя попасть под ядра союзников. Он действовал по дворянским представлениям о чести. Красные командиры летом 1942 г. не были озабочены подобными предрассудками. Командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский вместе с другими высокопоставленными военными, партийными и советскими руководителями отбыл на Кавказ, оставив на мысе Херсонес десятки тысяч защитников города. Весь мыс был белым от бинтов и гипса раненых. Им пообещали, что за ними придут корабли, и, конечно, обманули. Почти все эти люди погибли в нацистских концлагерях, кто выжил и вернулся — получил клеймо предателя, сдавшегося в плен. А удравшие на Кавказ рабоче-крестьянские командиры исправно получали ордена и сидели в почетных президиумах. Тема мыса Херсонес до сих пор одна из самых нелюбимых у трубадуров советско-российского патриотизма. Надо отдать должное офицерам Крымской войны: они не бросали на произвол судьбы солдат и матросов...

Полтора года в Севастополе функционировала англо-французская оккупационная администрация. По условиям подписанного мира Россия 20 лет не имела военного флота на Черном море, Севастополь был, говоря современным языком, демилитаризован, России пришлось даже до основания разрушить крепость Измаил, откуда она могла угрожать Дунайским княжествам.

Но самое главное — на 20 лет Петербургу пришлось отказаться от военно-политической экспансии в Европе. Именно в этом смысл фразы Горчакова: «Россия сосредоточивается!» То есть Россия обращается к своим внутренним проблемам и больше не собирается создавать проблемы европейцам, из-за чего европейские армии и появились в Крыму. Экспансия в Европу и Средиземноморье была остановлена. И на самом же деле речь шла именно о том, чтобы остановить российскую экспансию. Этой версии причин Крымской войны придерживались Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Во время войны Маркс писал: «...Умеренный Николай требует всего лишь признания его исключительным покровителем Турции. Человечество помнит, что Россия была покровительницей Польши, покровительницей Грузии, Мингрелии, черкесских и кавказских племен. И вот теперь она в роли покровительницы Турции!». Чем заканчивалось такое покровительство для названых стран и народов — известно. А в 1867 г. Карл Маркс выступил в Лондоне на митинге польских рабочих и сказал: «Я спрашиваю вас, что же изменилось? Уменьшилась ли опасность со стороны России? Нет... Прежде всего, по признанию ее официального историка Карамзина, неизменной остается политика России. Ее методы, ее тактика, ее приемы могут изменяться, но путеводная звезда этой политики — мировое господство — остается неизменной».

Крымская война продемонстрировала вопиющую воинскую и техническую отсталость империи Романовых. Европейские армии обладали более эффективным стрелковым оружием, европейские флоты — паровыми кораблями, а парусники Черноморского флота оказались грудой дров, неспособной противостоять серьезному противнику. Цивилизационное отставание России было очевидным для российского общества середины XIX века. Доказательством этой очевидности явились многочисленные реформы, проведенные после Крымской войны: отмена крепостного права, военная реформа, судебная реформа и так далее. Все они были призваны покончить с неэффективностью и архаичностью российской армии и флота, политического строя, экономики, транспорта, административного устройства.

В 1990-е годы, в период жестких территориальных претензий к Украине, активно эксплуатировался миф о «городе русской славы» и отвергалось любое упоминание о том, какой большой украинской кровью завоевывалась эта слава. А между тем, советский историк академик Е. Тарле в IХ томе своего московского 12-томного издания трудов (1959 г.) приводит интересное сообщение из письма активного участника первой обороны Севастополя князя Васильчикова. Князь писал из осаждаемого города: «Матросы уже переименовали Нахимова и называют его Нахименко, чтобы, как они говорят, больше походило на матросскую фамилию». А как еще должна была звучать типичная «матросская фамилия», если украинцы составляли 60% нижних чинов, участвовавших в обороне Севастополя? Да и другие жители города принимали в этом участие, например, балаклавские греки почти поголовно записались в греческий батальон, сражавшийся в Крымской войне. На территории Морского завода Севастополя стоит памятник, установленный еще в ХIХ веке, он увековечил память нескольких сотен евреев, погибших в боях за Севастополь. Правда, почему-то городские экскурсионные маршруты его упорно обходят... Видимо, не вписывается в «русскую славу»...

Местные католики, поляки, немцы отдали на строительство укреплений все строительные материалы, которые они заготовили для строительства костела. Свой храм они построили уже после Крымской войны. Большевики его забрали, затем превратили в кинотеатр, а их последователи из среды городского начальства до сих пор не возвращают костел верующим: там функционирует несколько злачно-развлекательных точек, а на месте алтаря сделали общественный туалет.

Однако следует признать, что во времена царизма такого понятия, как «город русской славы», вообще не существовало. Это продукт советского периода. В 1945 г. Сталин провозгласил свой известный тост за русский народ, где назвал его самым выдающимся среди всех народов СССР, «руководящим народом», «старшим братом» и т. д. После этого Россия — СССР стала стремительно превращаться в «родину слонов», началась борьба за приоритеты с «презренным загнивающим Западом». Именно тогда выяснили, что паровую машину изобрел не Джеймс Уатт, а Ползунов, паровоз — не Стефенсон, а братья Черепановы, радио — не Маркони, а Попов, самолет — не братья Райт, а Можайский, ну, и так далее.

Соответственно, появился и город «русской славы».

Кстати: когда в Крыму шли кровопролитные сражения, которые привели к оккупации полуострова и Севастополя, на другом конце империи, на Тихом океане, флот Ее Величества попытался высадить десант и захватить город Петропавловск-Камчатский. Руководитель обороны, потомок украинской казачьей старшины, капитан первого ранга Завойко не сдал город противнику (в отличие от черноморских адмиралов и крымских генералов), атаку отбил с честью, в итоге англичанам пришлось отступить.

Правда, украинцы до сих пор не додумались называть Петропавловск-Камчатский «городом украинской славы» и — по примеру прошлого московского градоначальника — «одиннадцатым районом Киева»...