Гуцульский дневник

Об этом чрезвычайно ценном для краеведов документе — дневнике Василия Бобьяка — узнал совершенно случайно — проговорились космачане, у которых я гостевал. В одной из газетных публикаций коротко вспомнил о нем, кое-что процитировал. Это не ускользнуло от внимания Ивана Дзюбы, который читает чрезвычайно много — кажется все, что пишется на украинском. Академик нашел способ со мной связаться и настоял на том, что нужно выбрать наиболее интересное, чтобы потом обнародовать в «Дне». Пришлось опять ехать на Гуцульщину, в Космач. Беда в том, что в дневнике бывшего советского милиционера (и одновременно идейного оуновца, доброго приятеля сотенного УПА «Гамалии») нет неинтересных вещей — вызывает интерес практически все. И записи о тогдашнем состоянии лесов, и хорошо описанный феномен распространения православной веры (роль скита Манявского), способы лечения болезней, месть представителям предыдущей власти на изломе эпох, отношение простого гуцула к другим странам и нациям.

Это своеобразная летопись Гуцульщины — другой такой, кажется, до сих пор не обнаружено. Специфика дневника в том, что там нет точных дат, а только воспроизведены наиболее интересные события, произошедшие на протяжении года. Позволю себе небольшие комментарии, они дополнят картину того или другого периода.

«ВЕЛИКИЙ ОЛЕКСА»

«В месяце апреле 1735 года прибыл в Космач из Манявы православный священник Григорий Бобьяк. Его отравили униаты в Коломые в 1737 году. Григорий был моим предком. Мой отец Василий родился в 1869 году, а когда было ему только пять лет, то его отец сделал мосяжный топорик и передал сыну как символ-памятку, которая должна переходить из рода в род наследникам Бобьякам Василиям. На обухе того топорика выбит год 1874, а на основе бляшки: «Бобьяк Василь» (...) В 1909 году мой отец отметил мою пятую годовщину и передал мне упомянутый символ-топорик, который хранился у меня до 1970 года. А когда в этом же году у моего сына Дмитрия родился сын Василий, то я решил передать упомянутый символ своему внуку, потому что не знаю, доживу ли до того дня, когда ему исполнится пять лет...»

1912 год.

«Дед Федор научил меня, чтобы я звал прадеда Николу «дедушкой» и при каждой встрече целовал руку прадеда, потому что он это заслужил, ему уже сто десять лет...»

«Однажды прадед сказал: «Я буду тебе рассказывать о старине. Но это уже не байка, а правда о великом человеке и очень дорогом для нас. Уже свыше двухсот лет как пришел к нам Олекса Довбуш. А когда стал он парнем, имел двадцать и пять лет, то собрал себе побратимов и пошел на панов...»

Я спросил прадеда: «Откуда же вы, дедушка, так много знаете о великом Олексе? Это же так давно было». А прадед отвечает: «У меня тоже был прадед, так, как я у тебя, он назывался Василий Палийчук. Это был отец моей бабки, он был в опришках у Олексы Довбуша».

Потом я не раз думал себе: вот если бы где-то узрел черта и убил его, то и я был бы такой, как Олекса Довбуш! Такие мысли временами не давали мне спать ночью...»

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА. КРАХ АВСТРО-ВЕНГРИИ

1915—1917 гг.

Первая мировая война. Фронт был совсем недалеко. К счастью, не исполнились тревожные ожидания гуцулов (из дневника видно, что была массированная австро-венгерская пропаганда) относительно возможных зверств русской армии:

«Когда первый раз в Космач вихрем налетел казацкий полк (осень 1915 г.), то люди сами убедились, что никто никому грудей не вырезает, глаз не выкалывает. Напротив: маленьких детей брали на руки, давали им всякие лакомства, особенно много сахара и белого хлеба...»

1918 год.

Видно, что в горах не было такого массового энтузиазма по поводу провозглашения УНР и ЗУНР, как в равнинных селах Надднестрянщины. Мало что знали об этом, и усталость от прифронтовой жизни чувствовалась. Гуцулы спрятали много оружия. Даже совсем юный Василь Бобьяк спрятал в лесу карабин и 10 гранат. Однако повоевать молодым гуцулам не удалось. В дневнике об этом очень коротко, но суть эпохи передана:

«Вернулся отец с войны. Началась новая мобилизация, но уже не царям-цесарям, а в украинскую армию. Желающих было мало, ведь четырехлетняя война каждому въелась в кожу. Отец, к тому же, заболел малярией, которую получил во время войны в Албании. Австрийские короны утрачивают свою ценность. В Галичине появились какие-то гривны, но негде их заработать, да и нечего за них купить...»

«ДЕРЖАВОТВОРЧЕСТВО» ПОБЕДИТЕЛЕЙ — РУМЫН И ПОЛЯКОВ

«1918 год. Кто-то от голода бежал на Буковину. Но горькая судьба того человека, который попадал в руки румынским пограничникам или жандармам. Потому что не только заберут все, что имеет человек, но и бьют-истязают до смерти. Истерзанного на телеге довезут за границу, там выбрасывают в камыши и... подыхай себе.

1919 год. Румынские войска в понимании с поляками оккупируют несколько уездов Прикарпатья, чтобы придушить украинское движение. Румыны забирают-грабят все, что им только под руку попадется. В селах и городах забирают поезда, рельсы, станки, скот — все это вывозят в Румынию. Оставляют голую землю, а на ней голодных людей...»

«1920 год. Польша при согласии Антанты оккупирует все земли Западной Украины. Бедность продолжается. Польская усиленная полиция (по 10 человек) ходит по селу, срывает полы, ищет оружие. На меня кто-то направил полицию, что я прячу карабин у себя. К счастью, меня не было в это время дома. Прятался по лесам, потом пошел на Ворохту, нанялся пастухом к Андрею Мочернаку. Только зимой вернулся домой. В 1921 году начался призыв в польскую армию. Парни не хотят идти «служить ляхам». Некоторые убегают в Чехословакию, а другие прячутся в лесах. В Жабьем (теперь Верховина. — С.Л.) гуцулы вооруженно сопротивлялись. В горы были брошены большие силы: 6-й полк уланов и 48-й полк «стжельцув кресовых», которые разбрелись по всем уголкам, применяли самые жестокие пацификации, забирали скот, арестовывали невинных людей, били до обморока. Так Польша своими нечеловеческими, зверскими поступками сломила сопротивление молодых гуцулов...»

КОНТАКТЫ СУБКУЛЬТУР

1923 год. Запись, свидетельствующая о культурнических контактах горцев, их впечатлениях от другой субкультуры:

«У них танцы вялые, а гуцульских танцев из них никто и не видел. Когда мы затанцуем свой «аркан» или сорвемся в гуцульский, который мы тогда называли «танцем Довбуша», то местные жители только ахали и боялись подступиться, чтобы мы не втянули их в этот водоворот...»

Представьте себе, речь идет не о Полтавщине и не о Волыни, а о тех же таки Карпатах. Но уже не о Гуцульщине, а о Выгоде Долинского уезда, куда двадцать космачан поехали на заработки. Речь идет об этнографической Бойковщине. Язык почти одинаковый, но такая ощутимая разница в народных танцах! Сегодня народные танцы живут лишь в танцевальных коллективах, «аркан» теоретически могут и полтавчане танцевать. Но тогда граница между гуцулами и бойками была гораздо четче, чем теперь. Дневник это зафиксировал.

Кстати, тогда же, в 1923 году, Василий Бобьяк фиксирует и обратный процесс, то есть культурническое влияние бойков на гуцульских работников:

«Там были братья Николай и Олекса Гутаки из-под Выгоды. Парни очень красивые, стройные, выше среднего роста, белокурые. Волосы у них уложены волнами, голос у обоих благозвучный, бархатный. Много знают украинских народных песен, и у них они замечательно получаются. Наши ребята перенимают от них мелодии и записывают слова...»

Интересная запись 1925 года:

«Второго дня я принимал новую почту для разноски. Начальник у нас поляк, ожесточенный шовинист. Письма к отправлению принес сам Новаковский (известный художник. — С.Л.). Начальник посмотрел и вернул письма со словами: «Я таких листув не пшиймуе!». Профессор, когда разговаривал с человеком по-доброму, то имел такой ласковый взгляд, что было любо смотреть на него. А здесь, когда посмотрел на этого шовиниста, у него сделались такие грозные глаза, что поляк не выдержал и опустил глаза. Тогда профессор сказал: «Ты примешь эти письма и будешь принимать все, что адресовано по-украински». Письма были оформлены и отправлены, но Новаковский все равно написал жалобу в Коломыю. С того времени все письма и посылки адресовались по-украински и уже не было никаких препятствий.

Этот случай имел большое влияние на украинскую общину Космача. Мы подготовили собрания, на которые пришло много людей. Пришел профессор Новаковский со своими учениками. Он выступил с деловой речью, усилил дух космачан, призвал их к национальной работе. По совету Новаковского космачане начали открывать «Кружки Родной школы» по приселкам. Заметно увеличились количество подписчиков на украинские газеты и журналы. Вспоминаю учеников-новаковцев: Михаил Мороз, Григорий Смольский, Степан Луцик, Антин Малюца, Святослав Гординский, Папера, Чорний, Сливка, Грищенко, Процентий, Друченко. Из девушек помню Стефанию Гебус, Ольгу и Марийку Плешкан».

1926 год. «С каждой неделей просветительская работа в Космаче все лучше развивается. Чем больше полиция преследует-угрожает, тем больше молодежь сплачивается при кооперации и читальне «Просвіта». В январе было основано общество «Луг». Сразу записалось около сорока ребят...»

КАК ПОЧИТАТЕЛЬ ДОВБУША СТАЛ МИЛИЦИОНЕРОМ

Очевидно, сыграла свою роль активная позиция Бобьяка во время «золотого сентября» 1939 года. Тогда был короткий период безвластия, когда поляков уже никто не слушал, а «советы» еще не пришли. Приведу запись, датированную 1939 годом:

«Связались с Яблуновым, потом с Коломыей. Коломыя ответила, что Советская Армия только к Днестру подходит. Второй день у нас «самовластие»: Гаврищук Петр возглавляет общественное правительство, Пожоджук Кирилл — почту, Пожоджук Андрей — кооперацию. Гаврищук Дмитрий — лесничество, Васильковский — нефтяной рудник, Ребеджук Василий — столовую. А я — охрану села».

«У нас два карабина, но к ним всего десять патронов. Есть еще две винтовки-дубельтовки и несколько пистолетов, но ко всему мало патронов. За нами народ идет, больше всего женщин и детворы. Не помогают наши угрозы и предупреждения, чтобы не шли за нами, потому что будет стрельба...»

Видно, хорошо допекли поляки, если гражданская толпа не боялась разоружать польскую полицию. У последних не то что карабины, даже гранаты были в достаточном количестве. Однако решающими были решительность гуцулов и смелость «полевого командира» Василия Бобьяка. Запись от 1940 года фиксирует начало службы в советской милиции:

«Теперь я один, а когда-то было австрийских жандармов 3—4, а польских полицаев 4—6. Краж тогда было много, но тому не уделяли внимания. Теперь было над чем задуматься, и уже не было времени на размышления. На многолюдных собраниях космачан я дал слово: не только охранять свободный труд рабочих и крестьян, но и свободный отдых, и ночной сон. Я дал слово, поэтому должен придерживаться его, хотя бы и пришлось отдать жизнь...»

КРАСНЫЕ УБЕЖАЛИ, НЕМЦЫ ВОТ-ВОТ БУДУТ...

1941 год.

«...Пошел в центр села. Там народу — полные улицы, как и когда-то при распаде Польши. Только не видно того приподнятого настроения, которое было когда-то. Теперь люди как-то нелюдимо смотрят друг на друга. Видно несколько крестьян, вооруженных карабинами и ружьями, но это вовсе не те люди, которые раньше носили оружие. Видно польских хрунов и барских подлиз. Проходя сквозь толпу, слышу за собой: «О-о, уже красным гадам миновал их террор...» Делаю вид, что не слышу. А сам думаю: «Какие у нас люди несознательные, к тому же подлые. Недавно готовы были меня на руках носить, а теперь. В конце концов, не удивляюсь, потому что знаю, что, даже если бы у нас ежегодно менялась власть, все равно найдутся людишки, которые будут искать случая отомстить за что-то».

Дальше Василий Бобьяк описывает зверское избиение бывшего председателя колхоза Андрея Пожоджука. Он же предупредил возможное убийство, отогнав трех «народных мстителей». «Зачем убивать ни в чем не виновного человека? Но этот Андрей старался каждому только добро сделать. Эти трое — большие пьяницы, при советской власти притаились, будто их и не было в селе. Иду и думаю — где мой разум был, почему не сохранил у себя хоть один пистолет или карабин? А сколько их было у меня — безо всякого учета, теперь мог бы многих людей вооружить. Теперь только сжимаю зубы, а правой рукой — финку...»

МИЛОСЕРДИЕ ПО-ГУЦУЛЬСКИ

Эта запись датирована 1947 годом. Речь идет о голоде в Бессарабии, когда тысячи беженцев оттуда оказались на Прикарпатье:

«Я на базаре в Коломые. Здесь полно людей. Все просят милостыню на непонятном языке. Прислушиваюсь, слышу румынские слова. Догадываюсь, что это молдаване. Раздаю последние деньги, а сам голодный. Подходит молодой мужчина высокого роста и смотрит полупомешанными глазами на женщин, которые продают какие-то лепешки. Заходит сзади них, хватает корж и несет ко рту. Но здесь бабы нападают на него — дубасят кулаками и хотят вырвать тот корж. Мужчина бледный упал на землю. Я тогда напал на женщин с криком: «Вы что? Не видите, что человек обезумел от голода? А вы еще бьете его? За что — за ломоть хлеба?». Бабы на минуту растерялись, а затем пошептались и набросились на меня с ругательствами. Тогда я схватил два кирпича и пошел на них. Женщины похватали свои узлы и кинулись наутек. За то время голодный несчастливец съел лепешку и смотрит на меня ласковыми глазами. Что-то сказал, а затем подошел и поцеловал мне руку...»

В 1925 году Василь некоторое время работал почтальоном и смог немного лучше узнать местную жизнь:

«Газет и журналов мало приходило, зато судебных повесток не менее пятидесяти штук в месяц, — фиксирует он. — Одни судятся за землю, другие за межу, третьи за оскорбление достоинства. Четвертых жиды обжалуют за долги (последних повесток, по-видимому, больше всего). Торговля у жидов в руках. Народ малограмотный, а жиды пихают всякое барахло на кредит, приговаривая: «Ну, ну — бери, ты хозяин, заплатишь!» И такой кровопивец одно зажульничает, второе запишет, допишет. А человек, как та муха, уже в паутине трепыхается...»

А вот дальше находим очень интересные записи, которые полностью отрицают тезис о тотальном антисемитизме украинцев. Правда, были одиночные проявления его (о причинах читайте выше), но и отпор был решительным. Читаем:

«Поневоле вспомнился сентябрь 1939 года. Переворот, смена правительства, но тогда ни у кого волос с головы не упал. Пришел было один тип из соседнего села Брустуры. Это вор-бандит по фамилии Бачинский. Стал среди толпы космачан и начал выкрикивать: «Что у вас за люди? Да здесь у жидов все окна целы, видно, вы их очень любите...» Малындюк Василь услышал эту воровскую пропаганду, привел его ко мне и рассказал, что этот тип бунтует людей в селе. Я предупредил Бачинского, чтобы больше в Космаче не появлялся, потому что при первом появлении в нашем селе он будет застрелен как бешеный пес...»

ОЦЕНКА МИРОВОЙ ПОЛИТИКИ

1974 год.

«Ночью спать не могу, включаю радиоприемник, слушаю и наших, и чужих. Слушаю, но никому не рассказываю об услышанном. ...Америку сравниваю с богатой дочерью богатых родственников. Она принимает всех сватов и поклонников, даже обещает свою симпатию и преданность. А затем сведет одних и других, перессорит между собой и пользуется тем.

Как только вспомню Германию (без разницы Восточную или Западную), то меня словно током бьет. Сколько они принесли человечеству горя! А теперь притворяются «послушными ягнятами». Не лучше и тогдашние их союзники, которых я хорошо познал во время Первой и Второй мировых войн. Все они «герои» над беззащитными людьми. Но чехи — это народ культурный, умный, справедливый, честный.

Не раз грозила им опасность, ведь Чехословакия тоже лакомый кусок. Поэтому все ненасытные протягивали свои лапы к ней, равно как и к Украине. Вспоминаю умные слова чехов: «Мы не хотим чужой крови, но и свою бережем». Этот завет оставил чехам их мудрый Масарик. И, действительно, они всегда выходят сухими из воды. А еще вспоминаю их лозунг: «Не молись и не кради».

За всю мою жизнь многократно менялись власти, каждый раз свежие тыкали свою политику. Мол, что было, то прошло и уже никогда не вернется. В связи с тем все старые книги уничтожались. Книжку я любил с детских лет и никогда не жалел на нее денег. Не раз, бывало, пойду пешком в Коломыю, там увижу красивую книгу и вместо того, чтобы пойти пообедать, я за эти деньги куплю книгу и... уже сыт от нее. А здесь мне самому приходилось уничтожать когда-то горько приобретенные книжки. Бросая в огонь книжку, глядя, как она там корчится, а гореть не хочет, я и сам чувствовал такую боль, словно живого человека жгу на огне...»

1974 год.

«Прожитая мною жизнь незавидная, как и наши Карпатские горы. Я уже и не думал браться за перо, но сегодня 9 июля 1974 года приехал сын Владимир на собственной машине из города Рубежное, что на Луганщине. Он там работает. Это 1500 километров от Космача! Я был тронут, потому что представил себе этот переезд через всю Украину!»

1980 год.

«8 мая 1980 года я отправил на вечный покой свою жену, мать пяти взрослых детей и бабушку десяти внуков. Неумолимая смерть разлучила супругов, которые прожили 52 года вместе. Вижу, что и мне недолго ходить по этой земле. Дорогие читатели, кому попадет эта рукопись в руки и кто будет иметь терпение прочитать ее, прошу прощения за ошибки, за пропущенные буквы, за мою малограмотность. Но я открыл перед вами свою душу...»