Подкова

Инне Ивановне Осадченко,
учительнице начальных классов
Кочубеевской общеобразовательной
школы

Это от Нее узнал, что подкову «на счастье» следует цеплять рожками кверху. Только тогда, мол, дом будет полной, а не опрокинутой чашей. Сидел в виноградной беседке и любовался собственноручно нацепленной находкой. Тяжелой, большой, на огороде недавно откопал. Какой же это должен быть конь, чтобы, кроме груза, еще и такую «обувь» носить! Уже, наверное, как ударит копытом...

— Ах, милый! Закрепил бы ты подкову лучше, а то еще сорвется и прибьет кого-то! — ее звонкий голосок сразу возвратил мечтателя в реальность.

Значит, вернулась. Из города.

Мгновенно выпрыгнула из своих миниатюрных туфелек на высоких каблуках, и уже веник в ее руках забегал по и без того чистой асфальтовой дорожке.

— Ну что, можно поздравить? — скорее утвердил, чем спросил (жена ездила на районный конкурс «Учитель года»).

— Поздравляй! — сказала, собирая листья в совок. — Через две недели — на область. Как скажешь, может, стоит в классе обои обновить? А малыш где? Может, голодного отпустил гулять? Вон в ранце среди книжек бутерброд несъеденый...

Ее тонкая фигурка замелькала между курятником и хлевом, до основания разрушая статичность и беззаботность октябрьского дня. Аж рябило в глазах. Не женщина — вихрь на ясной водной глади.

... Как только привез ее, горожанку, в свою Тарасовку, настояла бесповоротно: сельскую работу освоит всю. И — как можно лучше.

Со свекровью не ужилась с первых дней. Хозяйку раздражали внимательные взгляды невестки на черные донца в кастрюлях и на застиранные полотенца на гвоздике. Сама же помогала и стены класть в новой хате, и печку делать (хорошо горело, печник даже пообещал забрать к себе напарницей). Купила корову, завела птицу — все процветало и умножалось в геометрической прогрессии. Хлеб также пекла только сама. Бывало, и соседки приходили, чтобы купить. Успевала с ребенком играть (никакого детсада!) и, конечно же, бегать на уроки.

В школе быстро влюбила в себя всех своих десятерых первоклассников и их родителей. С ними играла, танцевала (школьницей ходила в кружки бального, народного и современного танца). Случалось, родители не пускали детей в первый класс: ждали, пока будет набирать Она.

Вставала еще на рассвете. А может, вообще не спала? Часто оставлял ее почти в полночь за столом, обложенную ученическими тетрадями, с новыми идеями и с маской на лице. Утром же заставал уже в бигудях, беготне и водовороте новых хлопот.

Летом — неизбежно несколько дней с рюкзаком за плечами или с веслом подмышкой. Проблемы с глазами у сына дали повод побывать на море. Хозяйство бросала на свекровь (живя отдельно, стали роднее) и рванули в клинику Филатова, в Одессу. Врачи, процедуры, а между ними — на пляж. «Мальчики» на солнце жарятся — Она спицами орудует. «Мальчики» дремлют — Она читает.

Накануне традиционной встречи одноклассников знала: умирают от любопытства, что с Нею сделало за десять лет село. И — действительно умерли. От восторга: стройная, изящная, в изысканном черном платье (две ночи перед тем сама шила) с эффектными разрезами и открытой спиной.

— Может, ты в нем корову доишь? — только и спросили пораженно.

Был рад, что на конкурсы красоты берут только незамужних, а то на ее полке, рядом с многими грамотами, стояла бы еще и корона «Мисс».

Вся Тарасовка завидует такой жене, и он давно уже смирился, что ему в жены попалась идеальная.

Как-то все-таки случилось то, от чего предостерегал. Что-то у Нее там внутри надорвалось или оборвалось. Сначала — «скорая», потом — операция, а после нее — строжайшее: месяц постельного режима.

Корову пришлось продать. Покупателей набилось полсела: у заботливой хозяйки корова должна быть нехудшая. Когда выводили из дома, то... Она плакала в подушку (ведь режим постельный), а он — радовался: может, хоть теперь угомонится?

Действительно — тишина. Только бормотанье сына из детской: боготворит зоологию — взял в библиотеке новую книгу.

На следующий день возвращается с работы — жена с тряпкой в руках около шкафа скрутилась.

Да что такое?

Оказалось, не вытерпела пыли под шкафом (с кровати ее же виднее). Поднял, сердешную, положил на кровать, только в другую сторону головой — лучше пусть на коврик смотрит (сама вышивала), не будет пыль в носу крутить.

Лежала с тех пор лицом к стене. Вот так, лежа, подготовилась к кандидатскому экзамену по английскому языку (хочет в аспирантуру) и перечитала Януша Корчака в оригинале.

Впоследствии все встало на свои места. Т.е. закрутилось-завертелось-понеслось. Опять, когда углублялся в чтение, страницы ветром переворачивало от ее беготни: из детской — в кухню, из гостиной — в сени, из кладовой — на двор. Снова в очередную радиопередачу врывалось цоканье швейной машинки. Снова в самом интересном месте бесконечного сериала его, как рыбу на берег, выбрасывал в реальность ее певучий (солистка в хоре!) голосок:

— Любимый, вот послушай, пожалуйста: интересную ли сказку о Прилагательном я сочинила на завтрашний урок?

Сказка была, конечно же, интересной, особенно концовка, хотя и сделал для вида какие-то замечания. И рисунок занимательный нарисовала (никогда бы не подумал, что Прилагательное на самом деле — веснушчатое, с рыжей кучмой). И новый костюм, сшитый к приезду комиссии, безупречный, в тон к ее зеленым глазам и ожерелью (еще прабабушкиному, но это уже отдельная история). И новые обои (вдвоем клеили) класс очень осовременили. Голубцы в глиняных кувшинчиках, узорно политые сметаной (в ресторане бы ей работать) с языком проглотишь, и..., и..., и...

Не жена — вихрь, тайфун. Холодный душ в четыре утра.

Любил эту подкову над дверями.

Хм, «полная чаша». Это же надо! Вечно где-то эти поверья откапывает. Впрочем, «полная чаша» закреплена неустойчиво: как бы однажды на голову не свалилась. Или, может, будет держаться?

В такие минуты «отключался» от всего мира — его как-будто убаюкивало цоканье копыт огромных коней. Представлялся ему покой. Как плеск волн или легкое шуршание степной травы. Из того плеска или шуршания неизменно выплывает нежная и сладкая его муза, тоненькая и зеленоглазая. Как русалка. Или как нимфа. Как... Она.

Просто — никого больше рядом представить не мог.

Просто — Она держит за руку худого мальчика в больших очках. Такого серьезного и такого до боли родного.

— Что, милый, уединился в беседке и дремлешь? Вот я и приехала. Уже.

(Из Киева: была на учительском съезде.)

— Как здесь у вас? — спрашивает громко, запрыгивая в домашние «бурочки». Прижимая сына, протягивает мужу пакет с фотокарточками:

— Дощелкала пленку, сразу и проявила. В Киеве — дешевле. И не терпелось: удалось ли что- нибудь?

Кто-то бы удивился, взяв в руки первую фотографию: так увидеть Софийский собор?! Золотая осенняя листва на фоне осенних куполов и сочной ноябрьской голубизны — хоть на обложку журнала.

Удивился бы кто-то. А он?

Смотрел себе. Хорошо удалось, что еще сказать?

Разве могло быть иначе у Нее?