Пропорции зла по версии Алена Безансона

19 июня 2008 г. произошло весьма нерядовое событие в интеллектуальной жизни Киева и Украины. К сожалению, наша пресса — кроме «Дня» и еще нескольких изданий — на него практически не отреагировала, хотя украинскую столицу посетил известный французский мыслитель Ален Безансон. Он известен своими фундаментальными исследованиями коммунизма и нацизма.

Этой проблематике посвящена и его книга «Лихо століття: про комунізм, нацизм та унікальність голокосту», изданная в 2007 г. в Украине в прекрасном украинском переводе Тараса Марусыка. Напомню некоторые детали из биографии мыслителя. В 1956 г. молодой Ален Безансон вышел из рядов французской компании под впечатлением разоблачений преступлений сталинизма на ХХ съезде КПСС. Французский исследователь проявил себя глубоким знатоком российской и советской истории. Кроме того, он занимает особое место во французском интеллектуальном мире, по преимуществу склонном к москвофилии (что наиболее ярко проявляется в позиции политиков этой страны) — Безансона можно назвать украинофилом, человеком, который понимает место и роль Украины в Европе. Видимо, это одна из причин, по которой зал Украинского дома в Киеве, где состоялась встреча с выдающимся европейским интеллектуалом, был заполнен так, что свободных мест не оставалось. А кроме того, идейное, политическое и моральное родство нацизма и коммунизма — проблематика Безансона — и сегодня остается реальным испытанием для Украины.

Ведь если нацизм после 1945 г. был проклят и осужден, то коммунизм, уничтоживший людей, как минимум, не меньше (к сожалению, в Украине изданная на Западе «Черная книга коммунизма» с фиксацией преступных деяний «красного учения» и соответствующих режимов все еще неизвестна), чувствует себя более чем комфортно, сохраняя потенциал регенерации, фашизации и возвращения к власти в самых различных формах.

Кстати, один остроумный человек социально-политическую сущность предмета обожания нашего теледеятеля определил как «колхозный фашизм». Впрочем, и сам «последний диктатор Европы» не скрывал своих симпатий к тому «неколхозному», от рук которого погибло так много жителей его страны. Надо сказать, что подобные симпатии в отношениях между «красными» и «коричневыми» — дело не столь уж экзотическое. Недавно, выступая на канале ТРК «Київ», где руководителем трудился г-н Джангиров, и отвечая на вопросы ведущего, г-на Дмитрия Корчинского, некий седовласый вождь левых борцов за народное счастье в Украине, претендент на место в Социнтерне, на непристойные намеки Корчинского о все том же родстве, рубанул со всей откровенностью, что, мол, если вычесть антисемитскую составляющую, то не все так плохо было в Германии в 30 е годы прошлого столетия...

Неосужденность коммунизма приводит к тому, что и сегодня немало появляется «мыслителей», рассказывающих о величии марксизма, гениальные идеи которого были неправильно воплощены в жизнь. Вот если попробовать еще раз и теперь уже правильно, то можно, наконец, построить «социальный рай» на земле. Правда, они не говорят, сколько им снова потребуется расходного человеческого материала — 10, 20, 50 миллионов человеческих жизней... Из-за этой неосужденности в некоторых странах полным ходом идет реставрация идеологии и практики сталинщины, когда сталинизм рассматривается как неабсолютное зло по сравнению с абсолютным — нацизмом. Где-то месяц тому назад с подобной идеей сталинщины как меньшего зла на фоне гитлеризма выступил известный российский теледеятель Матвей Ганапольский (речь шла о пресловутой кукле Гитлера тайваньского производителя, якобы продававшейся в одном из магазинов Киева). Ганапольскому тогда очень не понравилась дискуссия на украинском ТВ, где ему задали ехидный вопрос, почему он не реагирует на многочисленных кукол Ленина, Сталина и т.д. И, что весьма симптоматично, одним из главных аргументов М. Ганапольского была та же самая неосужденность коммунизма. Мол, на нет и суда нет, а концы — в воду.

А на канале «RTVI» Матвей Ганапольский в компании Владимира Познера истово возмущался решением Сейма Литвы о запрете нацистской и коммунистической символики в этом балтийском государстве. Как можно, кипятились они, ставить на одну доску убийцу гитлеровских и убийцу сталинских, ведь сталинские не такие плохие... Все это напоминало анекдоты времен СССР — «советский больной — самый здоровый больной в мире», «советская радиация — самая полезная радиация в мире» и т.д. Решение литовского парламента, запретившего как свастику, так и пятиконечную звезду с серпом и молотом, является логичным и трудноопровержимым. Ибо как доказать, что Бухенвальд был адом (что вполне соответствует действительности), а ГУЛАГ раем (что абсолютно действительности не соответствует)?

Как доказать, что нацистские массовые расстрелы были преступлением (и таки ж были!), а советские массовые расстрелы были, по выражению члена Политбюро ЦК ВКП(б) Н. Бухарина, «способом воспитания нового человека из того человеческого материала, который достался нам в наследство от буржуазного прошлого», так сказать, педагогическим мероприятием?

Как справедливо пишет Владимир Ризун (Суворов): «Пока еще идеолог национал-социализма Альф ред Розенберг не взялся за перо, чтобы написать книги о неполноценности славян, советские коммунисты уже истребляли этих самых славян миллионами».

И далее: «Не знаю, была ли моя милая родина родиной слонов, но родиной концлагерей для своих собственных граждан была!.. В этом вопросе первенства у нас не отнять. Кстати сказать, германские коммунисты не могли быть противниками концлагерей — после разгрома фашизма коммунисты использовали гитлеровские концлагеря, причем по прямому назначению... боролись не против концлагерей, а только за то, чтобы концлагеря существовали не под красным фашистским флагом, а под красным коммунистическим».

Не могу отказать себе в удовольствии процитировать оценку Ризуна, касающуюся немецкой креатуры Сталина и Коминтерна: «Мысль повторяю: Вильгельмы Пики, Отто Гротеволи, Ульбрихты и Тельманы были своими ребятами, прикормленными и послушными. Они счастливо жили в стране концлагерей, они блудили на крымских курортах и знать не желали, что Украина ест кору с деревьев..., в то время как хлеб Украины, ее сало и горилка идут на прикорм мирового коммунистического движения».

Ну, а что касается того, чьи лагеря были страшнее — советские или немецкие, — об этом следует спрашивать у тех, кто побывал и в одних, и в других.

В 1948 году в Париже состоялся знаменитый процесс Кравченко (к сожалению, до сих пор малоизвестный в Украине). Виктор Андреевич Кравченко (1905—1966) — уроженец Днепропетровска. В 1943 г. в звании капитана советской армии был переведен на работу в Вашингтон, в торговую палату СССР. Вскоре попросил политического убежища в США. Кравченко издал книгу, в которой описал Голодомор, свидетелем которого он был, и советские концлагеря. Его книга вызвала возмущение французских коммунистов, обвинивших Кравченко в том, что он является агентом США и фальсификатором. В. Кравченко подал в суд и выиграл процесс, который во Франции назвали «процессом столетия».

Кравченко погиб в 1966 г. при невыясненных обстоятельствах, скорее всего, от рук агентов КГБ.

Так вот, на этом процессе в качестве свидетеля выступила Маргарет Бубер-Нойман — жена одного из лидеров коммунистической партии Германии, она была узником советских и немецких концлагерей. Она рассказала о сходстве между нацистскими и коммунистическими концлагерями и даже утверждала, что в немецком трудовом лагере существовали остатки права, которых не было в советском лагере, где ее содержали до тех пор, пока Сталин не выдал ее Гитлеру.

Понимание глубокого внутреннего родства коммунизма и фашизма возникло достаточно давно. Еще украинский мыслитель Вячеслав Липинский объединил эти две родственные системы в понятии «охлократия» — власть толпы.

В 1934 году Нобелевский лауреат академик Иван Павлов (отчаянной смелости дедушка!) написал письмо в Совнарком СССР, где были такие слова: «Вы с огромным успехом сеете по культурному миру не революцию, а фашизм. До вашей революции фашизма в мире не было...»

Об общности российского коммунизма и итальянского фашизма писал Николай Бухарин.

Телеведущий российского ТВ Николай Сванидзе рассказал об интереснейшем и весьма показательном факте. Когда советский кинорежиссер Михаил Ромм снял фильм «Обыкновенный фашизм», то после просмотра секретарь ЦК КПСС Михаил Суслов спросил его: «Михаил Ильич, за что вы нас так ненавидите?»

А ведь в фильме Ромма не было ни слова о коммунистах... Но «классовое чутье» редко подводило этих товарищей...

Философ и первый президент демократической Болгарии, автор знаменитого фундаментального исследования «Фашизм» Желю Желев рассказывал, что в коммунистической Болгарии за чтение этой книги людей преследовали и Желев даже знал одного солдата, который отсидел за такой «грех» несколько лет за решеткой. А ведь в книге Желева не было ни одного упоминания о коммунистах...

Коммунистам, в отличие от нацистов, удалось избежать наказания и исторической ответственности за все содеянное. Александр Солженицын отреагировал на это так: «В Западной Германии за годы после войны было осуждено 80 тысяч преступных нацистов. Вопрос: для чего Германии дано покарать своих злодеев, а России не дано?»

Объяснение этому можно найти у Алена Безансона:

«І хоча нацизм довів інтенсивність злочину до такого рівня, з яким комунізм, можливо, не зрівнявся, я, одначе, стверджую, що комунізм призвів до ширшого і глибшого морального нищення. Є дві причини цього.

По-перше, тому що обов’язки глибоко засвоїти нові правила моралі охоплюють все населення, і воно підлягає перевихованню. Маємо свідчення, що примусове глибоке засвоєння — найнестерпніша частина комуністичного гніту і що все інше — відсутність політичних і громадських свобод, стеження фізичної репресії, навіть страх — ніщо поряд з цією потворною педагогікою, від якої можна збожеволіти, тому що вона суперечить очевидним речам, які сприймаються почуттями і розумом. Врешті- решт, арсенал «заходів» та «органів» залежить від цієї педагогіки. Оскільки комунізм, на відміну від нацизму, мав у своєму розпорядженні час, педагогіка дійшла до краю. Її крах або її існування залишили у спадок покалічену людність, і отруєні душі тут очистити важче, ніж у Німеччині, яка після тимчасового очманіння пробудилася від кошмару, готова до праці, до суду совісті, до очисного каяття.

По-друге, тому що годі викорінити змішування загальновизнаної моралі з комуністичною: остання ховається за першою, паразитує на ній, розкладає її, робить її інструментом поширення своєї зарази. Ось недавній приклад: у дискусіях, які виникли після появи «Чорної книжки комунізму» автор редакційних статей газети L’Humanite заявив у одній із телепередач, що 85 мільйонів смертей зовсім не затьмарюють комуністичного ідеалу. Ці жертви становлять лише гідне глибокого жалю відхилення. Після Аушвіцу, продовжив він, не можна більше бути нацистом, але після радянських таборів можна залишитися комуністом. Ця людина, яка була при повній свідомості, абсолютно не усвідомлювала, що сформулювала собі найфатальніший вирок. Вона не помітила, що комуністична ідея настільки спотворила основу дійсності і моральні засади, що справді могла вцілити після 85 мільйонів трупів, тоді як нацистська ідея завалилась під тягарем своїх трупів. Вважаючи, що говорить як людина великої чесності, як безкомпромісний ідеаліст, цей автор редакційних статей вимовив страхітливі слова. Комунізм гріховніший за нацизм, тому що не вимагає від людини прийняти мораль злочинця свідомо й використовує дух справедливості та добра, поширений по всій землі для того, щоб поширювати зло».

Как известно, исчерпав возможности развития, коммунизм в СССР рухнул без единого выстрела, без вмешательства извне, еще раз подчеркнув, что является тупиковым вариантом социального движения.

По мнению Алена Безансона, нацизм точно так же мог деградировать и, в конце концов, мутировать в какие-то формы цивилизованного общества. Но этот путь для той же Германии был бы намного сложнее по сравнению с быстрым и кардинальным решением 1945 года.

Безансон пишет: «Певною мірою непередбачуваність, характерна для нацизму, дозволяє припустити, що Гітлер міг би піти на компромісний мир, зберігши за собою широку і стабільну зону. В такому разі по смерті Гітлера режим зношувався б аналогічним до ленінського режиму шляхом. Лешек Колаковський зумів написати на цю тему притчу. Він спародіював статтю з «Нью-Йорк Таймс» початку 80 хроків ХХ ст. у стилі, яким ця газета писала про брежнєвський СРСР. Журналіст вітав послаблення політичних звичаїв і помітний у всьому прогрес нацизму з людським обличчям. Звичайно, звірства минулого гідні жалю, зокрема, вельми жорстока доля євреїв! Але це вже належить далекому минулому і не повинно завадити пам’яті про блискучі досягнення, які треба відносити на рахунок ладу, що рухається до нормалізації». Тут ехидный Лешек Колаковський явно намекал на Магнитки и Днепрогэсы, которыми наши левые оправдывают чудовищные преступления своих идейных предшественников.

Безансон без всяких идеологических реверансов, четко и однозначно ставит знак равенства между нацизмом и коммунизмом:

«... в очах тих, хто чужий системі, нацизм і комунізм злочинні. А чи однаково злочинні? Вивчивши один та інший і знаючи межі інтенсивності злочинів нацизму (газові камери) та межі екстенсивності злочинів комунізму (понад шістдесят мільйонів вбитих), знаючи про розкладання душ і розумів, здійснене комунізмом і нацизмом, я вважаю, що не варто братися до цієї небезпечної дискусії, а слід відповісти просто і твердо: так, однаково злочинні!»

Фактически отвечая на вопрос А. Солженицына, для чего Германии дано, а России не дано покарать своих злодеев, Безансон пишет:

«Швидке відродження Німеччини після 1945 року і тривала стагнація Росії після 1991 року безперечно пов’язані з нарешті віднайденим смиренням першої і пихою другої».

Если в Германии и Италии прошел процесс денацификации и дефашизации, то страны Восточной Европы, а более всего Россия, фактически отказались от глубокой декоммунизации.

Как утверждает французский мыслитель: «Після розпаду тоталітарного режиму ніщо не є таким проблематичним, як відродження в народу нормальної моральної свідомості і нормальних інтелектуальних здібностей. У цьому аспекті постнацистська Німеччина опинялася в кращій ситуації, ніж пострадянська Росія. Адже в Німеччині не вистачило часу, щоб остаточно зруйнувати громадське суспільство. Німеччина, яку судили, карали і денацифікували західні армії, спромоглася супроводити цей очисний рух, судити себе сама, пам’ятати про себе й покаятись.

Такого не сталося в Східній Європі, й частка відповідальності лягає тут і на Захід. Коли російські комуністи трансформували своє володіння багатством усієї країни в законну власність, узаконили свою фактичну владу всезагальними виборами і замінили ленінізм найшовіністичнішим націоналізмом, Захід вважав за недоречне вимагати від них звіту. То була найгірша послуга, яку він міг зробити Росії.

Повсюдність статуй Леніна в громадських місцях Росії є тільки видимим знаком отруєння душ, на лікування яких підуть довгі роки».

Четкой и последовательной является позиция Алена Безансона относительно геноцида — Голодомора украинского народа. Этой четкости и последовательности не хватает многим украинским историкам, которые получив еще советского образца нагоняй от российских коллег, немедленно переходят на извиняющийся тон, ритуальные проклятия по адресу украинских националистов, демонстрируя засевший в их хребте патологический страх перед гневом Москвы.

Эти украинские историки в лучшем случае способны на бунт на коленях. Ален Безансон не страдает подобным дефицитом достоинства. Опираясь на факты, он утверждает прямо и однозначно:

«Тим часом відомі випадки, коли голод задумали та організували з чіткою метою винищення. Так було в Україні у 1932—1933 роках. Метою ставилося покінчити не з будь-яким опором селянства, бо колективізація вже зламала його, а з національним існуванням українського народу. З цього приводу писали про геноцид, і це справедливо».

«Український і єврейський геноциди спиралися тільки на ідеологічний проект, і саме це об’єднує їх. Під час українського геноциду необхідно було зміцнити та удосконалити комуністичний контроль, знищивши ту силу опору, якою було національне почуття або просто існування української нації».

«Нищення селянства супроводжувалося повним оновленням керівного апарату і «деукраїнізацією» України. Саме в цьому сенсі є законні підстави говорити про геноцид».

«Саме ретельна організація екзекуції надала українському голодному терору характер геноциду — другого в нашому столітті після вірменського, і третім став геноцид єврейський».

«Влітку 1933 року на величезних просторах запанувала дивна тиша. Ні птахів, ні щурів, ні польових мишей. Хліб зжерли на корені. У хатах лежать мерці, цілі родини. Поховати небіжчиків нікому. Частина награбованого зерна, що його охороняли солдати, погнила. А ці ж солдати стріляли, мов кролів, дітей, котрі намагалися крадькома пролізти під колючим дротом. Наприкінці літа приїхали бригади росіян, повигрібали все сміття, покидь і влаштувалися жити у спорожнілих українських селах. Того самого 1933 року СССР експортував 2 мільйони тонн пшениці, якою можна було б нагодувати всю Україну».

Многое из того, что Безансон сказал о России, касается и Украины. Разве у нас, как и там, в городах и селах не торчат статуи «великого Ленина»? Разве у нас, как и в России, фактически не отказались от декоммунизации страны? Разве у нас в угоду коммунистическим силам не отказались от настоящего осуждения преступлений коммунизма?

Мы не нашли в себе сил, чтобы раз и навсегда порвать с тоталитарным, геноцидным и колониальным прошлым. Именно это стало социально-идеологической основой стагнации Украины, ее топтания на месте и угрозы реставрации былого, ничтожества ее правящей элиты.

Но я хочу оставаться оптимистом, как и Ален Безансон, сказавший еще 4 июня 1983 г. в Париже, в сквере имени Тараса Шевченко на собрании, посвященном 50-летию голода в Украине:

«Для народу, який втратив свою пам’ять, відродження неможливе. І саме з цієї причини комунізм так пильнує, щоб контролювати минуле та фальсифікувати історію. Але сам той факт, що ми зібралися тут сьогодні, свідчить, що ми нічого не забули й український народ пам’ятає — про себе. Ось чому я впевнено чекаю його відродження».

Но принципиальная позиция отдельных благородных личностей, подобных Безансону, не снимает вопрос о позиции демократического (?) Запада, который в свое время подыгрывал режиму Гитлера (Мюнхенский сговор), подыгрывал Сталину (США установили дипломатические отношения с СССР в разгар нашего Голодомора), а ныне подыгрывает Путину в его стремлении энергетически и геополитически удушить Украину и Грузию, запугать Балтию и страны бывшего Советского блока. Особенно непристойной в этом отношении является политика Германии и Франции. Запад постоянно демонстрирует свою склонность продавать идеалы свободы и демократии за газ, нефть и экономические преференции. Если бы я был художником-карикатуристом, то изобразил бы здоровенного детину в косоворотке, опирающегося на газовый вентиль, помахивающего пачкой евро и спрашивающего склонившихся перед ним в позе покорности европейцев: «Ну, почем тут ваши европейские ценности?»

Ведь не случайно, когда в Европейском Союзе ставился вопрос о запрете на всей его территории нацистской символики, решение не было принято, поскольку Эстония предложила одновременно запретить и символику коммунистическую. Европейский Союз готов терпеть даже свастику, лишь бы сохранить красную звезду с серпом и молотом. А все потому, что у самого «рыло в пуху». Именно Запад создавал сталинскую индустрию, в том числе и военную, желая решить свои шкурные проблемы в эпоху Великой депрессии, именно Запад своими долларами, фунтами, франками и марками поддерживал брежневский СССР, покупая его энергоресурсы, именно Запад отдал после 1945 г. Сталину всю Восточную Европу. Сегодня его политика вполне традиционная: всячески ублажать кремлевских вождей, напрочь забыв о демократической риторике. При этом Западу вполне хватает «совести» упрекать страны, сравнительно недавно освободившиеся от коммунистической диктатуры, что у них не все идеально с верховенством права и демократическими институциями, с правами сексуальных меньшинств и т.д. Разумеется, защищать геев и лесбиянок легче, чем защитить молодые демократии от кремлевской агрессии.

В этом же контексте следует рассматривать и недавнее решение Европейского Суда по делу Кононова. Василий Кононов, командир советского партизанского отряда в годы войны, обвинялся властями Латвии в преступлениях против человечества, что выразилось в расстрелах мирных латышей. Кстати, сам Кононов эти расстрелы не отрицает, но утверждает, что жертвы были сторонниками нацистов (любопытно, распространяется ли подобный метод наказания и на сторонников коммунистов?). Европейский Суд оправдал Кононова, заявив, что обвинения латвийских судебных инстанций «основывались на ошибочном утверждении о факте оккупации Латвии СССР». Европейский Суд вышел здесь далеко за пределы своих полномочий, приняв абсолютно политическое решение в угоду Кремлю. Теперь, по решению Европейского Суда, выходит так, что расстрелы мирных жителей, производимые нацистами — есть преступление, а производимые коммунистами — есть вполне простительное мероприятие, что еврей, сгинувший в ГУЛАГе, убит «правильно», в отличие от еврея, убитого в Освенциме...

А, с другой стороны, если Европейский Суд вдруг захочет продемонстрировать свою объективность и сохранить реноме, он должен признать ошибочными все утверждения о нацистской оккупации Чехословакии и аншлюсе Австрии, поскольку эти деяния нацистов и коммунистов (в случае с государствами Балтии) почти зеркально совпадают.

Иными словами, вопрос, поставленный Аленом Безансоном о неоправданно разном отношении к двум проявлениям одного и того же тоталитарного зла, является вопросом судьбоносным для будущего европейской демократии. Этот вопрос нельзя проигнорировать и от его решения нельзя уклониться.

P.S. Но наиболее просто и доходчиво о родстве коммунизма и фашизма еще в 1927 году сказал итальянский профессор Луиджи Стурце: «В сущности между Россией и Италией есть одна настоящая разница — именно то, что большевизм (или коммунистическая диктатура) является левым фашизмом, тогда как фашизм (или консервативная диктатура) является правым большевизмом».