«Преданья старины глубокой»
В последнее время в некоторых епархиях Русской православной церкви (РПЦ) возобновлена средневековая практика сожжения книг, по тем или иным причинам неугодных духовенству. Это чаще всего труды прогрессивных русских православных теологов, в которых авторы критикуют отдельные черты современной церковной жизни и предлагают пути их преодоления. Стоит подчеркнуть, что официального определения этих книг, как еретических или вредных, церковь не делала.
Все, что происходит в современном обществе любой страны, имеет, как правило, глубокие исторические корни, является повторением — в новой форме — того, «что уже было во времена, бывшие до нас».
В 1650 году в Варшаву, ко двору короля Яна Казимира прибыли послы Московского царя Алексея Михайловича. Хотя после Поляновского мирного договора («Вечное докончание» войны) 1634 года отношения между двумя государствами были как бы дружественными, московские послы предъявили польскому двору серьезные претензии. Среди них — протест против неудовлетворительного освещения в польской печати (как теперь бы сказали) московской жизни, а также событий недавней Смуты. Упомянутый визит описывает российский историк Сергей Соловьев в многотомной, основанной на архивных документах «Истории России с древнейших времен», изданной в 1851— 1879 годах.
Московские послы упрекали поляков, в частности, в том, что в книгах, напечатанных в Польше во время правления короля Яна Казимира, имеется «много бесчестья и укоризны покойному царю Михаилу Федоровичу, самому царю Алексею Михайловичу, боярам и всех чинов людям, чего и помыслить нельзя». В книгах употребляются «хульные неистовые и поносные слова», например, «бедная Москва» или: «Московитяне только слывут христианами, а делом и обычаем хуже варваров». За оскорбления послы потребовали компенсации: «За такое бесчестье пусть король Ян Казимир уступит те города, которые отданы были царем Михаилом (в соответствии с Полянским договором); пусть казнит смертью гетмана Вишневецкого и тех воров, которые печатали, а за бесчестье бояр и всяких чинов людей пусть заплатят 500 тысяч золотых червонных. А книги — сжечь, чтоб не называли нас «худыми людьми и побирахами». При невыполнении условий русские послы грозились нарушить «Вечное докончание», идти на поляков войной.
Паны-дипломаты очень удивились высказанным претензиям и пытались было доказывать, что Москве нет никакого дела до того, что в Варшаве или Кракове печатается. И что король и Сейм книги печатать не заставляют и не запрещают: «Который печатник напечатает в книге хорошо, справедливо, и мы то хвалим; а если глупцы напечатают что дурно, негодно и лживо, над тем мы, паны радные, смеемся. Если же книг не печатать, то потомкам нашим и знать (историю) будет не по чему… О Польше и Литве также много бесчестья печатают, однако Король и мы за бесчестье себе того не ставим. Пусть Великий государь ваш велит у себя печатать что угодно о Польском королевстве. К тому же, в мирном договоре не написано, чтоб книг не печатать и о том не писать, что ведется на свете; а вам было бы стыдно о том и говорить — городов просить и разрывом вечного докончания грозить».
Но не тут-то было! Московские послы отличались необыкновенным дипломатическим упорством — умением бесконечно повторять одно и то же. Паны-советники не знали, что и делать, какие доводы изыскивать. Ими, в частности, было сказано: «Мы тому очень дивимся, что вы сами и никто в Московском государстве по-польски и по латыни не учитесь, а кто-нибудь вам укажет на ссору (книгу) — вы и верите». На эти инсинуации московские послы ответили с большим достоинством: «Сами вы говорите неученую и неучтивую вещь. Мы польских и латинских письм себе в диковинку не ставим, учиться им и перенимать у вас никакого ученья не хотим, по милости Божьей держим преданный нам славянский язык твердо и нерушимо… И нам кажется, что вы, ученые, нас ненавычных глупее».
Спор о книгах и компенсации велся длительное время и грозил перерасти в очередной московско-польский конфликт. Паны твердили одно: «Если всякую книгу ставить в дело, то этому и конца не будет. Если за все, что напечатано и написано, смертью казнить, то это значит беспрестанно кровь проливать». Когда поляки наотрез отказались говорить о смертных казнях печатников и авторов, московские послы немного сдали свои позиции — начали требовать уже не казней журналистов и издателей того времени, а всего лишь публичного сожжения всех «хулительных» книг. Король и на это сначала не соглашался, а потом предложил сжечь книги тайно — чтобы не было позора Польше «от всех окрестных государств». Послы категорически не согласились.
Постепенно сошлись на том, чтобы вырвать из книг страницы, содержащие «укоризны на московских государей и людей», и сжечь их публично. Это было сделано на рынке в присутствии некоторых «московитян». После аутодафе дворянин Фустов, свидетель сожжения, донес послам, что во время экзекуции в народе говорили: «Лучше бы Король с Московским государством мир разорвал или города уступил, чем такое великое бесчестье положено на Корону Польскую и Великое княжество Литовское — описание великих дел королей Сигизмунда и Владислава на рынке сожжено!» Так успешно — очистительным огнем на рыночной площади — закончилась миссия московских дипломатов. Ведь «не напечатано» — это все равно, что «не существует». Мы-то это знаем очень даже хорошо!
P.S. За несколько десятилетий до описанных событий в Киеве была основана Братская школа (1615), спудеи которой изучали, кроме книжного украинского, церковнославянский, польский, греческий и латинский языки.
