Тринадцатый вызов: на пути к катарсису

Заниматься Украиной — это своего рода новая геополитическая и геокультурная мода. Поэтому и не удивляет, что недавно обнаруженное имперское прошлое Киевской Руси органично «втискивается» в рамки санитарных геокультурных и политических проектов a la ГУУАМ. Даже парламентарии из стран Северной Европы, видимо, под впечатлением старых красивых доктрин, выступили с инициативой о создании еще одного ЕЭП — с участием Украины и прочих участников балто-черноморской дуги.

Распоряжение историей — это искусство особого рода. Люсьен Февр с иронией замечал, что всякий историк смотрит на историю глазами своего времени. И все же хочу внести ясность вот в это самое «всматривание». Прошлое — не иной рядоположенный мир и не физическое пространство, в которое можно погрузиться, сделав один шаг. Прошлое — наш опыт и традиция, навык и смысл, это мы сегодняшние, со всем грузом накопленного человеческого багажа. Нет и будущего, как некоего уже состоявшегося пространства, с его «иной жизнью» и иными мирами. Будущее есть наша возможность, наш потенциал в его реализации с помощью субъективной воли, желания и умения. Сопряженность прошлого и будущего и есть наш нынешний миг, его энергия и одновременно — его завершенность и смысл.

Василий Розанов писал об «исконно бабьем» в русском характере. А вот что можно сказать о характере украинском, если его сострадательность удивительным образом сочетается с рациональной выгодой и расчетом?! Ведь страсть, с которой идет торговля Украиной, сопоставима со страстью гидов-экскурсоводов в странах-музеях, которые научились торговать чужой и уже малопонятной им культурой.

Действительно, ресурсы и потенциал Украины выглядят настолько безупречно и очевидно, что только ленивый не пристроил их в какое-нибудь очередное «пространство». И все же есть нечто, что тревожит и не позволяет вот так спокойно наблюдать за новыми попытками «удачно пристроить страну». Тревожит своей меркантильностью и банальностью, какой-то потрясающей торгашеской деловитостью. Тот факт, что нормой стала экономическая выгода в чистом виде (будь то зарплата для солдата-контрактника в «горячих точках» или распоряжение нефтегазовой трубой), без гуманитарной составляющей — это явный признак упадка и деградации.

Так какое будущее рождается сегодня, в котле хищнической войны за собственность и первого в истории современной Украины межцивилизационного военного конфликта, где мы уже в коалиции? Каким будет прошлое Украины, если наши политики-современники признали как очевидный факт, что «Россия — цивилизация» наряду с «Европой — цивилизацией» (заметьте, как состоявшиеся целостности)?

ТОСКА ПО НАЦИИ

Поливариативность и постоянная устремленность вперед, игра на опережение, социальные инновации — вот особенность процессов, в которые без подготовки погрузилась Украина. И трагедия современной Украины и украинцев состоит в невозможности механически воспроизвести формулу «один народ — одно государство», столь популярную и технологически понятную каких-то 150 и даже 50 лет назад.

Дело здесь не только в политических и социопсихологических особенностях распада СССР, о чем сказано уже немало. Первичное желание защитить достигнутое, возродить и сохранить — вполне естественно, ибо другого на старте просто не было. В итоге грубый интравертивный подход к собственной судьбе (огородимся, построим государство — и интегрируемся в «семью народов») на практике оказался еще более разрушительным, нежели предыдущая «советизация» Украины в рамках России- СССР. Доказательства — сколько угодно, они лежат на поверхности: дискредитация этнокультурной традиции как «шароварной культуры», упадок современной литературы и соответственно книгопечатания, вестернизация «поколения независимости» и превращение его в «сервисное поколение», отсутствие культурной политики как таковой. Я уже не говорю о печальном состоянии гуманитарного образования на уровне средней школы и коллапсе «языковой проблемы».

Спасительной соломинкой представлялась какое-то время и классическая либеральная парадигма «политической нации», с ее гражданским самосознанием, государственническим патриотизмом и активной индивидуальной позицией. Но весь парадокс ситуации в том и состоит, что в обществах, не прошедших полноценный период национального саморазвития, но «вброшенных» в процессы социального перепроектирования, либеральная «политическая нация» может оказаться еще более разрушительным способом самоорганизации, нежели предыдущая «этнонация».

Украинское общество не атомарно, а скорее молекулярно, и эти социальные молекулы далеко не однородны. Сложная этническая картина, помноженная на социальную многоукладность, соседство деревенской агрокультуры с постиндустриальным укладом мегаполиса, сосуществование разных систем самоидентификации — от «земельной» до профессиональной, — все это может стать причиной новых, пока непрогнозируемых социальных разломов. Политическая нация по-украински может обернуться конкуренцией на выборах в парламент «партии шахтеров» с «партией крымских татар».

В современном мире подавляющее большинство современных национально-государственных проектов субординированы в рамках над- (пост-) национальных процессов переустройства мира. Своей собственной жизнью протяженностью всего в одно десятилетие украинцы доказали, что в рамках нового мира неловкая защитная позиция, которую занимают нации-государства, обрекает их на вторичную роль в чужих программах развития. Я не исключаю и возможности того, что в нынешних условиях, когда собственная элита так и не смогла преодолеть концептуальный кризис, украинский проект модерновой политической нации может быть инсталлирован извне, например, в рамках новых социокультурных проектов «русского мира» и «новой евразийской идеи». Во всяком случае, тезис о России как цивилизации заставляет о многом задуматься в этом плане.

УГРОЗА ПОТЕРЯТЬ ВАВИЛОН, ИЛИ ЧТО ЗА КАДРОМ

Опыт и традиция — нелегкая ноша и тяжелый ежеминутный труд для тех, кто его приобрел или смог принять как собственный. В этом смысле среди наших современников самая необремененная нация — американцы. Их счастье — в их «бесконечно длящемся» детстве и подростковых рефлексах. Чужой опыт, чужое знание, традиция — это лишь ресурс, а если и богатство — то скорее в материальном, практическом смысле. Молодая Америка сродни молодой Европе средних веков, утверждавшей свою веру и свою историю ценою гибели целых народов и цивилизаций. Но, в отличие от своей матери-Европы, американские пассионарии готовы написать историю не только для себя, но и для (и даже за) других.

Конкуренция проектов переустройства не только допускает, но даже предполагает реинтерпретацию истории, исторических стереотипов и формул. Вот почему мир, так болезненно реагируя на политическую подоплеку войны в Ираке, практически не заметил иной, куда более серьезной и печальной плоскости — физического уничтожения богатого культурного наследия, с которым связана история Ирака. Вавилон пал в очередной раз, а в память о нем в каком-нибудь американском штате Джорджия будет построен Нью-Вавилон, с музеями в виде зиккуратов. Кто знает, может быть, Вавилон пополнит «черный список», в котором — ацтеки, Крито-Микенская цивилизация, а то и Атлантида?..

И все же, несмотря на всю болезненность заданной темы, она не выглядит оригинальной. Одним из результатов глобализации стало появление довольно четко очерченных макроэкономических регионов, вобравших в себя потенциал и ресурсы отдельных государств. Однако экономическое взаимопроникновение перевернуло и привычное представление цивилизационной и этнонациональной структуры мира. Невзирая на скоропалительные прогнозы о грядущей «войне цивилизаций» как о жестком противостоянии окостеневших идеократических целостностей, в реальном мире развернулась живая конкуренция за новые социокультурные проекты, фактически переворачивающие стереотипную цивилизационную картину. «Французское Средиземноморье» как часть большого европейского проекта — пример такого рода.

Недостаточен и распространенный сейчас экономизированный стереотип будущего. Не «миры-экономики» с жестким экономическим районированием, а новые социокультурные «миры» — наиболее вероятные структуры новейшего времени, которое все чаще именуют временем постмодерна. Кстати, радикальное определение этой эпохи как «постистории», помимо всего прочего, предполагает реконструкцию и прошлого, и существующих пространств — прежде всего, политического и культурного.

Целостность и конкурентность каждого такого социокультурного «мира» будут определять прежде всего:

— формы и способы социальной организации (труда, быта, коммуникаций);

— традиции и социокультурная «специализация», способность производить культурный продукт как универсальный для иных «миров»;

— идеократический потенциал, креативная способность «мира» производить, удерживать и экспансировать идеи, связанные с проблемой развития.

По мере технологической унификации национальных экономик и новых макрорегионов на первое место будут выходить особенности и конкурентные преимущества социумов (или, говоря языком современной экономики, социального капитала). Конкуренция социокультурных миров разворачивается на надэкономическом уровне. Мерилом становится гуманитарный прогресс, в то время как все более выпукло очертится неравномерность прогрессирующих тенденций в сфере техники, технологий и материального производства, организации труда, в духовной и культурной сфере. Таким образом, эпоха материального господства и идеологического подавления сменяется эпохой культурного превосходства и геосоциальной иерархии.

Мир социокультурных «миров» востребует и новую историческую картину, с пересмотренными ролями и значимостью. Новые миры — это и новые идентичности, где уже знакомые символы и традиции приобретут новый смысл и перспективу.

ЕВРАЗИЙСТВО

Мне представляется, что одна из ключевых проблем, из-за которой блокировано социокультурное и политическое развитие Украины, заключается в полном отсутствии «больших идей». В данном случае речь не идет о сумасбродных «арийских» изысках или Великой Скифии. Я имею в виду крупные и вместе с тем имеющие реальные предпосылки для воплощения геосоциальные проекты, способные отразиться в простой и доступной идее развития. Ведь для того, чтобы освоить и реализовать собственные «пределы роста», нужно как минимум обеспечить максимальные «горизонты».

До последнего времени Украина (в широком смысле — элита, граждане-трудовые мигранты и граждане-«местные пахари», национальный капитал во всех масштабах) приглашалась в чужие социальные проекты, причем без особой перспективы, но, может быть, с каким-то экономическим интересом. И Европейский Союз, и реинкарнированная Евразия-Россия — это «мы в ином», то есть украинцы как «новые европейцы» или как «новые евразийцы».

Для того же, чтобы понять хотя бы в общих чертах контуры новой перспективы, достаточно внимательно всмотреться в процессы, которые разворачиваются в знакомых евроазиатском и европейском пространствах.

Все более отчетлива евразийская фаза развития российского полиэтничного мира. С этим можно связать и кризис русской природы российской державности (да простят меня за эту игру слов). Евразийский проект из гуманитарной рефлексии все больше обретает социальную плоть и политическую кровь. Кризис советской цивилизации и либеральные реформы раскупорили процессы гомогенизации народов и культур, которые долгое время удерживались в рамках советской социоэтнической иерархии.

Евразийская идея как новая национальная идея — это новый проект «российского мира» и одновременно — отражение постславянской фазы русского суперэтноса, с реинтерпретацией исторического наследия, поликонфессиональным укладом, гомогенизацией этнического пространства.

По мнению 71% опрошенных россиян, Россия принадлежит к особой —«евроазиатской», или православной — цивилизации, поэтому ей не подходит западный путь развития. Только 13% считают Россию частью западной цивилизации. Это данные соцопроса, проведенного ВЦИОМ около года назад. Не нужно остро реагировать на православную компоненту. 20 миллионов мусульман, не считая представителей других конфессий — серьезный мотив для российской элиты и искать партнерства в мусульманском мире, и кооперироваться с Китаем, и т.д.

И именно в этом смысле современная Россия — это вовсе не возрождающаяся «великая Русская империя», а рождающаяся заново Россия-Евразия как новый постславянский социокультурный «мир», и у него свое самостоятельное будущее.

Но это — тема отдельного разговора. Важно то, что Украине следует адекватно оценить происходящее, ибо от этого зависит ее самоощущение и мотивы для будущего.

По моему убеждению, современная Россия-Евразия — такой же молодой и еще незрелый проект, как и Украина. Да, у Украины есть свое евразийское «прошлое» (этноистория, опыт, традиция), но если для Украины — это присвоенный багаж, то для России — это единственно возможная перспектива.

Одновременно с этим разворачивается и европейский проект «мира» — романо-германский и англосаксонский «мир» Малой Европы-ЕС, где остальные народы-участники все больше приобретают характер «демографического ресурса». Зряшный и грубый национализм в некоторых странах Центральной Европы и Балтии — естественная защитная реакция, инстинкт самосохранения (и в России русский неофашизм — как испуг от постславянской перспектив, как проявившееся непонимание и неприятие такого будущего). Постепенная германизация восточноевропейского крыла все больше обостряет проблему перспектив с идентичностью, особенно — для славянских государств.

ПРОЕКЦИЯ ИСТОРИИ

Поливариативность мира постмодерна не оставляет нам никакого иного шанса, кроме как «выкатить» свои варианты его изменения и усовершенствования. Ибо проектирование есть непрерывное бытие этого мира, его суть (хотя — в этом и его ограниченность).

Нам нужно избавиться от угнетающей располюсовки «наследие — традиция — будущее». В этой модели будущее с неизбежностью превращается в хроническое состояние исторической обиженности и второстепенности. И как результат — потеря своих конкурентных преимуществ, консервация, появление реальной угрозы раствориться в соседних «мирах», которые так поспешно признаются украинцами в качестве «цивилизаций». Формула жизни, на мой взгляд, раскрывается в иной цепи: «проекция — новая традиция — переосмысленное наследие».

Еще частично украинцы по «земле и крови» и уже частично — сограждане молодой, но быстро ветшающей политической нации, мы вглядываемся в соседние окна «миров», пытаясь разгадать, откуда и куда мы идем. Самое грустное — мы регулярно получаем ответы, которые кажутся простыми и понятными, но напряжение не исчезает. И я позволю себе назвать причину этого непреходящего напряжения, которое, пожалуй, есть самое главное и важное свидетельство нашей жизненности и жизнеспособности. Напряжение — это реакция на угрозу будущего, в котором украинцы и Украина возможны лишь как своеобразный «демографический ресурс» — во всех измерениях сразу. Будь то постаревшая, мутирующая Европа или только лишь рождающаяся постславянская Евразия, молодой и агрессивный Атлантический «мир», контуры которого еще только пробиваются сквозь панцирь Соединенных Штатов.

Вместе с тем Украина стыдливо игнорирует мощнейший потенциал, способный обеспечить реализацию качественно нового проекта и оформить новый социокультурный мир, сосуществующий и соучаствующий в двух уже развернувшихся «мирах» — Малом Европейском (Европейский Союз с романо-германским стержнем) и Евразийском (стержень — Россия). Речь идет о возможности активного участия в создании славянского «мира», органичными элементами которого могли бы стать славянские народы и государства Центральной и Восточной Европы, имеющие много общего в судьбе, экономике и экономическом поведении, психологии, культуре, быту.

Опыт, традиция и общее прошлое — это все пассивные предпосылки без мощного мотива «движения в будущее». Но такой мотив тоже существует. Славянский мир должен стать еще одним компонентом Большой Европы как единства романо-германского, англосаксонского и славянского миров. Только так идея Большой Европы из технократической выдумки превратится в новую реальность. Приведу мысли, высказанные Романо Проди: «Масштабным требованием времени является потребность согласовать в единой небывалой целостности не только великие культуры, которые породили исторически первую европейскую общность. Ведь к этим двум культурам — романской и германской, — позже присоединились англосаксонская, а теперь и славянская, которая вот-вот выйдет на европейскую сцену… И в то время, когда Европа расширяется за счет великой культурной традиции славян, необходимо больше, чем когда либо, позаботиться, чтобы ничего из нашей общей идентичности не было утрачено и чтобы все могло сосуществовать в высшем и могучем синтезе» («Замысел объединенной Европы»).

Мое убеждение: миссия Украины в рамках «славянского мира» могла бы состоять в собирании историй, воссоздании новых смыслов во взаимоотношениях группы ключевых славянских государств-участников Большой Европы: Украина—Польша—Болгария—Чехия—Словакия. Экономические проекты развития должны органически дополнять новые социокультурные задачи славянства в большом европейском проекте.

Таким образом, для Украины «славянский мир» может стать новой целостностью в рамках большого целого и в то же время — звеном между романо-германской ойкуменой Малой Европы и новой евразийской ойкуменой России—Евразии.

Украина — инициатор, который не «просит разрешения», а предлагает и даже навязывает, экспансирует своей историей и идеями, проводит новую славянскую геокультурную политику, финансирует информационные и культурные проекты развития в рамках «славянского мира». Почему Украина и как это возможно? Украина была и остается «пограничной» страной не только в географическом, но теперь уже и в социокультурном плане. Именно это «пограничное состояние» дает ей одной уникальную историческую возможность новой проекции.

Стоит также напомнить и слова мудрого Франтишека Дворника, который писал: «…идея славянского единства отнюдь не зарождается, как это часто принято считать, в XIX веке в среде русского панславистского движения. Она жила с самого начала истории славянских народов и продолжала существовать на протяжении Средних веков вплоть до Нового времени» («Славяне в европейской истории и цивилизации»).

Сложно и нереально? Что ж, взамен история уже отреагировала новой националистической волной в странах ЦВЕ как формальной реакцией на угрозы «европейского поглощения», а также вполне реальную германизацию и вестернизацию экономики, культуры и даже быта.

Украине как воздух необходим своеобразный «новый Ренессанс» духовно-интеллектуального и социокультурного плана. Его результатом и может стать гармоничный перелив «украинской мечты», с ее наивно- романтической национальной государственностью, в идею «славянского мира» как в новую украинскую идею. Идею, содержащую и предполагающую созидательную миссию Украины в будущем «славянском мире» — части Большой Европы.