Дмитрий КОРЧИНСКИЙ: «Из надкушенных яблок мы сможем построить крепость»
«ВСЕ, КТО НЕ МАРГИНАЛЬНЫЙ, НЕ ИМЕЮТ ИДЕОЛОГИИ...»
«Наконец в нашей политике появляются колоритные личности, интересные персонажи, возможно, актеры, но раньше их не было. Мы смотрели российское телевидение и видели, что даже политический гардеробщик ведет себя как генерал. Все-таки это колоритные персонажи: Ельцин «не управлял — он правил, он шествовал стопами». У нас было очень серо. Сегодня начинают появляться люди, которые, во всяком случае, могут выйти из-за кулис, стать на котурны, сказать пару реплик. Второе: интересно, что когда во время теледебатов мы наблюдаем какие-то идеологические разногласия и идеологические споры, то они ведутся между маргинальными партиями и блоками, которым не светит преодолеть 4-процентный барьер. Все, кто не маргинальный, не имеют идеологии. Это чисто технологические образования, и все споры между ними могут быть сведены к личностям, деталям биографии и т. п. С точки зрения зрителя, интересно, когда эти личности умеют показывать хороший качественный скандал. Таких людей пока что немного, но они появляются: Витренко, Тимошенко, Бродский... Политика же в действительности не способна накормить народ — она способна давать зрелища и она должна их давать». «НАМ НУЖЕН РЫВОК, А РЫВКУ ВЫБОРЫ МЕШАЮТ...»
«До 2000 года я не чувствовал серьезной потребности быть в парламенте. Безусловно, это не мешало бы — неприкосновенность, дополнительная трибуна... Но те политические задачи, которые я ставил перед собой, вполне можно было решать вне стен парламента, и я их решал. Во время кассетного скандала я впервые в своей жизни пожалел, что не депутат: если бы я был депутатом, были бы более широкие возможности, и эту ситуацию можно было бы пустить по совсем другому руслу. Там действительно недоставало одного-двух человек, которые бы уперлись и сделали… Второй момент: нормальный парламент должен принимать бюджет и голосовать за принятие законов, но в какой-то момент в той или иной стране парламент берет на себя функции общенационального стачкома или другого органа, который должен выводить общество, как это было в Британии в начале XVII века, как это было с Национальным собранием во Франции в 1789 году, как это было в России в 1993 году... Это орган, где в кризисный момент делается политика, где возможны какие-то сдвиги. Безусловно, у нас кризисная ситуация: доходная часть бюджета в 11 млрд. долларов, даже немного меньше — это глубокий кризис. Явно, что исполнительная власть и старый менеджмент с этим не справятся. С Верховной Радой нужно что-то делать — не выходит с шахтерами, попробуем с депутатами. В парламенте работают различные механизмы, но это механизмы какой- то ангажированности. Однако присутствуют и обычные психологические механизмы толпы. И их можно включать: психологические механизмы толпы могут быть противопоставлены механизмам ангажированности. В принципе, достаточно буйному человеку или группе людей можно «вести» и эту толпу в парламенте.
Вообще я противник избирательной демократии и сторонник свободной игры сил. Избирательная демократия — это способ канализирования амбиций в ничто. Для того, чтобы стабилизировать общество, чтобы сильные не приходили к власти. Но для чего нам стабилизировать неудачи? У нас кризисное общество — нам не нужна стабильность. Наоборот, нам нужен рывок, а рывку выборы мешают».
«ТРЕНЕРЫ» НЕ ТАЛАНТЛИВЫЕ»
«Меня всегда интересовало, можно ли благодаря серии акций натренировать в целом пассивное общество (без опыта гражданского действия и самоорганизации) до уровня готовности западного общества. Когда я смотрю, как организовываются протестные акции или забастовки у нас и в цивилизованных странах, то зло берет — там все-таки делают лучше. Например, британские профсоюзы транспортников недавно решили, что они будут блокировать всю Британию (им не понравились акцизы на горючее). От момента принятия решения до начала общенациональной забастовки прошло полтора суток. И это люди, которые не стоят в одном цехе, а разбросаны по всей стране. У нас никогда это не удавалось. Я очень много времени провел в Донбассе — мы там организовывали первые забастовки. Скажу, что это жалкое зрелище. Шахтеры почему-то считаются буйными — на самом деле это глубоко несчастные люди, которые неспособны на организованное действие, на какое-нибудь сопротивление. Это люди чрезвычайно разъединены, как все общество у нас «дисперсное»… Тренировать сложно. Не потому, что нация плохая — «тренеры» не очень талантливыми оказались, и я в том числе.
Изменения национального стереотипа поведения часто являются мгновенными. Например, японцы до поражения во Второй мировой войне были антитехнологической нацией. Стоит почитать мемуары японских офицеров: подвязанные веревочками самолеты, один нераскрытый парашют на 100 прыжков, подлодки балансировались мешками с рисом, в оснастку командира взвода воздушно-десантных войск входила складная пика, а командир роты прыгал с самурайским мечом... Это такой полный дзен... Они сумели свой стереотип за 15 — 20 лет полностью изменить. Сейчас это самая технологичная нация в мире. Я думаю, что мы сможем свои фундаментальные недостатки превратить в грандиозные достоинства — из надкушенных яблок мы сможем построить крепость».
«ЧТО ТАКОЕ ПОСТМОДЕРНИЗМ, НЕ ЗНАЕТ НИКТО...»
«Есть одна интересная вещь — человек, в принципе, экстравертное существо. И ошибочно думать, что люди действительно сосредоточены на вопросах канализации. Каким бы грубым чудовищем не был человек, он все равно нуждается в высшем смысле и высших идеалах. С этим я постоянно сталкиваюсь в своей пропагандистской деятельности вот уже 15 лет. Ты приезжаешь в Донбасс и начинаешь говорить им о «процентовках», а они спрашивают тебя о геополитике, конфессии, Боге, о нашем месте в мире... Это их действительно интересует. Человек, даже когда жрет колбасу, хочет знать, или, по крайней мере, чувствовать, что он это делает не только для того, чтобы удовлетворить голод, но и из высших соображений. Конечно, я не говорю о постмодернизме с ними, потому что они не знают, что такое постмодернизм. По секрету вам скажу: никто не знает, что такое постмодернизм, в том числе и я. Здесь они не сильно отличаются от доцентов».
О «ГОРЯЧЕМ» НАЦИОНАЛЬНОМ ХАРАКТЕРЕ
«У украинцев есть беда, — это слабая коммуникативность. Когда француз сталкивается с чем-то интересным французским, он с повышенной эмоциональностью, присущей нации, расскажет об этом сотне друзей и знакомых. Они это обсуждают — интересное попадает в интеллектуальное обращение. Когда украинец сталкивается с чем-то интересным украинским, он никому не скажет — оно в нем и умрет. В XVII веке все польские, венгерские, французские офицеры писали мемуары — это была повальная мода. Украинская казацкая старшина была поголовно грамотна, читала в том числе и европейскую литературу. Никто не оставил мемуаров. Им было неинтересно описывать те бурные события... Несколько скупых хроник, «Літопис Самійла Величка» — это все невозможно читать. Вся наша история такая. Кроме всего прочего, это связано еще и с таким импрессионистским характером. Когда читаешь скандинавские хроники, саги, там все очень предметно описано — можно реконструировать события. Попробуйте что- нибудь реконструировать по «Слову о полку Игоревом»! Сплошной импрессионизм: кто, почему, для чего, куда пошел — ничего неясно. Сильнейшее место — плач Ярославны. Это действительно великое произведение, но оно полностью импрессионистское, потому что события были неинтересны автору. Современные политики повторяют эту картину.
...Национал-демократическое движение умерло. Я думаю, что и слава Богу, потому что с самого начала там было очень много плохого вкуса. Ни одной идеи, ни одного свежего лозунга. Национал-патриотическому движению Украины присуще «местечковое жлобство»: как поговорить, попеть тоскливые песни о неньке-Украине, это да, когда же доходит до конкретных решений — просто за голову хватаешься. Все конкретные решения, принятые национал- демократами, были в лучшем случае просто бессмысленными, а, скорее всего, очень вредными…
...Украина, слава Богу, в чем-то более свободное государство, чем другие. Оказывается, можно едва не плевать в лицо Президенту и не терять политических перспектив, портить печенку высшим государственным чиновникам и рассчитывать на преодоление 4-процентного барьера. Общество должно воспользоваться анемичностью этой власти».
«В ПОЛИТИКЕ САМОЕ ВАЖНОЕ — МАНИАКАЛЬНАЯ УВЕРЕННОСТЬ В СОБСТВЕННОЙ МИССИИ»
«Я ни разу лично не общался с Юлиею Тимошенко, но общался с ее ребятами — во время кассетного скандала у нас были там какие-то общие дела... Впечатления, которые я вынес из этой среды — невероятная финансовая способность: она умудряется под очень сильным контролем и надзором делать такие экономические аферы, в которые просто трудно поверить, и тем не менее, они ей удавались. Мне нравится, что это человек волевой, абсолютно верящий в свою миссию. В политике это самое важное — маниакальная уверенность в своих задачах и в собственной миссии. Интеллект, волевые качества — это все второстепенные вещи... Если мы начнем искать пятна на Солнце, мы найдем. Великий герой украинского народа Богдан Хмельницкий пришел в национальную революцию также не с парадного входа. Он пришел, потому что у него была личная обида. И большинство так пришло».
«ПОД МИНОМЕТНЫМ ОГНЕМ ТРУДНО ОСТАВАТЬСЯ АТЕИСТОМ...»
«То, что наши политтехнологи считают политическими технологиями — написать какую-то статью в газете, как-то там расположить слова, НЛП и т. д. — это не политические технологии, это «ерунда». Настоящие политические технологии, которые работают в мире, это религиозные технологии, я сказал бы, конфессиональные. В Киеве вы можете пойти на проповедь Сандея Аделаджи — негра из Нигерии, который плохо разговаривает на русском языке, тем не менее является прекрасным проповедником. Он еженедельно собирает в легкоатлетическом манеже несколько тысяч человек. Для того, чтобы любой политической партии собрать на съезд несколько тысяч человек, нужна куча денег, много усилий и тому подобное. Он собирает просто так... Раньше, когда я смотрел хронику — как выступает Гитлер, с такими смешными «ужимками», голос резкий, неприятный — думал, что это такое вообще, что нам показывают? А он выступает четко по технологии протестантского проповедника: «партайтаги» организовывались как протестантские молитвенные собрания или собрания харизматических церквей. Он обращается к тем же сторонам души, к которым обращается протестантский проповедник. Это настоящая технология и за этим будущее. Ни за какими идеологиями люди не пойдут, сейчас такое время — если человека нельзя «раскачать» даже на национальные проблемы, не говоря о социальных. Люди хотят слышать ответ на последние вопросы. Они хотят слышать о Боге и о своих отношениях с высшим… Я думаю, что мы просто не так себе представляем политический процесс, политику и вообще общество.
Ортодоксальные церкви и протестанты, харизматы — это просто различные жанры. Можно сравнить это как живопись и кинематограф: ценителей живописи единицы, но все любят кино. Оно легче, больше захватывает. Ортодоксальные церкви — это живопись, а эти ребята — это кино… То, что в церкви далеко не все в порядке — это правда. Наводить там порядок — дело мирян. Всегда вопрос церковной политики и церковной организации лежал на мирянах: начиная с Константина Великого, который организовал христианство в том виде, которое мы знаем сейчас, а сам был язычником, через Сагайдачного, который решил проблемы православия, не зная теологии, но хорошо разбираясь в военной тактике, и заканчивая сегодняшними днями...
Я глубоко верующий человек. Под минометным огнем, наложив полные штаны, трудно оставаться атеистом. Я православный и с очень глубоким уважением отношусь к Православной Церкви».
ОБ «УКРАИНСКОЙ РУЛЕТКЕ» И АМЕРИКАНСКИХ СВИНОПАСАХ
«У нас много неудач и много плача, но существуют народы, у которых сегодня большие успехи и которые терпели неудачи куда большие, чем мы, и плакали дольше, чем мы. Евреи, например. Две тысячи лет... Сказать в XIX веке, что евреи вдруг создадут свое государство и будут иметь какую-то там армию и т. д. — никто бы не поверил. Не везет Украине, много страданий и много мученичества, но я все-таки верю в Божественное провидение. У Бога есть ящик, где валяются различные заброшенные земли и заброшенные народы — когда Богу надо сделать что-нибудь по-настоящему великое, грандиозный переворот, он засовывает туда руку и наугад вытягивает какой-нибудь народ, землю, из тех, на которые никто не подумает. Так вот, у Бога там в ящике остается все меньше таких земель и территорий. Украина — одна из них, и я убежден, что в следующий раз он невольно вытянет нас… Толчком к украинскому Ренессансу может послужить божественное провидение. Ни одна политическая или историческая ситуация не развивается по своим внутренним механизмам. Всегда только вследствие толчка извне. Кто мог предвидеть майора Мельниченко — что вылезет такое из-под дивана и начнется?..
Украина имеет грандиозную историю, об этом нужно писать, это нужно сделать предметом интеллектуального обращения. У нас, скажем, грандиозная археология, которая почему-то не является фактом сознания. В Иерихоне — старейшем городе на земле — находят погребения такого же типа и такой же инвентарь, как и в Приазовье и в Причерноморье. Курганы и погребения — это свидетельство очень серьезных процессов, там можно многое найти для будущего. Не забывайте, что американцы сделали свою мифологию на ковбоях и индейцах. Что такое ковбой, как адекватно перевести это слово на украинский язык? Свинопас. На свинопасах они сделали собственную историю. Я немного ориентируюсь в американской истории ХIХ века: на Диком Западе за год убивали людей меньше, чем в Киеве на Подоле в те времена. Ничего там такого не было. Ну, был там какой-то Boyi, который зарезал 3- 4 людей — но у нас на Подоле таких убийц и контрабандистов было полно...»
«95% ПАШУТ ЗЕМЛЮ И НЕ ЗАМЕЧАЮТ, ЧТО НА БАШНЕ ПОМЕНЯЛСЯ ФЛАГ»
Никакое государство не сделает того, что способен сделать человек. Все империи создавались любителями и асоциальными людьми — великие дела делались не чиновниками. Я сильно склонен к философствованию, но всю свою жизнь делал очень конкретные дела. Когда мне захотелось делать внешнюю политику Украины на Кавказе, то меня абсолютно не интересовала позиция Министерства иностранных дел. Сейчас такое время, что десяток человек, если сильно захотят, способны конкурировать по своим возможностям и воздействиям со сверхдержавами. Всем это стало ясно после 11 сентября. Если пару десятков чеченских бандитов до сих пор влияют на геополитику огромного региона так, как никто не может влиять, о чем говорить? К чему привел меня мой опыт — все возможно, невозможного не существует.
На самом деле человек является таким, каким он является в экстремальных условиях, в пограничье. Я видел таких. Человек всю жизнь проработал конторщиком или журналистом и вдруг попал в окопы — его оттуда уже за уши не вытянешь. Он там себя нашел. В Украине очень большой процент людей, которые на полном серьезе готовы увлекаться абстракциями.
Это постмодернизм, внутренний культурный процесс пяти процентов населения. Всех других это не касается. Это неофеодализм: 95% пашут землю и не замечают, что на башне поменялся флаг — их это не касается. И это хорошо. Не нужно втягивать всех в политику — если бы все сейчас пошли делать революцию, никто бы не рожал детей, не выращивал хлеб и не точил бы детали на токарном станке».
