«Совесть против насилия»: рецепты Цвейга

Впрочем, смотреть на горизонты средневековой Европы вовсе не обязательно. Достаточно вернуться к недавнему ХХ столетию, когда в суперцивилизованном Западном мире набирали силу деспотии — фашизм и коммунизм. Тоталитарные режимы ХХ века мало отличались от того, что называется теократическими государствами, ибо, в отличие от таких военных диктатур, как например наполеоновская, физические насилие над людьми щедро дополняли насилием над самостоятельным мнением, идеологизировали практически все аспекты жизни человека, а также мифологизировали высшее руководство, поставив его на алтарь — на место богов.

Как известно, далеко не все люди в Германии, в Союзе и даже и в других западных странах, смогли быстро понять и оценить фашизм и коммунизм, а тем более так или иначе сопротивляться их влиянию. Вспомним представителей европейской интеллигенции, хотя бы писателей Ромена Ролана и Анатоля Франса, которые в 30 егоды считали Советский Союз чуть ли не спасителем человечества. Но так думали не все.

В этом году исполняется 65 лет со времени выхода в свет книги выдающегося австрийского писателя Стефана Цвейга «Совесть против насилия, Кастеллио против Кальвина». Тогда, в 1936 году, в Германии и Советском Союзе окончательно победили и торжествовали деспотии, было достигнуто полное «единство партии и народа», все думали, как один человек, а каждый человек — как все. Церкви — те, которые не были полностью истреблены — как в Германии, так и в Советском Союзе, подчинены власти, находятся под ее абсолютным контролем и стали частью государственной идеологической машины. (Некоторые наши православные до сих пор тоскуют по временам, когда волей Кремля была установлена почти полная монополия православных церквей — ограниченных, задавленных, униженных, но «господствующих»).

Именно об этих, таких актуальных для сегодняшней Украины, проблемах идет речь в книге Стефана Цвейга «Совесть против насилия, Кастеллио против Кальвина». Писатель говорит о современности, о своем отношении к фашизму, о том, что делается в СССР. Но форма произведения аллегорическая — автор рассказывает читателям об одном показательном эпизоде из религиозной истории Европы середины ХVII века — первых десятилетий существования протестантизма. В то время для последователей Лютера речь уже не шла о реформировании Католической церкви. Главными стали проблемы формирования и утверждения новой, вернее — новых церквей. Взаимоотношения между различными ветвями протестантизма часто были не менее враждебными, чем с католицизмом, а новорожденный протестанский фанатизм иногда не уступал любому другому религиозному фанатизму.

В центре рассказа Стефана Цвейга идейное противостояние двух выдающихся личностей — Жана Кальвина, известного протестанского деятеля, основателя кальвинизма (теперь Реформатская церковь), и ученого Себастьяна Кастеллио, профессора Базельского университета, известного богослова, педагога, полиглота, гуманиста. Цвейг пишет: «Это была борьба терпимости против нетерпимости, свободы против надзора, гуманизма против фанатизма, индивидуальности против унификации. Речь шла о том, что считать более важным — разум или обычай, человечность или политику, персональное или общее? Ибо даже абсолютная истина, когда она навязывается силой, становится грехом против человеческого духа».

Непосредственной причиной конфликта двух неординарных личностей стало трагическое дело Мигеля Сервета, испанского протестанта, выдающегося ученого (он сделал значительный вклад в изучение системы кровообращения в человеческом организме, вклад, не оцененный его современниками). По своим религиозным убеждениям Сервет принадлежал к так называемым тринитариям, которые отрицали христианский догмат о Троице, считая его несовместимым с идеей единобожия. (Кстати, учение антитринитариев было довольно распространено в Западной Украине и Польше ХVII столетия). Свои взгляды Сервет изложил в книге «Восстановление христианства», которую с возмущением приняли как большинство протестантов, так и католики — автора объявили еретиком, отказали в убежище во многих странах; начались преследования, заключение, ему грозил суд.

Кальвин в то время был одним из самых известных и уважаемых в протестантском мире авторитетов той бурной эпохи. Возглавив протестантскую церковь в Женеве, он вскоре стал единственным и неограниченным правителем Женевской республики, фактически превратив ее в теократию. Малейшие отклонения от веры, от строгого пуританизма, пропуск службы Божьей, веселье, застолья, яркие богатые наряды и проч. сурово наказывались. Ибо пуританская мораль Кальвина полностью отождествляла понятие радостного и веселого с понятием греха. Даже церковные колокола замолчали по его приказу — «действительно верующему человеку не нужно напоминать об его обязанностях при помощи мертвого металла». За каждым гражданином города был установлен постоянный надзор, расцвел шпионаж, сыпались доносы и вскоре каждый следил за каждым.

И так драматически сложилось, что преследуемый за свою неортодоксальную веру Мигель Сервет приехал именно в Женеву искать защиты именно у Кальвина. Очевидно, в крайнем отчаянии и безысходности. Ибо сложно было надеяться на то, что строгий пуританин станет на защиту «еретика». Однако, то, что произошло, поразило даже тогдашнюю Европу. Жан Кальвин не только приказал заключить бедного Сервета в тюрьму, судить его, но также сделал все, чтобы наказать его как можно строже. Под давлением всемогущего Кальвина, суд приговорил сжечь произведения Мигеля Сервета, а также их автора. Была избрана самая тяжелая форма наказания — медленная смерть на костре, хотя в те времена уже существовал обычай милосердно убивать осужденных перед тем, как сжигать их. Приговор был приведен в исполнение в Женеве, в 1553 году. Кальвин при этом сказал: «Я сужу сурово во имя уничтожения общих пороков».

В те времена сжигание еретика не было чем-то необычным. Но до этого подобные приговоры выносила исключительно инквизиция Католической церкви, против чего страстно выступали протестанты. Смерть Сервета за «неправильную веру» — это первое аутодафе протестантизма, религии, возникшей на волне борьбы за свободу веры. Как сказал позднее Вольтер, казнь Сервета стала «первым религиозным убийством в рамках Реформации». Авторитет всесильного женевского проповедника был, однако, настолько общепризнан в тогдашней Европе, а жители Женевы — настолько запуганы, что никто не осмелился вмешаться в судебный процесс над Серветом или протестовать хотя бы post mortem.

С одним исключением. Им стал базельский профессор Себастьян Кастеллио. Несмотря на опасность, несмотря на несогласие коллег, наконец, несмотря на свой мягкий и тихий характер, он публично обвинил Кальвина в убийстве и начал с ним полемику в печати, за которой следила вся христианская Европа. Победить Кастеллио не удалось. Более того, если бы не преждевременная смерть от сердечного приступа, его, вероятно, ожидала бы судьба Сервета (такое влияние имел Кальвин также на Базельский магистрат). Но этот человек — Себастьян Кастеллио — реабилитировал свою эпоху, реабилитировал протестантизм, дал новый толчок развитию того, что мы называем гуманизмом. Он, в частности, писал: «Когда я думаю над тем, что же такое «еретик», я не нахожу иного, чем то, что мы называем еретиками всех, кто не согласен с нашим мнением, с нашей верой. Не существует ни одной церкви или секты, которая бы не осуждала всех других и не хотела бы господствовать в обществе одна. Именно в этом причина всех гонений, костров, пыток. От такого барбаринства может спасти одно — веротерпимость. Давайте терпеть, а не судить друг друга. В этом мире достаточно места для многих истин».

Отмечая одну черту своего героя, которая может украсить и современного ученого, Цвейг пишет: «Кастеллио знает о многогранности каждой земной, каждой божественной истины. И не случайно одна из самых значительных его работ называется: «О высоком искусстве сомнения». Он всегда задавал себе вопросы: «Действительно ли существует абсолютная уверенность в толковании сложных религиозных вопросов, действительно ли слово Святого писания всегда поддается объяснению?» И имеет мужество ответить: «Нет!» Ибо рядом с понятным он видит в Библии и непостижимое. И именно из-за этого, ересь в глазах Кастеллио является относительным, а не абсолютным понятием».

Важно отметить, что Кастеллио вовсе не разделял богословские взгляды Сервета, которого он защищал; более того — не был даже хорошо с ними знаком. В одном из своих посланий Кальвину Кастеллио пишет, что «не успел прочитать книгу Сервета до того, как она была сожжена». Для протестанта Себастьяна Кастеллио так же, кстати, как и для католика Стефана Цвейга, речь шла совсем о другом. Ниже приводятся выдержки из полемики профессора ХVII века Себастьяна Кастеллио (инициалы С.К.) и из книги писателя ХХ века Стефана Цвейга (инициалы С.Ц.), которые, по нашему мнению, не утратили актуальность и сегодня.

«Никогда эпоха не может быть настолько барбаринской, а тирания настолько последовательной, чтобы никто не стал защищать свое право на собственные убеждения». С.Ц.

«Искать правду и высказывать ее такой, какой ее представляешь, не является преступлением. Недопустимо насильственно навязывать убеждения. Убеждения — свободны». С.К.

«Правда заключается именно в том, чтобы говорить то, что думаешь; даже тогда, когда ошибаешься». С.К.

«Вмешательство какого-либо авторитета во внутренний мир человека, в его убеждения — пока они не являются очевидно опасными для государства, не являются политической акцией — всегда означает превышение власти и нарушение прав личности. Никто не отвечает и не должен отвечать перед государством за свой внутренний мир, ибо каждый из нас будет один на один отвечать перед богом». С.Ц.

«В день Страшного Суда Христос потребует отчета о том, как ты жил, а не о том, что исповедовал». С.Ц.

«Ни то, ни другое учение само по себе не является ошибочным. Ошибкой и даже преступлением является попытка силой заставить человека верить в то, во что он не верит. Все беды на земле — результат насилия над совестью». С.К.

«Пусть протестанты остаются протестантами, а католики — католиками; не заставляйте ни тех, ни других сменить свою веру. Пусть каждый служит Господу не по чужим канонам, а по своим собственным». С.К.

Завершим словами Стефана Цвейга: «Я не сказал ничего такого, что не было уже сказано другими. Но истинные и справедливые слова всегда полезно повторять до тех пор, пока они не станут действенными. Из-за того, что в каждую эпоху насилие проявляется в новых формах, думающие люди должны постоянно возобновлять борьбу с ним. Ибо важное никогда не говорится достаточно часто, а правда никогда не бывает напрасной».

Когда Стефан Цвейг писал исторический очерк «Совесть против насилия, Кастеллио против Кальвина», в его воображении разворачивались страшные картины насилия и политической нетерпимости тридцатых годов ХХ века, то, что происходило тогда в Германии, в Советском Союзе. Когда читаешь этот очерк сейчас, трудно решить, к чему в современном мире он подходит больше. К запутанным межрелигиозным отношениям в нашей стране, которым так недостает терпимости, не говоря уже о взаимоуважении между различными церквями? К политической борьбе, в которой каждая партия, живи она в средневековье, уже давно бы послала на медленное сжигание всех своих противников? Или к тому, что делается сейчас на Востоке планеты под претекстом — со всех сторон — все той же «единственно правильной» веры? Время все меняет на земле, кроме самого человека.