Воспоминание о красивой картинке

Уже после первых продемонстрированных короткометражек стало ясным, что о формах главным образом и следует вести речь. Действительно, при всей независимости и яром индивидуализме авторов экспериментальные фильмы схожи друг с другом намного больше, чем глубоко враждебный кинематографический мейнстрим. Так, общее место всего экранного эксперимента — отрицание «истории» — в смысле какой-либо сюжетной связности. Предпочтение отдается прихотливому потоку образов, выстроенных алогично, с хлещущей через край иррациональностью. Тем не менее, именно картины хоть с каким-то намеком на связное повествование выглядели предпочтительнее — таковы были «Фарфоровая лавка» Франца Винцентсена, «Ah pook is here» Филиппа Ханта, «Комната 22» Мартина Хансена или «Три маленькие поэмы» Ганса Иоахима Хофманна. Что же до святая святых эксперимента — приемов и форм, — то здесь, к сожалению, наблюдалось некоторое однообразие. Как правило, из фильма в фильм варьировались коллажное построение образов, ускоренная съемка, разнообразные тонировки кадра, царапины и пятна на поверхности самой пленки, симультанная разбивка изображения на несколько независимых друг от друга частей, продуманное несоответствие звукового и визуального ряда. В итоге многие работы, претендующие на прорыв привычной ткани киноизображения, зачастую и по формату, и по манере походили на стандартнейшие видеоклипы, а в иных случаях «читались» следы мэтров — Шванкмайера, Годара и т. д. Исключение составила, пожалуй, немая картина Лютца Гармсена «Это дом Николаса», необычно сделанная, но очень внятная притча о человеческом одиночестве.

Однако сказать, что работа немецких экспериментаторов обречена на маргинальность, в худшем смысле слова, все же нельзя. Потому что ведет их общее для всех кинематографистов стремление к самодостаточности своего языка, к тому, чтобы каждый образ фильма был наполнен гипнотической силой убеждения, заставляющей зрителя забыть о том, как это сделано. Именно потому экспериментаторы и не устают углубляться в язык кино, во все его хитросплетения и ловушки, вновь и вновь пытаясь открыть там свой философский камень.