«Не туда бьешь, Иван!»

Эти памятные слова как-то сказал в кинофильме А. Довженко конь своему хозяину Ивану, который кнутом сгонял на нем свою злобу на власть.

Вот и нынешней зимой грустный и невеселый, словно тот конотопский сотник Забреха в повести Квитки-Основьяненко, сидел Иван в своей горнице и скучал возле окна. И потянуло его уже в который раз снова пойти на Крещатик и поглядеть на то место, где когда-то он делал «революцию на асфальте».

Глядь, а там уже палаточный городок — «Украина без Кучмы» …

— Ах, как летит время, — подумалось Ивану. Горько подумалось. Где-то же здесь зеленела и его палатка в 1990-м. Золотая студенческая молодость!

«Долой…», «Не дадим…», «Не допустим…»

Уж и не помнит он, кого тогда освистывали. Или «Долой Мосола и Кравчука», или еще каких призраков коммунизма.

Теперь задумался: как это все меняется. Но тут около палатки парень из УНСО повернул его лицом к действительности: «Нечего здесь думать: «Украина без Кучмы» — понял?

«Понять-то понял — здесь и ежу понятно», — протянул Иван.

«А сам ты что — ни рыба ни мясо! — продолжал парень из УНСО. — Боишься? Так нацепи себе на шею «Украина с Кучмой».

И здесь уже Ивана потянуло убегать. А куда убежишь? От себя не убежишь… Закипела досада в сердце Ивана, и захотелось на ком-то ее сорвать. Только, если уж срывать, то не все равно на ком. И тут вспомнился Олесь Гончар, вспомнился больно и как-то подменено 1 . «Старый, разбитый параличом, отважившийся бросить в знак поддержки студентов свой партийный билет».

И так заныло у Ивана на сердце сладким сожалением, что захотелось закрепить писателя в истории своим словом похвальным: «Он за сам этот поступок имеет больше права остаться в истории, чем за свой разрекламированный, но занудный «Собор».

— Не туда бьешь, Иван! — вдруг послышался ему знакомый Довженковский конь.

— Почему это я бью? Я просто хвалю, — хотел было объяснить Иван коню. Но оглянулся — не видно коня. А упрек остался…

И тут начали лезть Ивану в голову глупые мысли, можно сказать, — самокритичные: «И чего это ты разоврался? Во-первых, никто никогда не видел Гончара парализованным. Во-вторых, с партбилетами тогда носились, где бы его бросить о стол так, чтобы заметно было. Кое-кто даже оформлял свое бросание через газету — не замечали! Уже три года тому назад был анекдот: «Четвертый реактор забрасывали не песком, а партбилетами». А про Олеся Гончара давно знали, что этот партбилет у него не в сердце, а в печенках.

«Что-то не то я ляпнул про «обремененного прошлой коллаборацией» — стыдливо подумалось Ивану. — Не за это же отмечали каждый шаг того человека! А за что — не пойму». И тут Иван вспомнил, что ничего же не читал его, кроме «разрекламированного «Собора», да и то только до половины.

Получается, и говорить нечего, а то скажут: «чукча не читатель — чукча — писатель».

Грустный и невеселый сел Иван за белый лист бумаги и начал дальше сердиться — на шестидесятников: «Где они, те прославленные, что ж их не видно на площади? Ну где они! Тот бороду запустил, а тот портфель носит на службу…»

Не туда бьешь, Иван! — оскалил зубы Довженков конь и опять исчез.

«Может, и не туда, — екнуло Ивану, — что там те шестидесятники, когда вон на улице уже скачут карые, серые и буланые в ХХI век!».

И надо же, чтобы такое случилось: один из этих буланых остановился и заговорил с Иваном:

«У нас, коней, не заведено возить прошлогодний снег и сопеть над грузами, которых не возил. А ты все сопишь недовольно: те, мол, не дожили, сошли с дистанции… А те зажились — и не тянут. А на кой они тебе сдались? У тебя же у самого мудрости — полная фура!»

И здесь Иван увидел, что с буланым действительно фура! И почему бы эту фуру не нагрузить мудростью?

Прежде всего — законы Солона, «которые в ситуации кардинального выбора запрещали (чуть ли не под страхом смертной казни) занимать соглашательскую нейтральную позицию» . Не мое, но — это вечно. Погрузил. А в конце уже можно погрузить немного собственной мудрости — такой спокойной, что ее с места не сдвинешь.

«Нынешние события рождают новых героев и новых лидеров. Это абсолютно не гарантирует, что в своей дальнейшей деятельности они засвидетельствуют преданность интересам демократии и свободы».

Если вы думаете, что писал это гусиным пером летописец, то преувеличиваете. Писал это недавний герой «революции на асфальте», теперь — будитель шестидесятников. Умудренный опытом, он видит все насквозь: «к сожалению, имеющаяся в наличии оппозиция очень неоднородная… Но, во всяком случае, у них будет шанс стать новым мифом».

Тут конек не вынес, повернулся нечесаной гривой и прямо-таки сказал: «Но сам ты, Иван, стань новым мифом».

Притопнул копытом, и как рванет… Сзади слетел с фуры уже тот последний груз. Жаль, осмысленный груз:

«Нация нуждается в позитивных мифах. А еще больше нация нуждается в позитивных поступках».

Это уже как завещание! И живым, и нерожденным!.. Что касается мертвых, то их всех Иван положил на фуру, и конь их повез в историю, не считая. Но как их посчитаешь, когда в каждом Ивановом слове их, как песка:

«Так умерли шестидесятники. Умерли несвоевременно и умерли бесславно. Умерли шестидесятники как миф…».

И ни одной слезы в орлином Ивановом оке! Только старчески-мудрые приговорки: «Умирают старые мифы. Умирают авторитеты тех, кому доверяли».

Затарахтело все это на фуре, только сверху поблескивала какая-то лукавая живинка: «Но я хочу жить в стране и в обществе, где еще можно кому-то доверять».

Буланому-то что! А Иван остался один со своими думами. Получается, нужно на себя брать ту ношу, которую предшественники хотя и не несли, а — отреклись… При отсутствии учителей, вижу, нужно на себя брать эту ношу. С одной стороны, на горбе ее не носить, с другой стороны, — мозолит…

«Странное существо человек, — погладил себя по голове Иван. — Ходит по кругу — и не видит дальше своего носа, и вокруг — ночь! Как только возьмется кого-то учить — вдруг все становится понятным и проясняется — только слушай и записывай!

И так хочется на добрый путь наставить, вот хотя бы того же Ющенко. Мужчина он безобидный, не то что силовики, риска здесь никакого, а выигрыш тот, что становишься моральным авторитетом.

Вот еще если бы не эти клятые кони!

«Не туда бьешь, Иван! « — выскакивает окаянный Довженков конь.

«Одно — творить языком, а другое — тянуть плуг», — вторит ему Самойленковский конь.

И ничего им не скажешь, ибо и сам же учил: «Нация нуждается в позитивных поступках» .

1. Здесь и далее слова Ивана прописью выписаны из статьи Олеся Дония «Смерть шестидесятничества» , «Зеркало недели» за 10.02.2001 г., стр.3.