Научимся подавать руку друг другу и... прошлому

«Ваше мнение мне глубоко враждебно, но за ваше право его высказать я готов пожертвовать своею жизнью». Эти слова принадлежат Вольтеру и лежат в основе цивилизованного понимания свободы слова в единстве с правом человека свободно высказывать свое мнение, чтобы не сотворить себе кумира, не поклоняться идолу, не создать касту неприкасаемых. Ибо все перечисленное и ведет к ограниченности сознания, тормозит или останавливает его развитие, т.е., оставляет человека в «дебрях» массового сознания — в диком состоянии.

Сущность дискуссии не в противостоянии Бузины и Червония, а в противостоянии ПРАВА НА СВОБОДУ СЛОВА и свободу мнения и КУЛАЧНОГО ПРАВА. Когда не хватает интеллектуальных аргументов (просветленного сознания), дикое сознание взывает к дикой силе или к силе облагороженной — суду. Именно погром редакции газеты в Ровно — «свободное выражение желаний» — не требует никаких дискуссий и должен квалифицироваться по нормам уголовного законодательства. К свободе слова и мнения они не имеют никакого отношения.

Совсем недавно, в октябре, я побывала в Каневе, на могиле и в музее Т. Шевченко. Нас было много, сошедших с борта теплохода. И тотчас нас окружило множество пожилых людей с наспех сорванными цветами, вернее с неопрятными букетами, перевязанными нитками, с мокрыми (только что вынутыми из воды), выпачканными землей стеблями. «Купiте, панове, вiддаємо дешево», — причитали торговки. Но почти никто не покупал, прежде всего из-за состояния букетов. И вослед неслось «праведное»: «Не шануєте ви, панове, нашого Шевченка».

Поднявшись на кручу, мы увидели размноженную копию нашего Шевченко (когда-то такие одинаковые наши Ленины служили символом омертвевшего сознания и омертвевшей жизни). И ничего, что взволновало бы душу, потому что стереотип как раз и является порукой невзволнованности, непоколебимости души и разума.

На скамейке у музея сидел кобзарь в кобзарском одеянии и строгими очами блуждал по одеждам «пришельцев». У его ног стояла коробка с деньгами. И на просьбу спеть профессиональный патриот строгим голосом ответствовал: «Сначала положите деньги, а потом просите...» И был он полон величия, потому что был «памятником» украинскому кобзарству и одновременно живым (?) воплощением символа кобзарства.

В музее экскурсоводы заученно пропагандировали миф о Тарасе, не оставляя образу никаких живых человеческих черт: только плач идола, только слезы кумира о несчастной доле народа могли «убедить», что когда-то идол имел человеческую плоть.

Неудивительно, что многие панове отправились в самостоятельное «путешествие» по музею, самым интересным в котором были рисунки Тараса Григорьевича. Я была в их числе.

Несколько человек задержались у картины «Диоген в бочке», якобы раскрывающей тему одиночества. Всмотревшись в лицо Диогена, мы обнаружили недвусмысленное сходство с лицом автора — Т. Шевченко. Это было открытие сакральной сущности Тараса, если знать сущность легенды о Диогене, добровольно заточившим себя в ограниченном пространстве бочки в теплой грязи и даже в собственных экскрементах, не стыдящемся такой низости, потому что проповедовал о неограниченном мировом сознании, называл себя гражданином мира. Это был символический путь Шевченко «из грязи в князи», путь трагический: не оторвавшись от родной теплой грязи, он так и не смог стать князем духа просветленного и беспристрастного (холодного), остался внизу, где его сердце вдоволь нарыдалось, созерцая низость, т.е., «свободное выражение желаний».

Мы сошли с теплохода дружной толпой, а возвращались стайками, молча. И это было самое красноречивое молчание... В нем скрывалось сущностное единство человека как разумного, мыслящего. Путь на Тарасову гору обернулся путем стыда и глубоких сомнений. Разве бывает иным праведный путь? Путь к правде?

Разве протянутая рука — одно и то же с рукой поданной? Пока мы не научимся подавать руку друг другу и прошлому, мы будем стоять друг против друга с рукой, протянутой для милостыни или для удара. Как «стоит» наше настоящее напротив прошлого и тянет к нему жалкую бесплодную руку. Значит, и наше будущее не подаст руки нашему настоящему.