Занимать чужие слова так же унизительно, как и занимать деньги

Едут в купе ученый и селянин. Молчание становится чем далее, тем более тягостным. Наконец ученый отваживается на беседу:

— В век экспериментальных, экстремальных ангажементов мы не можем игнорировать критерии субъективизма, когда индивидуум игнорирует тенденции парадоксальных иллюзий.

— Оно-то так, — подхватывает разговор мужик в сапогах, — оно-то, конечно. Оно не что-нибудь как и не как-нибудь что, но, если касается относительно и вообще, то оно нужно, и уже пусть, ибо станет такое дело, вот тебе и пожалуйста!

К превеликому сожалению, этот анекдот (не был бы он в ином случае анекдотом) очень четко отображает языковую культуру некоторых наших соотечественников.

Помню как, находясь в Баку, я развеивал скуку, читая вывески на торговых точках:

«Перашки» (пирожки), «марожна» (мороженое), «агурес- памдор» (огурцы-помидоры), «агнпор-кирпич» (огнеупорный кирпич) и др.

Однако, на удивление, мы, так гордящиеся тем, что географический центр Европы расположен именно на территории Украины, очень засорили иностранными словами наш родной украинский язык.

«Это не кризисное состояние, — говорит с экрана один из народных избранников, — это кризисная ситуация». Если бы это изречение необходимо было бы перевести англичанину или французу, то переводчик точно бы попал в кризисное состояние.

Ведь «ситуация» и «состояние» — тождественны по содержанию, без каких бы то ни было оттенков, так же как эквалайзер и выпрямитель.

«Только фискальной политикой проблемы не решить», — заявляет еще одно должностное лицо. Уверен, что большая половина телезрителей не поняла, что речь идет об обычной налоговой политике.

Преподаватель высшего учебного заведения объявляет студентам название лекции: «Хеджирование фьючерсных соглашений». Студенты смущаются. Хотя это только «защита соглашений, которые должны осуществиться в будущем». «Экспликация плана», — подписан стенд в одном из кабинетов горисполкома. Разве хуже будет звучать «Объяснение плана»?

Помню, как пожилая американка украинского происхождения жаловалась, что ее внуки «сикуют» (от слова sick — больной) или как она «блидовала» во время авиапутешествия (to bleed — кровоточить). Смешно, но подобный суржик можно простить эмигрантке. Однако почему же мы, живя на родной, не оккупированной врагом земле, наплодили «дилеров» (продавцов), «дистрибьюторов» (распространителей). Зачем пугать и без того перепуганное население всяческими «тендерами» (заявка), «траншами» (ломоть, часть), «холдингами» (владение), «лицензиями» (разрешение), «дайджестами» (дневник), «маркетингами» (изучение рынка), «аудитами» (проверка)?

Разве убийца станет благороднее, если мы назовем его «киллером»? Станет ли администратор более осведомленным, если наречь его «менеджером»? Подъемники в подъездах все равно не работают, хотя их давно окрестили лифтами.

Французы кафе быстрого обслуживания называют «Бистро» (от русского «быстро»), а мы о таких заведениях говорим «Экспресс-кафе». Но почему-то те же французы способны принять закон о привлечении к ответственности дикторов и даже официальных лиц за безосновательное употребление иностранных слов.

Мы же все еще напоминаем Голохвастого из пьесы М. Старицкого «За двумя зайцами»: «Що мне краса? Натирально, перве дело ум и обхождение: деликатни хранцюзьки маньоры, штоб вышел шик!», совсем не задумываясь, во-первых, над тем, что вместо шика складывается впечатление, что умственные показатели подобных «спикеров» находятся на уровне плинтуса, а во-вторых, над тем, что занимать чужие слова так же унизительно, как и занимать деньги.