Три программиста

ЧАСТЬ II. «КИБЕРОН, ИЛИ КАК ЩУКИН ПОПРАВИЛ ДЕКАРТА»

Теплым летним днем Финкель возвращался из университета в родное общежитие факультета кибернетики. Неожиданное счастье в виде успешно сданного экзамена и ласковое солнышко согрели его студенческую душу, и на душе этой было чисто и радостно.

Финкель зашел в общежитие, улыбнулся обольстительной улыбкой вахтеру и взбежал по лестнице на четвертый этаж, громко топая башмаками. Крикнув веселым хриплым голосом: «Кто-кто в теремочке живет?», — он дернул за веревочку и впорхнул в комнату.

Обстановка комнаты напоминала о бренности всего земного и об изменчивости фортуны.

Кроме всего прочего, на кровати спал Щукин. Но все это было знакомо Финкелю и не сбило его фривольного настроения. Пританцовывая, он полез в холодильник за тапочками. Дверца холодильника со скрипом отворилась, но не теплом родного домашнего очага повеяло оттуда, а холодом.

Тапочек в холодильнике не было!

Вместо них: нежная зелень салата обволакивала красные куски мяса, ленивой желтизной отливало масло в масленке, радовал глаз холодец в миске, а из кастрюльки кокетливо выглядывали куриные потрошки. В глазах Финкеля засверкали молнии, и когда сквозь всполохи увидел он шампанское в морозилке, из какого-то маленького уголка сознания, незамутненного атеизмом, всплыло единственное естественное объяснение: КОНЕЦ СВЕТА!

— Да... Вот оно, значит, как выглядит, — ошеломленно думал он, сидя на полу перед холодильником. — Что ж предъявлю я Господу на страшном суде? Что у меня за душой? Разве что распечатки да общежитскую койку с казенным бельем... Не мало ли будет? — забеспокоился было Финкель, но тут его, как и всякого человека, получавшего образование в отечественном вузе, обуяла неуверенность:

— А вдруг не конец света, а?.. Вдруг что-нибудь другое, например, просто-напросто сумасшествие?..

И подсказать некому, — совсем затосковал он.

— Ну, как впечатленьице? — раздался знакомый самодовольный голос.

— Та-а-а-к, это не конец света, не сумасшествие, это гораздо хуже — очередная затея Щукина. Что же на этот раз?

— На этот раз — Киберон. Плод моей гениальной мысли и вдохновения. Искусственный интеллект на полном самообеспечении.

Щукин встал с кровати и прошлепал босиком в угол, где на тонких металлических ногах стояло странное сооружение, увенчанное сверху двумя наглухо запаянными бутылками из-под пива.

— Я его на ночь к книжному шкафу подключил, чтобы информации набрался.

— Судя по холодильнику, набрался он ее из книги «О вкусной и здоровой пище».

— Добрый вечер, — скрипучий голос исходил явно из щукинского детища.

— Ура! — завопил Щукин. — Нобелевка! По этому поводу, — он достал из холодильника шампанское и налил в три бокала.

Однако Киберон пить вежливо отказался, сославшись при этом на идеи академика Амосова. Потом подошел к книжному шкафу. Нежно потерся об него боком. Достал с полки учебник математики и углубился в него с таким интересом, словно это была книга по недокументированным прерываниям WINDOWS.

Помыкавшись без дела по комнате, соседи уселись перед телевизором, предвкушая очередной боевик. Но ровно в 22.00 Киберон выключил свет.

— Академик Амосов рекомендует режим, — твердо сказал он и обидчиво добавил: — Попрошу в комнате не курить и громко не разговаривать.

Утром непостижимое существо устроило подъем в шесть часов. Студенты орали так, будто их режут, но Киберон невозмутимо стянул с них одеяла и погнал на зарядку, гнусаво напевая: «Если хочешь быть здоров...». Петь Киберон пристрастился с момента своего создания и пел с превеликим удовольствием. Если учесть, что память у него была практически безграничной, то к утру он обладал огромным песенным репертуаром: от эпоса эскимосов до Аллы Пугачевой и от песен русских ямщиков до «Битлз». При этом и слуха, и голоса был лишен начисто.

— Что-то в схеме напутал, — бормотал Щукин, слушая завывания Киберона.

— Каков папаша, таков и ребеночек, — ехидно заметил Финкель. — Тебе что, слава Бари Алибасова покоя не дает?!

Однако вскоре им стало не до препирательств. Механический тренер задал такой темп, что бег стал походить на скачки.

— Что ж он так гонит-то? Ведь у Амосова бег трусцой. Что он у тебя за ночь еще переработал?

— Я... там... о наших десантниках, — тяжело выдохнул Щукин на повороте.

— Идиот! Ты что не мог «Обломова» подложить! Классику, классику читать надо!

Сзади, как вольный сын монгольских степей, легко семенил Киберон.

После зарядки он приготовил завтрак и отвел друзей на занятия.

Началась тяжелая правильная жизнь. Зарядка, лекции, секция карате, курсы английского, французского, немецкого и... О, Господи! Бальные танцы! Щукин начал заводить разговоры о своей душе и прочих ужасных вещах. Товарищи не могли им помочь — Киберон отпугивал всех от комнаты, мастерски имитируя голос декана. Друзья терпели, памятуя о научном значении эксперимента для блага всего человечества.

Но когда за их спиной стал раздаваться восторженный шепот девушек: «Посмотри, посмотри какие приличные молодые люди», — терпению пришел конец.

Однажды вечером Щукин притащил из библиотеки толстенную книгу «Искусственный интеллект — миф или реальность?» и подсунул ее Киберону. Тот, не подозревая ловушки, как всегда, с удовольствием начал поглощать информацию. В 22.00 Киберон не выключил свет. Это был первый звонок. Подвывая «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», он поглощал страницу за страницей и потихоньку нагревался. К утру в комнате было жарко, как в бане. Киберон метался по комнате, потом вдруг осел, и, в отчаянии обхватив голову шарнирными конечностями, выкрикнул: «Мыслю — следовательно, существую!». В бутылках что-то красиво засветилось синими всполохами, и он затих. Несостоявшиеся нобелевские лауреаты тихо подошли к останкам.

— Ну что, сынок, помогли тебе твои книги? — грустно пробормотал Щукин. — У нас, брат, теперь чтобы существовать — не мыслить, а крутиться надо!».

Впрочем, это уже совсем другая история...