«Мовчазною — переступлю межу...»

«Все я знаю. Коли я помру,

стану гномом в атласнім

жилеті.

По мені буде гном’ячий труд —

золотить на сервізах букети.

Не герой, не пророк, не мудрець —

що я вмію? Сміятись і плакать.

Пломенітиме мій каптурець

між бокалів, мов квіточка маку...»

3 августа после продолжительной болезни отошла в вечность Ирина Жиленко, прекрасная инфанта украинской поэзии.

Ирина Владимировна Жиленко всегда оставалась немного в тени, в храме поэтической красоты, которая в природе своей не может быть шумной. Не стремясь создавать вокруг себя миф, она просто писала, вставая рано утром, пока еще спят домашние. И ей было уютно жить в своем маленьком мире, где она была принцессой. А королевского трона Ирина Жиленко не хотела. Так случилось, что «королем» был ее сильный муж Владимир Дрозд, человек с огромным чувством юмора, талантливый писатель-характерник. Ирина Жиленко жила в придуманном мире, однако она не стремилась завоевать «массового читателя», не искала заигрываний с публикой. К сожалению, ее внутренняя скромность и желание оставаться в стороне суеты отразились на том, что роль поэзии Ирины Жиленко, с моей точки зрения, до сих пор не была должным образом оценена. Творчество И. Жиленко не имеет надлежащего места в каноне современной украинской литературы.

Ирина Жиленко, как мне казалось, жила на своем острове, в немного замкнутом мире. Однако только так она могла сохранить внутреннее равновесие. С ранних лет поэтесса находилась под волшебным влиянием поэзии русского символизма, жила на магической орбите «серебряного века». Поэты того времени не знали pr-технологий, они жилы в мифе, превращая каждый свой день из будничности в магическое действо. Возможно, эта внутренняя тяга к магии и сближала в плоскости творчества с причудливым Владимиром Дроздом. Этим двум прекрасным писателям хотелось «веселости сердечной», по Сковороде, они верили в чудо. В частности Ирина Жиленко.

І од життя, простого, наче звичка,

лягала тінь, прекрасна й фантастична.

Но однажды чуда не стало. Ровно десять лет назад ушел из жизни тот, на ком все держалось. И Вселенной стало мало для творчества. И черная туча накрыла собой сказочный мир маленькой принцессы.

«Померли всі слова.

І навіть найсумніші.

Лишились душі слів,

мовчазніші за тишу.

Нічого я вже ними не скажу.

Мовчазною — переступлю межу.»

(«Померли всі слова...»)

Или же:

Я сьогодні не та, що була,

Коли ми ще жили обоє.

Та, якою була — лягла

У могилу разом з тобою.

(«Я сьогодні не та, що була»)

Смерть Владимира Дрозда превратила жизнерадостную инфанту в «поэтессу смерти». Ирина Жиленко чудом нашла в себе силы, чтобы выжить, чтобы перебороть ту черную полосу полной пустоты. Состояние покинутости привело к неслыханному: черные стихотворения о смерти просто переполняли. Их очень страшно читать постороннему читателю. Кажется, со временем состояние черной беды было преодолено. Но легкости не было. Поэтесса начала замыкаться в себе, ища утешения, борясь с человеческой трагедией.

Ирина Жиленко в поэзии — это легкая бабочка. В ее творчестве нет ничего чрезмерного, ничего тяжелого. Только прикосновения художественной красоты. Только легкость бытия от счастливого переживания каждого мгновения.

«Світанок. Душа моя прагне

явитися в слові,

Достойним її висоти

і щасливих морок.

І світ — хвилювання.

І все до любові готово.

І вічні плющі золоте

обвивають перо.»

(«Світанок у світлі ластівки»)

Ирина (настоящее «паспортное» имя — Ираида) Владимировна Жиленко родилась 28 апреля 1941 г. в Киеве, однако детство прошло в Черкасской области. После войны семья опять вернулась в Киев, и эти годы становления в столичной художественной среде трудно назвать легкими. Средняя школа, вечернее отделение филологии, работа воспитательницей в детском саду, дальше — в редакциях газет «Молодь України», «Літературна Україна», журнала «Ранок». Именно на страницах этих изданий и начали появляться первые (в частности и поэтические — с 1958 г.) литературные произведения. В 1964 г. вышли в печати сразу две ее книжки — «Достигають колосочки» (для детей) и очерки «Буковинські балади». Уже в следующем году появился «взрослый» поэтический сборник «Соло на сольфі», который вызывал немало полярных суждений в критике (некоторые мудрецы от идеологии, глухие к эстетике, обвинили сборник в «пессимизме юношеской души»). И все равно этот сборник стал настоящим событием. В книжке зримо представлена планетарная францисканская любовь к миру. Эта любовь бесконечна и эстетична сама по себе. В 1971 году появляется «Автопортрет у червоному» — и снова святая будничность поэтизируется, каждое мгновение превращается во всемирно важное. И. Жиленко изображает в одном из стихотворений психологический портрет Сковороды, словно переиначивая литературный канон, прокладывая связи с литературной традицией раннего модернизма, когда в центре канона хотели поставить именно Г. Сковороду. Кажется, отсюда берет начало волшебная сказка Ирины Жиленко. А в следующем сборнике «Вікно у сад» (1978 г.) сказочничество окончательно закрепляется как мировоззренческая черта. Убегая от абсурдности советской жизни, от серости будней маленьких неинтересных людей, поэтесса превращает свою жизнь в чудо, а сама становится деревом, окном в волшебный сад поэзии. Психологический портрет и акварельный рисунок — два ее любимых жанра — только так можно создать что-то интересное, стоимостное. Художественный мир должен вселять надежду, должен спасать, должен «обеспечивать» человека добром и верой в чудо. Ирина Жиленко верила, наивно верила в сказку.

Поэтические сборники «Концерт для скрипки, дощу і цвіркуна», «Дім під каштаном» (Обе — 1981 г.), «Ярмарок чудес» (1982 г.), «Збулося літо. Вибране» (1983 г.), «Останній вуличний шарманщик» (1985 г.), «Дівчинка на кулі» (1987 г.), «Вечірка у старій винарні» (1994 г.) совмещают сказочность с элегичностью. Невозможно все время быть гномом. Когда-то наступает время задуматься над прожитым. И все равно жизнеутверждение доминирует в этих сборниках. Как и красота.

Ирина Жиленко хранила в себе какую-то удивительную детскость. Она, как маленькая девочка, удивлялась миру. Искала красоту. Верила в честность.

«Притишена до світлого ріаnо,

десь, за стіною, скрипочка

співала.

Я сіла в крісло до вікна лицем.

І милостиво осені кивнула,

мовляв, я вже готова. Я вернулась.

Розпочинай класичний

свій концерт.»

...Но со временем чувствовалось, что жизнь изменилась. В частности после смерти мужа, который был стеной. Поэтесса стала замечать изменения в окружающем мире. Мир становился более жестоким. Искусство превратилось в заработок. А Ирина Жиленко не представляла, что творчество может приносить выгоду. Раньше, в студенческие годы, в годы молодости, все было по-другому, хотя и творить приходилось в условиях советской несвободы. Побег в придуманный мир собственной сказки преодолевал несвободу.

«Не владні, не багаті

і не визнані —

Бо ж діти ми Вітчизни

неласкавої.

Та ми були самі собі Вітчизною,

Самі собі — життям,

 багатством, славою...»

Вспоминаю презентацию «Євангелія від ластівки» в серии «Бібліотека Шевченківського комітету», которая прошла в Институте литературы им. Т. Шевченко. Ирина Жиленко шутила, смеялась, радовалась жизни. Она была иногда резкой в высказываниях, но никогда не лукавила, всегда была предельно искренней и прямой. И излучала какой-то неземной свет. Сегодня поэтов, которые давали бы такой энергетический заряд добра, уже почти нет. Ведь в ее поэзии нет ничего искусственного, нет «выгоды». И еще: Ирина Жиленко — поэт иррациональный, она жила в измеренном сказочно-женском мире как дух-охранник и одновременно как принцесса.

Инфанта рано ушла из этого серого мира. Казалось, нашлись новые силы, чтобы писать. Выход «Homo feriens» стал событием в украинской литературе. Но 3 августа инфанта отправилась к своему рыцарю.

«Не відпущу тебе в самотину,

яка без мене — пекло потойбічне.

Візьми мене за руку, і навічно

дві вічності зіллються у одну...»

(«Осінній ювілей»)

5 августа на прощании во Фроловском монастыре Евгений Сверстюк отметил, что Ирина Жиленко была среди первых поэтов украинской литературы ХХ века. Иван Драч вспомнил о своих впечатлениях от знакомства с Ириной Жиленко на жизненной прямой длиной в 50 лет, подтверждая невероятную легкость жизни и творчества поэтессы. «Ирина Жиленко была настоящим окном в сад. Она была эстетическим противостоянием», — отметила Лина Костенко. По ее словам, Ирина Жиленко не боялась смерти, она была человеком «торжествующей жизни», излучающим чрезвычайный свет.