«Хрещатикування» стихами футуриста

В этом году исполняется 100 лет украинскому футуризму, начало которого традиционно отсчитывают от поэтического сборника Михайля Семенко «Дерзання». В последний день «Книжного Арсенала» эту дату отметили лекцией «Михайль Семенко: поэзия «уличных фолиантов». Мероприятие провел литературовед и писатель Вячеслав Левицкий в рамках лектория «Забытая классика», разработанного Центром литературного образования.

Возможно, первого украинского футуриста Семенко и не назовешь забытым классиком, как это определили организаторы. Вспомнить хотя бы то количество акций, которое проводилось к его 120-летию еще в 2012 году. Да и в этом году молодые поэты уже успели отметить творчество писателя поэтическим вечером. Семенко не забыт, однако действительно не является каким-то «официальным» или канонизованным классиком, и, возможно, это хорошо, что школьная программа не успела отбить любопытство у людей к этой фигуре. Поэтому лекция оказалась вполне конкурентоспособной среди нескольких одновременных мероприятий, слушателей пришло достаточно много.Вячеслав Левицкий прочитал в Киеве лекцию о Михайле Семенко

Своей лекцией Левицкий стремился спровоцировать перечитывание произведений первого украинского футуриста. И причины это сделать существуют у многих людей, интересующихся искусством или даже политикой, потому что Михайль Семенко проявил себя не только в литературе, музыке и кинематографе, но и как политический деятель (в частности был участником делегации по подписанию Рижского договора 1921 года).

После короткого погружения в биографию Семенко Левицкий попробовал удивить аудиторию смелым предположениям — назвал Олену Пчилку основоположницей украинского футуризма. И объяснил это тем, что «именно Олена Пчилка дала старт Семенко как литератору, способствуя его первым публикациям, в том числе и сборника Prelude в 1913 году». Так, но не совсем, если вспомнить стихотворения указанного сборника: «Що то за тіні? В час опівночі / В небі я бачу заплакані очі. / Хмарами котяться хвилі бліді, / Морщаться кола у темній воді» (стихотворение «Тіні забуті»). Как это заметно по одной строфе, первый сборник поэта — это никакой не футуризм, а вполне традиционная модерная поэзия, а фактов, что Олена Пчилка продвигала какие-то последующие, уже футуристические, сборники Семенко, нет и, вероятнее всего, быть не может. Тем более что со второго сборника «Дерзання» и началось литературное «проклятие» Семенко, ведь там он замахнулся на самое дорогое — на Шевченко.

Все слухи о Семенко, по мнению лектора, уступают известному эпизоду из жизни Семенко, за что некоторые критики даже ему угрожали — это объявление о сжигании «Кобзаря» в сборнике «Дерзання» в 1914 году. Это была не только попытка деканонизации Шевченко, а, возможно, своеобразное проявление любви и внимания к его творчеству. О внимательном прочтении Семенко Шевченко свидетельствуют, например, такие отсылки в поэзиях: «Село... І серце відпочине... / З вікна вагона, над шосе — / Висока кірха, магазини, / Цигар реклами і касет». Конечно же, речь о поэме Шевченко «Княжна» и таких словах: «Село! І серце одпочине: / Село на нашій Україні — / Неначе писанка, село». Другие слухи и легенды вокруг Семенко, в частности о его попытке эмигрировать в Америку, Левицкий не развенчивает, а только подтверждает, перепрыгивая с цитаты на цитату, как бы сказал Семенко, «хрещатикуючи».

Очень интересным является восприятие пространства Михайлем Семенко — Полтавщины, где он родился и вырос, а также Киева и Харькова, где жил впоследствии. Однако не своей малой родине, которая у него ассоциируется с огромной лужей за домом на станции «Ромодан», уделяет больше всего внимания поэт, а именно Киеву, где он жил после службы в царской армии. Киевское пространство у Семенко перекликается с петербуржским пространством в повестях Николая Гоголя: «Изображая Киев 1919—1921 года, футурист вспоминает о стае фей около кофейни (стихотворение «У грека зачинено кафе...»), рассказывает о киевском небе с огневыми змеями, о сатирах, музах, свергнутых с пьедестала, белом привидении...», — перечисляет лектор. Киевские описания у Семенко очень разные, в частности он обеспокоен общим уровнем киевской городской культуры: «І над входом кавказька душа / зі зброєю пече шашлик / молодий чоловік / а навіщо ж / становиться / біля золотих воріт...». Звучит так, словно написано сегодня, особенно если вспомнить современное пространство вокруг Золотых ворот. Киев Семенко приспособлен для создания новейшей мифологии, воссоздания мистерийной модели пространства. «В действительности трудно найти хотя бы один локус Харькова, который был бы настолько детализирован, как Крещатик, — отмечает исследователь. — И в подтверждение этой мысли у писателя возникло такое слово, как «хрещатикувати».

Когда литературовед рассказывает, что были у Семенко и попытки убить рифму, слушатели оживляются. Известно, что у многих поэтов, в частности Гумилева, словоформа «Киева» рифмуется со «змиева». В поэзии Семенко «Стріло віків» звучит рифма «Києва — убий його». «В Киеве важным в мифологическом плане является сюжет змиеборства, — рассуждает Вячеслав Левицкий. — Мы помним, что здесь действовали Кирилл Кожемяка и богатыри, которые одолевали наглого змия, пытавшегося терроризировать горожан... Так или иначе Семенко имел в виду акт змиеборства, поскольку рифма «змиеве» была слишком распространена в то время. Но, с другой стороны, именно это рассуждение дает основания думать, что Семенко убивает рифму как такую с помощью словосочетания «убий його». Убивалось созвучие «Киева» — «змиева», заскорузлое, банальное и надоевшее многим читателям, и таким образом в который раз мифологизировалось киевское пространство». Кроме прочего, Киев Семенко видится как уличный фолиант, поэт пишет: «Я блукаю, заглиблено риючись у вуличних фоліантах». Таким образом, Вячеслав Левицкий подытоживает: «Киев предстает не сшитком листов, а, наоборот, совокупностью растений и ветвей с листками, которые могут восприниматься как листы этой же Книги Бытия. Это трактовка пространства открытого, с бесконечной возможностью линейной фиксации явлений».

В конце исследователь неожиданно просит у слушателей право на высказывание гражданской позиции и говорит: «После успешного «ленинопада» и других трансформаций в киевском публичном пространстве возникает немало дискуссий о том, кто же должен стоять на пьедестале на перекрестке Крещатика и бульвара Шевченко. Думаю, это должен быть Семенко как автор, который удостоил Киев такого внимания в литературе. Если не на месте Ленина, то, по крайней мере, на месте памятника Дмитрию Мануильскому через несколько кварталов от того дома, где жил Семенко». Это предложение выглядит вполне целесообразным, и если в ближайшее время оно не будет воплощено, то, во всяком случае, эта идея будет витать в воздухе.