В поисках тишины

В издательстве «Крок», которое стремительно набирает обороты как один из ключевых издателей поэзии (прежде всего молодой, но не только ее), вышла в свет книга поэтессы Юлии Мусаковской «Полювання на тишу» — она непременно порадует в первую очередь любителей ассоциативных, психологически мотивированных рифмованных стихотворений.

Юлия Мусаковская родилась в 1982 году в Львове и относится к лидерам сегодняшнего поэтического поколения этого города с более чем мощной литературной традицией. Кроме поэзии, она занимается переводами, причем переводит поэзию не с русского, белорусского и польского языка (чем время от времени занимаются почти все украинские поэты), а с шведского языка. В частности, представляла украинскому читателю нобелевского лауреата Томаса Транстрёмера.

«Полювання на тишу» — уже третья книга Мусаковской. Кстати, в конце сборника есть небольшое интервью с автором («кроковский» формат), в котором она рассуждает об особенностях и драматургии каждой из своих книг. Но, на мой взгляд, эта часть и этот дискурс являются второстепенными по сравнению со стихами.

Самым сильным разделом «Полювання на тишу» представляется первый — «Дим і голос». А впрочем, разница между разделами часто оказывается весьма условной, по крайней мере, для обычного читателя. Ее понимание требует большего погружения в текст и во все его ассоциативные извивы. Вообще, поэзия Юлии Мусаковской, бесспорно, принадлежит не к тем, которые сразу «трогают», «проговаривают» и «открываются», — наоборот: в нее надо внимательно вчитываться и прислушиваться. Чем более активна читательская позиция — тем большим будет удовлетворение от этой книги, и не иначе.

Из сказанного понятно, что ассоциативность является главным или одним из главных принципов поэтики Юлии Мусаковской. Отсюда и классическая густая метафоризация художественного пространства, которое неплохо поддается  играм в «отгадывание»:

«ще не зима ще на гіллі тугий шепіт

            яблук

ще не зима ще ліси — переповнені

            храми

снайпере цілься у вутлий газетний

            кораблик

встромлений у гущавину панорами (...)».

Несомненно, более интересно получается — когда эта насыщенная метафорика и ассоциативная механика движения текста соединяется с психологическими моментами. Особенно, учитывая то, что письмо Мусаковской в действительности, несмотря ни на что — не герметическое, а динамическое, ориентированное наружу, даже на сюжет, хотя это далеко не сразу заметно. Отсюда психологизм ситуаций, психологизм социальных и экзистенциональных ролей. От символических обобщений:

«поки ще дзиґа крутилася,

і поштарі розкидали на ґанки ранкові газети,

ми залишалися разом,

і поодинці

прагнули втому зі шкіри своєї здерти (...) и до конкретных, сюжетно

            убедительных ходов:

в мені більше нічого не залишилося

ти вивів плід з лона мого

як Мойсей із пустелі

дав мені в руки віжки мішок і шило

іди собі світ за очі як дорога

            постелить

(...)

яблуко від плоті моєї

як його відпустити

падати котитися в трави гострі

             високі

янголи благаю не покидайте пости

доки крізь отвір не висиплеться пісок

за будь-якого повороту доріг і подій

під небом із червонястим блиском

            сатину

залишиться безумовне і неподільне

жінка з її дитиною».

Именно эти два полюса выглядят наиболее эффектными в книге «Полювання на тишу». И если под «тишиной» из ее названия понять, допустим, покой, умиротворенность, идеал, который не нуждается в комментариях, то нет сомнений, что охота будет продолжаться.

А еще — психологизм мифа, особенно там, где автор обращается к аллюзиям, цитатам и знаковым именам (она в целом любит имена и наименования), к подчеркиванию «пространства культуры». Такие тексты в этой книге, похоже, выступают своеобразной тканью соединения экзистенциальных текстов. Они же в какой-то степени позволяют говорить о контексте «региональной поэтической школы» — есть территории, где упоминания о нем избежать невозможно. Хотя в стихотворениях Юлии Мусаковской не стоит ожидать встретить что-то «образцово львовское», какой-то местный колорит, приближенный к краеведению, однако сам способ детализации и украшения, а также и особенная, не совсем стабильная, ритмика на фоне непременной рифмы — эти вещи держатся в четкой связи с львовской традицией такой, какой она есть ныне, такой, как ее со временем будут вспоминать.