Вопросы драматургии

В конкурсной программе VI Одесского МКФ была новая работа известного украинского режиссера Анатолия Матешко под названием «CAPTUM» (лат. — плен), который пытался проанализировать тонкую грань перехода человеческой природы в звериную. В творческом архиве режиссера свыше 30 работ, среди которых — первый украинский сериал «День рождения Буржуя» и одна из последних лент — «Трубач». Он — тонко-вдумчивый и очень профессиональный в работе со сценарием, актерами, монтажом. К сожалению, лента, представленная на ОМКФ, не самая удачная в этом ряду, хотя там есть необычная работа Владимира Горянского.

На мой взгляд, все проблемы картины изначально кроются в сценарной канве. Именно это и послужило темой нашей беседы.

— Сейчас в стране время испытаний, идет затяжная война, которая неизвестно когда и чем закончится. Вы, как человек, всегда чувствующий, что и о чем должно говорить кино, расскажите, о чем сегодня со зрителем должно говорить наше кино?

— Не знаю, могут возникать самые разные темы. Мы снимали нашего «Трубача», и он оказался очень востребованным, когда мы ездили по госпиталям, ребята очень хорошо его смотрели. Они хохотали, вспоминали детство. И мне показалось, что это правильно, потому что в великие кризисы что-то веселое, с хорошей музыкой помогает человеку переключиться, выйти из состояния депрессии. Это во-первых. А во-вторых, темы могут быть самые разнообразные, потому что публика, которая ходит в кино, сейчас стала очень разношерстной. Очень сложно найти общий язык со всеми. Мне кажется, запретных тем нет, наоборот, их появилось еще больше. Важно, что ощущение правды в обществе изменилось. Человек стал чувствительным ко лжи, как и в жизни, собственно. В контексте европейского кино, в самых разных жанрах актерская игра не терпит наигранности, стала очень достоверной.

— Сегодня Минкульт заявил, что «будет финансировать патриотическое кино». Что это такое, и возможно ли развитие кино при таком спецзаказе?

— Мне кажется, что все эти постановления, которые в последнее время выдаются, слишком эмоциональны, в них нет какого-то рационального зерна, за которое можно было бы зацепиться. Я понимаю, что постоянно приходят новые люди, которые не засиживаются в креслах, не успевают осмотреться и вообще не понимают, на каком свете они находятся. Самое неприятное из происходящего — это запрет всего и вся и ответные реакции. К патриотическому, на мой взгляд, относится попытка идентификации, что такое Украина. Каждый человек, каждый художник должен понять, что такое украинское, потому что украинское, как показывает сегодняшний день, очень неоднозначно. Мы видим это на примере языка, на примере взаимоотношений между востоком и западом. И оказывается, не такая мы великая, единая и сплоченная страна. Всплыло очень много подтекстов. И над этим никто не задумывается, все решается, как и в совковые времена, по разнарядке. Указ, распоряжение, очень смелое, по партийной принадлежности. Времена ушли, а партийная принадлежность осталась. И вот те люди, которые принимают эти решения, сами не понимают, что такое украинская идентификация, что за этим стоит и что для этого нужно. Я знаю, что наше общество очень сильно отличается не только географически, но и по своим вкусовым и временным категориям, потому что телевизор смотрит одна возрастная аудитория, молодежь больше ориентирована на интернет-ресурсы и на западный продукт. И мне кажется, что авторы еще не осознали этого, не освоили те инструменты, которые могли бы привлечь внимание молодого поколения.

— Сегодня общая беда кинематографа — полное отсутствие умения рассказать историю.

— Это всегда было так. Как сказал когда-то Роднянский, что «такого вреда, какой принес поэтический кинематограф, украинскому кино больше ничего не принесло». Я преподаю сейчас в институте, студенты очень часто приносят красивые картинки под музыку и думают, что это уже кино.

— Согласна с этим. Более того, когда увидела фильмы Николая Шпиковского «Шкурник» и «Хлеб», подумала, что, возможно, если бы эти фильмы смотрели и на них учили студентов, то возможно развитие украинского кино пошло бы совсем по другому пути?

— Нет, я не против поэтического кино. Но! У того же Параджанова в «Тенях забытых предков» была великолепная драматургия, драматургия была и у Ильенко. Мы знаем очень хорошие примеры, но подражательство... К сожалению, те же студенты подчас не понимают, чему они подражают.

— Все-таки кино это не картинка. Кино — это повествование и жесткие законы драматургии. У нас что, нет школы?

— Вы знаете, мне кажется, что да, нет школы. Нет отработанной системы преподавания драматургии. Нет таких ярких личностей, какие были во ВГИКе, когда я учился. Мастеровые, которые очень крепко держат и владеют профессией. Это действительно очень сильная система. Да и от того, что кто-то прочтет десять книг по драматургии или пройдет семинар, он лучше не начнет писать. Писать — это огромный труд, как сказал Набоков, главное — не писать, а переписывать. А сценарий, как ничто иное, можно и нужно переписывать по сто раз, как это делается в Голливуде. А здесь мы работаем с драматургом, и если он перепишет три раза, уже лезет на стенку.

— Сегодня нечего особо ждать от государства. Вы сделали свое кино совершенно независимо от него... Каким образом можно привлекать в кино инвесторов или меценатов, которых наше государство никоим образом не поощряет, чтобы делать кино в стране?

— Сегодня это невозможно. Невозможно привлекать инвесторов. Надо хотя бы  вернуть деньги, которые дал инвестор... Не имея копродукции, кинематографа не будет. Это раз.

— Сомневаюсь, что с Россией возможна копродукция в ближайшее время...

— Еще до всех этих печальных событий с Россией не очень-то и работали вообще все европейские фонды. Когда у нас было субсидирование государства вот эти три-четыре-пять лет тому назад, у нас получалась копродукция — и Турция, и Германия... Было, мне кажется, больше даже, чем в России. Они с Россией не очень любили связываться, там все время были какие-то подвохи. Кроме Германа-младшего, но он стоит «особняком», мне кажется. А какой выход? Не знаю. Сейчас пытаются задействовать наконец-то телевидение, как это принято во всем мире. Была у нас недавно конференция «Країна кіно», где пытались позаимствовать опыт Польши, Венгрии, той же Ирландии. Там существуют схемы — как работать. Эти схемы придумали умные люди, я там не совсем все понимаю, но оно как бы строится не на сиюминутной прибыли, а на вложениях и постепенном возврате. Эта схема строится на том, что государству не обязательно все выплачивать сразу, они привлекают инвесторов, но государство либо какой-нибудь телеканал покрывает 20%. Любой город, любое пространство, куда приезжает группа, встречает их с распростертыми объятиями, потому что это выгодно этой местности. У нас на сегодняшний день такая штука не работает. Был такой инцидент давно, когда Спилберг захотел снимать во Львове, ему заломили такую цену, что он взялся за голову и сказал: ребята, извините. В результате они снимали в Чехии. Не понимают того, что если едут группы снимать, то это прямая выгода, как наш фестиваль в Одессе — все одесситы его теперь обожают, потому что это дает реальный заработок городу, людям, жизнь кипит...

— Есть два конкурса на этом фестивале — международный и национальный. И когда появился национальный конкурс, стало делом чести и престижа, чтобы национальная картина попала в международный конкурс. Вот ваша картина и фильм Евы Нейман попали в оба конкурса. Какое ваше впечатление от места фильмов в международном конкурсе?

— Когда смотрю наши картины — и западные, и сериалы, то всегда восторгаюсь даже не технологиями западного кинематографа, а тем, как разработана драматургия. И в сериалах они еще круче работают после того, как лет десять тому назад была забастовка голливудских драматургов. Они все сговорились и ушли. И появилось такое «чумовое» направление сериальной продукции. Что они сделали с Шерлоком Холмсом? Поначалу я был сбит с толку, потом втянулся и понял, что это просто шедевр! И многие другие работы, которые посмотрел на фестивале, они же сделаны филигранно, с точки зрение драматургии. Какие нужно иметь мозги, чтобы это выстроить, настоящее тонкосплетение... Там нет ничего лишнего и нет ничего непонятного. То есть, хочу сказать — драматургия, драматургия, драматургия. Это первое, чего недостает.

— Какие собственные планы?

— А собственных планов особо нет. У меня в планах не было и эту картину снимать. Разрабатываю сейчас с нашими писателями сериал, именно украинский.

— История, современность?

— Это детектив. Пытаемся его сконструировать, но боюсь, что это будет очень долго. Там много работы, а мне очень хотелось бы, чтобы получилось патриотично и интересно. Работаем вместе с Андреем Кокотюхой, человеком-детективщиком, который знает массу историй.

— И последний вопрос. Вы преподаете, у вас на виду молодые ребята, которые завтра придут в кино. Есть какие-то перспективы?

— Представьте себе, да, есть хорошие ребята. Там человек десять, которые действительно хотят. Может быть, из них останется трое или четверо, но с ними очень интересно. Они уже мне много дают, потому что они очень чистые, они не фальшивят в своих работах. Есть и проходимцы, которых сразу же видно в работе. Но есть и такие, которые могут без фальши, у них может что-то не получаться, но на выходе работы у них просто классные. Они живут совсем другой жизнью. И что интересно, они не испорченные. Андрей Тарковский когда-то преподавал во ВГИКе, недолго, но мечтал, что обязательно наберет курс режиссуры из ребят, только что закончивших школу. Чтобы — с чистого листа...