Руссификация Украины и мой род

Вчера Верховная Рада Украины провалила голосование по четырем проектам постановлений об отмене языкового закона. Все постановления были внесены представителями оппозиции, однако не получили нужного количества голосов. Такого же «большинства» не было и на митинге против данного закона под ВР — около 400 человек. Продолжает тему одиозного документа этот материал, который показывает личностное измерение языковой проблемы.

Мои прадед и прабабушка по материнской линии — Тимофей Безбах и Анна — родились и жили в с. Руда Велико-Половецкого района Киевской области, что недалеко от г. Белая Церковь. Говорили на украинском языке. Как видно на фотографии ниже, прадед одевал вышиванку как минимум для торжественных случаев. Это, кажется, их свадебная фотография, либо сделанная вскоре после свадьбы. Анне было около 18 лет, когда она вышла замуж в 1926 г.

Фотография сделана до 1936 года — года смерти прадеда Тимофея. Кстати, он был очень грамотным человеком, работал учителем младших классов, а также директором МТС (машинно-тракторной станции) Великополовецкого района. Умирая, он завещал жене: «Позаботься, чтобы ребенок получил образование».

Их дочь и моя бабушка Любовь Безбах в детстве тоже разговаривала на украинском. Она, кстати, в с. Руда оказалась единственным выжившим ребенком 1932 года рождения. Из-за войны 1941—1945 гг. Люба закончила только пять классов сельской школы. В 17 лет она, уже круглая сирота, уехала на заработки в Киев. Но если бы не дружба с дочкой председателя колхоза, не выдали бы паспорт на руки, потому что таким образом советская власть пыталась удержать крестьян в селах, еще и обложила налогами все их личное хозяйство. Работала на Киевском заводе «Химволокно», что в районе Дарницы, прядильщицей в одном из самых вредных для здоровья цехов и закончила свое среднее образование в восьмилетней вечерней школе для взрослых. Вот в это время и перешла Люба на русский язык. Так было принято. Так вести себя было безопаснее, модно и стильно. Кстати, по ее наблюдениям, этнические россияне на заводе «устраивались» не на тяжелых работах, а на руководящих должностях либо выгодных местах вроде складов.

Но вот что интересно. После пережитого моей бабушкой инсульта (в 1990 годы) она снова заговорила на украинском языке, и многих слов просто не может вспомнить по-русски. Вот что значит родной язык! Не зря немцы называют его «материнским языком» (die Muttersprache). Видимо, он записывается в мозге на какую-то глубинную материнскую плату, выражаясь языком компьютерщиков.

В Киеве Любовь Безбах вышла замуж за моего деда Ивана (Ясека) Тычинского, 1926 г.р., который на момент знакомства служил сверхсрочно в железнодорожных войсках, а после женитьбы ушел в отставку и стал работать на том же заводе «Химволокно».

Дед говорил на русском языке, хотя был чистокровным поляком. Но об этом я узнала только в годы «перестройки» (после распада СССР), когда начала интересоваться своими корнями. А до того мне ничего не рассказывали. Я даже думала в детстве, что дед Иван — русский. Видимо, он сознательно не афишировал своего польского происхождения, и на то у него было несколько уважительных причин. Во-первых, его дед до революции работал писарем и был зажиточным человеком: ездил на бричке с лошадьми и кучером. Во-вторых, его отец тоже «проштрафился» перед советской властью, о чем я расскажу далее. В-третьих, самого Ясека-Ивана в 1942 г. немцы забрали на работы в Германию, где он был остарбайтером до апреля 1945 г. Освободили его американцы, и это все могло спровоцировать у советских «органов» обвинение в шпионаже, ведь множество военнопленных и остарбайтеров по возвращении в СССР были сосланы в Сибирь. Наконец, советская власть попросту не любила поляков, как и Российская империя, за то, что они самим своим существованием напоминали о тех временах, когда Украина еще не была под властью Москвы.

Его мать, а моя прабабушка Бронислава Тычинская (в девичестве Высоцкая) говорила на украинском языке, хотя родилась она на территории нынешней Николаевской области, жила с мужем Михаилом Тычинским в с. Мазурово Кривоозерского района Одесской области (сейчас — Николаевской обл.). Около 1930 г. они вынуждены были переехать жить в с. Никитовка Донецкой области. Вынуждены, потому что прадед Михаил по наивности съездил в столицу УССР (тогда — Харьков) с просьбой не закрывать сельскую церковь. Вскоре после того как он вернулся в Мазурово, председателю колхоза стало известно, что Михаила собираются арестовать, и он предупредил моего прадеда. Он тайно сбежал на Донбасс, где для тяжелой и опасной работы на шахтах принимали всех, а потом дал знать о себе жене и сыну.

Моя мама, Нина Тычинская, 1954 г.р., проводила детство у прабабушки в Никитовке и хорошо помнит, что во второй половине 1950-х годов там люди говорили и на русском, и на украинском языках. На их улице были дома и русских, и украинцев, и жили они мирно, не унижали друг друга. Видимо, в силу того, что на Донбасс многие бежали от репрессий советской власти, там была особая атмосфера взаимного уважения.

Интересно, что мама посещала в Киеве украиноязычный детский сад, где воспитание детей проходило вполне в духе украинских традиций: они пели украинские песни, танцевали гопак в национальной одежде. Ну, а затем маме пришлось учиться в русскоязычной школе, потому что это была ближайшая к дому школа.

Итак, поскольку бабушка и дедушка русифицировались, то и моя мама, и ее сестра выросли русскоязычными. Правда, мама хорошо владеет и украинским, потому что среднюю школу, где его все же преподавали в советское время, закончила с золотой медалью. Ее родная сестра, напротив, с трудом говорит и пишет по-украински, потому что не очень прилежно училась в школе. Хотя, конечно, все понимает и читает.

После школы мама поступила в Киевский политехнический институт (она, комсомолка, не знала, что ее отец был остарбайтером, с такой анкетой ее бы не приняли ни в один вуз), где и вступительные экзамены, и обучение в 1970 годы были на общегосударственном — русском. Там, в хоровой капелле КПИ, она познакомилась и вышла замуж за моего отца — Олещенко Леонида, 1955 г.р. Во время церемонии бракосочетания в ЗАГСе они стояли на вышитом рушнике, в соответствии с украинской народной традицией.

Мой отец родился и вырос в с. Киселевка Менского района Черниговской области, в семье учителей сельской школы Михаила Олещенко и Катерины (в девичестве — Глушак). В этом районе люди говорили и говорят до сих пор на местном диалекте украинского языка, который, как говорят ученые, сохранился еще со времен запорожского казачества и Киевской Руси. Особенностью произношения является замена гласной «і» на дифтонг «уе», например, «куень», «вуез», «Кисельуевка». В казацких реестрах XVII—XVIII вв. местных казаков так и записывали, как слышалось: «с. Киселювка». Также употребляются специфические для данной местности слова, например, хозяйственный большой нож называется «куезка».

Школа в с. Киселевка была в 1960-е годы (и доныне) полностью украиноязычная, хотя русский язык и литература, конечно же, изучались в обязательном порядке. Мой отец Леонид окончил школу с золотой медалью и смог сдать вступительные экзамены в КПИ на русском языке! Правда, к экзаменам он еще специально готовился, изучая русские математические и физические термины, и это было непросто. Но выбора в то время не было: не зная русского языка, невозможно было поступить в вуз, и это служило средством русификации. В общем, для украинцев в УССР было типично, что люди учились то на украинском, то на русском языке, и понимали оба языка. Правда, степень владения языком и грамотность зависела от того, кто как учился. Только переселенные в Украину россияне, принципиально просившие освободить их детей в школах от изучения украинского, оставались одноязычно-русскоязычными.

В Киеве мой отец столкнулся с тем, что украиноязычных считали как бы людьми второго сорта. И если, учась на первом курсе КПИ, он еще иногда носил вышиванку, то очень скоро перешел на русский в бытовом общении. Да что говорить, ведь даже внук автора Гимна Украины Павла Чубинского — Владимир Чубинский, с которым мои родители тесно общались и вместе пели в хоровой капелле КПИ, тоже был русскоязычным! Над мамой насмехались некоторые ее подруги-киевлянки за то, что она общается с сельскими парнями, но мама все равно выбрала моего отца. И не ошиблась, ведь в 2012 году они отпраздновали 35-летие совместной супружеской жизни (слава Богу!).

Вот так получилось, что я родилась в русскоязычной семье. Моей «гувернанткой» была русскоязычная бабушка Люба, и уже в возрасте четырех лет я начала читать и писать по-русски. Однако мой детский сад в Киеве по ул. Красноткацкой был украиноязычный, а ведь это уже 1980 годы!

Затем меня отдали в русскоязычную школу с математическим уклоном, хотя рядом с ней находилась украиноязычная. Почему-то в украинских школах уровень обучения был слабее, как правило, и в этом тоже проявлялась умышленная политика русификации.

Из года в год, проводя школьные каникулы в Черниговской области, я всегда слышала украинскую речь и училась говорить на украинском языке. Важную воспитательную роль в моей жизни сыграли рассказы дедушки и бабушки об их предках. Они всегда с чувством собственного достоинства вспоминали, что происходят оба из вольных казаков. Их родители были хорошими хозяевами, потому и жили зажиточно, потому и были раскулачены большевиками.

Затем последовал развал СССР, и Украина наконец-то стала отдельным государством. Мои родители, как настоящие интеллигенты, много читали во время перестройки об исторической правде, которая открывалась, обсуждали это на кухне, а мы, дети, слушали. Поэтому независимость Украины мы все восприняли как нечто логичное и справедливое.

Беря пример с моих родителей, а также из-за любви к получению знаний, я окончила школу с золотой медалью. По этой причине, а еще потому, что любила читать книги, я владею одинаково хорошо как русским, так и украинским языком. Так же хорошо владеет обоими языками и мой брат Сергей, тоже окончивший ту же школу с золотой медалью. А вот другой мой русскоязычный родственник, который с трудом окончил школу на тройки, не может ни говорить, ни писать грамотно по-украински. Впрочем, он и по-русски без ошибок писать не сможет (я это пишу не в обиду ему, просто констатирую факт). Мне кажется, что причина, по которой некоторые люди сейчас кричат в поддержку «закона Кивалова-Колесниченко», что не хотят учить украинский язык, банальна: им просто лень учиться, и они не уважают украинцев и Украину (о любви я уж и не говорю).

Вступительные экзамены на юридический факультет Киевского национального университета имени Тараса Шевченко в 1995 г. я сдавала уже на украинском языке, обучение там было тоже на украинском, но у меня с этим никаких проблем не было. А вот общались студенты между собой на русском, за исключением украиноязычных, которые стойко держались.

Где-то в 2011 г. я начала «украинизироваться»: с незнакомыми людьми, в транспорте говорю на украинском. Со старыми друзьями труднее перестроиться — в силу сложившихся стереотипов общения. Не помню точно, что меня спровоцировало. Кажется, это было усиление пропаганды «Русского мира» со стороны РПЦ и лживые исторические статьи пророссийских СМИ. А примером мне послужили такие же сознательные русскоязычные знакомые, перешедшие на украинский. Знаю и таких моих сверстников, которые делают все возможное, чтобы их дети выросли, в отличие от них самих, украиноязычными.

Как русскоязычный патриот Украины, я выступаю против закона Кивалова—Колесниченко в нынешней его редакции, потому что это повторение советских методов русификации. Если люди не будут вынуждены знать украинский язык для работы в госорганах, для поступления в вуз и обучения, то они никогда не будут его учить, как не учат иностранный язык, пока он им не нужен, потому что люди от природы ленивы.