«Не могу постоянно сидеть в тылу»

Юрия Скребца считают «правой рукой» главного врача Днепропетровской больницы имени Мечникова Сергея Рыженко. По должности так и есть — он заместитель по хирургической помощи. Но сам Юрий Юрьевич категорически отрицает: я всего лишь один, и не первый, из большой команды, которая под руководством главного врача спасает людей. В том числе и раненных бойцов из зоны АТО. Потому что за время боевых действий на Донбассе «мечниковцы» научились делать невозможное — они возвращают изорванных взрывами и простреленных пулями бойцов почти с того света.

Впрочем, опытный нейрохирург Ю. Скребец, работающий в Мечникова четверть века, не был бы самим собой, если бы ограничился работой в больнице. Он активно участвует в деятельности волонтерского медицинского батальона «Госпитальеров», который действует в зоне боевых действий. Во время своих отпусков и на выходных Юрий Юрьевич работает военным парамедиком — спасает и вывозит с поля боя раненых. Сам он уже дважды был ранен, получил две государственные награды: звание «Заслуженный врач Украины» и орден «За мужество». На днях Юрий Скребец снова находился в Авдеевке — там, где не стихают бои, где гибнут бойцы и откуда в Днепр везут раненых.

«МЫ СПАСАЕМ 98,5 % ТЯЖЕЛОРАНЕНЫХ»

— Что происходит на фронте — новое «обострение»?

— Это вопрос к нашим политикам. Но, к сожалению, в последнее время количество бойцов, получивших ранение, действительно, возросло. За прошлую неделю к нам в Мечникова привезли 17 тяжелораненых. И еще определенное количество бойцов попало в военный госпиталь. Поэтому общее количество, думаю, большое. К нам ребята поступают в крайне тяжелом состоянии. Почти все они прооперированы, кое-кто уже трижды. У них пулевые и осколочные ранения в брюшную полость, грудную клетку и прочее. Конечно, первичная помощь раненым была оказана в мобильных госпиталях. Но самая сложная работа еще впереди, потому что пуля, например, имеет высокую энергетику, выше, чем у осколков, и кроме пулевого отверстия повреждения получают прилегающие ткани. Часто нужно делать три, пять, а то и девять оперативных вмешательств.

— В каком состоянии в настоящий момент находится наша военная медицина?

— Раненых везут с «передка» в мобильные госпитали — в Красноармейск (теперь — Покровск) или Курахово. Сейчас уже существует разветвленная и укомплектованная система — не то что было в самом начале войны. Понимаете, военная медицина постепенно деградирует, если ею не пользоваться. Украина, благодаря Богу, не воевала очень много лет. Сначала в составе Советского Союза, а затем — и после обретения независимости почти 25 лет была мирная жизнь. Военная медицина была предыдущей властью доведена до упадочного состояния.

Что касается лечения раненых, то обеспечение на сегодняшний день неплохое. Хотя при такой нагрузке ресурсы быстро заканчиваются. Наша больница не принадлежит к системе военной медицины, но к нашим потребностям очень внимательно относится местная власть. Мы получили медицинское оборудование — новый ангиограф и томограф. Но это не «закономерность» — просто областная власть понимает ситуацию и наши потребности, это — волевые решения непосредственно губернатора. Все понимают, что у нас все-таки больше шансов спасти раненых. Мы спасаем 98,5 % тяжелораненых — это высокий показатель, которым можно гордиться.

Представьте себе, что в Израиле, который постоянно воюет, еще в 1958 году был закрыт последний военный госпиталь. Потому что они поняли, что лучше как можно быстрее доставить раненых туда, где квалифицированная медицина и где будет оказана всесторонняя помощь разных специалистов. Поэтому раненых грузят на военный ambulance — «скорую помощь», и забирают с «передка». Все больницы работают как военные госпитали. Конечно, там очень маленькое государство — и это позволяет быстро доставить раненых в больницу. Однако и у нас на примере Днепра должна быть единая клиническая база, чтобы без каких-либо согласований, без бюрократических преград лечить раненых. Иногда для этого нет нормативной базы, но мы спасаем людей. И решаем все вопросы, в том числе с помощью единственного координатора — советника губернатора Татьяны Губы. Просто есть такие люди, и все — мы работаем.

— Получается, что вы оказались на переднем крае реформирования медицины?

— Днепр так расположен «геополитически» — это прифронтовой город. А вообще-то нормально, когда врачи пользуются собственным опытом для того, чтобы создать хотя бы концептуально модель. Сергей Рыженко и вся наша большая команда постоянно выступаем на разных мероприятиях, ведь военная и гражданская медицина должны быть вместе, единым целым. Так сложилось, что в Мечникова собрались специалисты-патриоты. У нас не было другого выхода. Потому что в Днепре в начале войны был военный госпиталь всего на 100 кроватей. Когда-то он был на 600, но предыдущая власть продала землю и здания, которые оказались у российского банка. Два года отсуживали — отсудили, проснулись, а российский банк перебросил его в собственность казахстанского филиала. Госпиталь деградировал потому, что его заставляли деградировать. А больница им. Мечникова — наибольшая в Украине и одна из самых старых. Раньше были большие больницы и в Донецке, и Луганске. Это наши старые друзья, а большинство из врачей выехало из оккупированной территории. Сепаратисты пытались расстрелять начмеда Луганской больницы, я даже считал его мертвым. А недавно узнал, что ему удалось выехать, жив и работает в другой области. Это страшно — потерять такие больницы! Они почти разрушены как медицинские заведения.

«НАМ ПРИДЕТСЯ ДОЛГО ЖДАТЬ ПОБЕДЫ, ЕСЛИ ПРОСТО ЖДАТЬ»

— Почему вы ездите в зону АТО, ведь работы и в больнице хватает?

— Имею на это право. Я бываю там на выходные или когда нахожусь в отпуске. Не вижу в этом криминала, потому что есть много врачей, которые оставили свою гражданскую работу и там погибли. Или работают в зоне АТО уже третий год. А я съездил на две недели — еще и орден дали «За мужество» третьей степени (улыбается). Такая судьба. Я — врач-инструктор батальона «Госпитальеров». И работаю исключительно на «передке». Конечно, мог бы поехать, например, в мобильный госпиталь, который находится в Покровске, бывшем Красноармейске. Но от зоны столкновения он очень далеко — с тем же успехом я работаю здесь. В госпитале я не нужен, там есть свой начмед, а чтобы отдохнуть и сменить род деятельности, можно поехать на «передок» и вытягивать раненых с поля боя. Работаем без оружия — нам его запретили. Только бронежилет, шлем, очки, нож — то, что по закону не является оружием. Да, у меня есть дыра на бронежилете. Мне сначала показалось, что боец раненый ударил ногой, а потом смотрю — дыра. А затем из миномета достали.

— Писали, что у вас осколочное ранение было возле сонной артерии?

— В сонную артерию никто не попадал. У меня вот здесь (показывает шрам под подбородком. — Авт.) осколок вошел в шею и здесь сидит — два сантиметра до артерии. И повыбивало немного зубов. Осколочное ранение — это было в 2015 году в Старогнатовке. А в другой раз 80-й миномет попал прямо в машину. Водитель получил контузию и я тоже. Левое ухо ничего, а правое... совсем ничего. Короче говоря — перемкнуло на монозвук. Но ухо — это ведь не нога или рука.

— И вы так спокойно рассказываете — еще немного и станете инвалидом?

— Инвалид с греческого языка — это «бессильный», «обессиленный», тот, кто устал, а я еще не устал (смеется. — Авт.). Меня палками не добьешь!

— Почему вы решили стать госпитальером?

— Стать врачом — мечта детства. А госпитальером... С Яной Зинкевич я познакомился не в зоне АТО, а в больнице Мечникова. Ее представил мне еще до своего ранения Дмитрий Ярош, сказал, что она начмед «Правого сектора» и просил помогать. Помогаю, как могу. С ней был в Старогнатовке в прошлом году. Когда травму получила. Летал к ней, когда Яна была в Израиле на реабилитации. Вот судьба. Столько бойцов спасла на передовой — и ни одной царапины. А здесь из-за аварии — такое тяжелое испытание. Но она очень храбрая и сильная. Сейчас она еще в коляске, но медицинские технологии не стоят на месте.

— Кто у вас был самым известным пациентом?

— Известных было много. Семен Семенченко, Андрей Тарасенко, Дмитрий Ярош, Володя Парасюк, много командиров. Кое-кто стал известен благодаря ранению. Но такую личность, как Ярош, я бы запомнил, даже если бы он не был Ярошем. Просто его поведение, его мотивация, чтобы вернуться к нормальной жизни и на фронт, его мужество и манера общаться — все это вызывает симпатию и доверие к человеку. Не заметить его невозможно. Подобные люди запоминаются не потому, что они известные, а по своему психотипу настоящего бойца. Мы собирали ему локтевой сустав по кускам. К сожалению, восстановление, как мы хотели, не произошло. Но он может стрелять этой рукой, делать упражнения физические — каким-то чудом отжимается. А самое главное, рука сохранена, потому что там был очень раздроблен сустав.

— Как относятся родственники к вашим поездкам в АТО?

— Они обо всем узнают «задним числом», из Интернета. Жене, конечно, не нравится, когда я приезжаю с разорванным лицом, но она видела, кого выбирала. Думаю, нам придется долго ждать победы, если просто ждать. Я для себя считаю невозможным постоянно сидеть в тылу, пока война будет продолжатся. Но, к сожалению, есть тенденция к «хронизации» конфликта. На языке медиков это означает «растянутость во времени» — такой диагноз.