Простота, бунт, традиция

Среди зарубежных гостей нынешнего Форума издателей во Львове заметной была шведская делегация. Поэты из этой страны принимали участие в совместном переводческом проекте с украинцами в Черновцах. Результаты — шведские стихотворения в украинском переводе (сделанные «при посредничестве» английского языка) — были представлены на вечере в Театре имени Леся Курбаса. Среди участников чтений — шведская поэтесса Хелена Боберг, небезызвестная фигура в своей стране, автор трех книжек, переводчик с датского языка. Во Львове она уже во второй раз. С ней мы побеседовали о литературных и внелитературных впечатлениях от Украины (она их сформулировала весьма просто и красноречиво), об особенностях литературной, в частности поэтической жизни в Швеции, о роли социальной заангажированности в поэзии, а также о международных литературных проектах, работая над которыми иногда вдруг можно очутиться за несколько километров от Исламского государства, что даже для привыкших, к сожалению, к фронтовым сводкам украинцев выглядит достаточно драматично. Впрочем, как свидетельствует Хелена Боберг, иногда все заканчивается хорошо, даже лучше, чем можно было ожидать.

— Хелена, какие у тебя впечатления от Украины?

— Похоже, что эта страна застряла в «перетягивании канатов» между разными наследствами. Я встретила очень интересных людей во время моих приездов сюда и почувствовала много разновидностей красоты здешней жизни. А еще легко забыть, что находишься не в Европейском Союзе, когда гуляешь по улицам Львова или Черновцов.

— Конечно, ты читала не много украинской поэзии, но все-таки больше, чем простые шведы. Можешь что-то о ней сказать?

— В подборке переводов современных поэтов, которую я читала, центром гравитации является тема тяжелого затяжного конфликта в Украине, а еще я думаю, переведены, по-видимому, прежде всего сюжетные, повествовательные тексты, главным образом потому, что они легче поддаются переводу. Все это мне понравилось, я оценила прочитанное, но к этим произведениям нужно будет еще вернуться, потому что пока я не увидела широкого спектра украинской поэзии. На основе того, что я увидела, создается впечатление, будто есть целый океан очень сильных и самобытных поэтов в Украине, а я лишь услышала всплески.

— Уверен, что нашим читателям будет интересно узнать, как шведы воспринимают украинско-российский конфликт и перспективы интеграции Украины с Евросоюзом.

— Я думаю, шведы вообще мало что знали об Украине до аннексии Крыма. Это выглядело каким-то напоминанием о Советском Союзе. А теперь, на мой взгляд, общее мнение в Швеции заключается в том, что Россия должна убраться из Украины, которая тогда сможет быть ближе к Европейскому Союзу.

— Вернемся к более литературным темам. Могла ли бы ты охарактеризовать какие-либо заметные тенденции в современной шведской поэзии?

— Простота, по-видимому — последняя тенденция среди молодых поэтов, это тип поэзии, очень приближенный к ежедневной жизни, с юмористическими штрихами, популярный жанр, хорошо подогнанный к социальным сетям. Параллельно появляется более социально заангажированная и бунтарская поэзия, сосредоточенная скорее на болезненных аспектах повседневности, например, вопросах дискриминации. Я знаю группу молодых поэтов, которая становится все более заметной, они исследуют литературные формы на предмет того, как лучше выражать такие вещи.

Думаю, люди теперь больше думают о глобальных конфликтах и вопросах дискриминации, чем о поэзии, когда, например, принимают участие в каких-то публичных дискуссиях. Последняя дискуссия о поэзии, которую могу вспомнить, вдруг возникла в прошлом году, касалась датской поэзии и того, почему она более популярна, чем шведская. Ответ был таким: потому что она социально более заангажированная и современная. После этого датская поэзия стала популярной и в Швеции, что я могу только приветствовать, не только потому, что я перевожу стихотворения датских коллег, но также потому, что, по моему убеждению, соперничество делает поэзию привлекательнее для людей и на более далекую перспективу увеличивает количество читателей.

— В твоих стихотворениях совмещаются насыщенные ассоциативные образы и игры с формой. Что для тебя главное — образ, форма, история?

— Особая сущность поэзии, на мой взгляд, заключается в том, чтобы работать с языковыми формами и пытаться совмещать понимание, память, виденье, эмоции, личное и коллективное знание, историю, дискурс, политику и семиотику.

— Какой видишь роль политического и общественного дискурса в поэзии?

— Это важный компонент и для меня, и для кого-либо, то, от чего невозможно убежать — условия жизни.

— А вопрос «женского голоса» в поэзии?

— Здесь я бы повторила свой ответ на предыдущий вопрос.

— Мне кажется, что шведские поэты часто любят писать некие «длинные стихотворения», часто длиной в целую книжку, поэмы, состоящие из переплетенных между собой меньших текстов...

— Да, это правда. Это уже давняя традиция. Например, я так делаю — потому что это отображает продолжение мыслей и создает пространство для множественности деталей и аспектов.

— Швеция — страна с мощной и всемирно признанной литературной традицией. Как с ней сосуществует современная поэзия? Давит ли Большая Традиция на тебя? Что ты, кстати, думаешь о Транстремера, который в настоящий момент является, по-видимому, наиболее известным в мире шведским поэтом?

— Для большинства шведских поэтов традиция не так уж много значит. Но, по-видимому, это похоже на религию: государство отделено от церкви, однако до сих пор немало институтов и часовых структур (например, работа/отдых/праздники/обязанности/определены именно ею. Транстремер — это абсолютно идеальный поэт, но «не мой».

— Может быть, немного неожиданный вопрос, но я его таки задам. На твой взгляд, почему так много самой известной детской литературы создано именно в Скандинавии?

— Швеция была сравнительно прогрессивной страной в плане внедрения законов против жестокого обращения с детьми (1979 год) и использования детского труда (постепенно с 1833 года), здесь ратифицировали Конвенцию ООН о правах ребенка (1989). К тому же, еще с 1723 года в Швеции был закон, в соответствии с которым каждого ребенка должны были учить читать, а обязательное образование внедрили с 1842-го. По-видимому, это сыграло свою роль в сочетании со свободой слова, демократией и настойчивыми мечтами о системе всеобщего благосостояния, поэтому люди были осведомлены о разных потребностях в разных сферах жизни, для которых детство является таким себе общим знаменателем (хотя и достаточно разнообразным). Кроме того, это увлекательное пространство для творчества, потому что ты можешь фантазировать о любых, даже самых сногсшибательных, жизненных историях детей, ты можешь (образно) экспериментировать с ними и менять историю, общество, судьбу этих «шахматных фигур» (они же «дети»). Наверно, эти аспекты власти, пусть подсознательно, заинтересовали взрослых людей в детях и в том, чтобы делать что-то для них, кроме любви и заботы. И упомянутые принципы шведского законодательства, и социальные институты, конечно, так же стимулировали культуру для детей, в частности литературу.

— Твое отношение к литературе в электронной и бумажной форме. Влияет ли по-настоящему носитель, скажем, на стихотворение, его смысл и структуру?

— Уверена, что да, хотя это сложно быстро описать. Но каждый, кому это интересно, может заметить, как ценности, эмоции или понимание связаны со способами коммуникации, стандартами, которые приходят с ними. Социальные сети выучили и создали огромные возможности для людей, которых игнорировали или их самовыражение цензурировало государство (мои слова не означают, будто я не знаю о модераторах соцсетей со всеми их нюансами или о создании гигантской мультинациональной инфраструктуры для слежки, как политической, так и экономической). Мои глаза и мой ум все еще предпочитают читать печатные тексты, а мое эстетическое и тактильное чувство стремятся к тому, чтобы это были книжки.

— Можешь назвать нескольких твоих любимых шведских поэтов и порекомендовать их украинским читателям?

— Стараясь ответить на этот вопрос, я осознала, как много хороших поэтов пишут и писали на шведском языке. Название нескольких: Анн Эдерлунд (родилась в 1955 году), Ларс Норен (родился в 1944 году), Биргитта Тротциг (1929—2011). Все они общепризнанные и принадлежат к другим поколениям, а вот представителей своего и младших я предпочитаю не отмечать (и не отбрасывать).

— Расскажи, пожалуйста, о литературном проекте на Ближнем Востоке, в котором ты принимаешь участие?

— Это длительный проект, инициированный общественностью, однако финансировался шведским государством, к нему привлечены писательницы из Швеции и Ближнего Востока. Преимущественно, это поездки, встречи, переводы, чтения, дискуссии, перформансы в сотрудничестве. Это стало важным для меня и как для поэтессы, и как для человека. Мы используем несколько языков: арабский, курдский, фарси и шведский. И, соответственно, все происходит в нескольких странах: Палестина, Иран, Ирак (Курдистан), Бахрейн, Саудовская Аравия и Швеция. В Курдистане наши мероприятия происходили в апреле 2014 года, когда в западных СМИ еще ничего как следует не рассказывалось об Исламском Государстве (также известное как ДАЕШ, или ИГИЛ), поэтому мы о них ничего не знали буквально за считанные месяцы до того, как они оккупировали Мосул. Мы были в Эрбиле, это лишь несколько километров от Мосула, и оттуда к нам несколько раз доходили вести о столкновениях и атаках «кар-бомб». Конечно, мы переживали, в частности и из-за того, что одна из наших участниц собиралась ехать в Багдад, чтобы увидеть своих родственников и хотела добраться туда через Мосул. К счастью, мы убедили ее не делать этого, и она в последний момент отказалась. Но мы, конечно, не представляли себе, какая война взорвется вскоре после того, как мы покинем Ирак... Сегодня такой проект уже не мог бы состояться. А одна поэтесса из Ирака, принимавшая участие в нашей программе, решила остаться в Швеции, когда позже приезжала к нам для участия в литературных чтениях, и с тех пор она уже вышла замуж, а сейчас ждет своего первого ребенка и свою первую книжку в шведском переводе.

— Прекрасный оптимистичный финал истории и нашего разговора тоже. Благодарю за общение!