Нежность

Вспоминаем руководителя Киностудии имени Александра  Довженко в ее лучшие времена, основателя кинообразования, киноведа... Василий Васильевич был человеком в чем-то фантастическим. Знаете почему? Он чрезвычайно любил людей. Человека! Я познакомился с ним в академическом Институте искусствоведения, фольклористики и этнологии им. М. Рыльского, куда его отправили «в ссылку» после 11-летнего руководства Киностудией им. А. Довженко. Был я аспирантом-начинающим, а он — живым преданием, олицетворением кино, которое я полюбил со студенческих лет больше всего: творение поколения шестидесятников, мифопоэтическая картина мира и украинства.

РАСКАЧИВАЛИ НЕ ЛОДКУ, А МОРЕ

Кроме того, он принадлежал к поколению моих родителей, рожденный во времена романтично-революционные и в то же время апокалиптические. Однако Василий Васильевич сразу сломал все дистанционные условности, просто подошел в коридоре института и сказал: «Я слушал ваше выступление на вчерашней конференции. Интересно! Только  в одном я не согласен...» — и кратко изложил суть отрицания. Говорил, время от времени дотрагиваясь до моего плеча, будто просил прощения за то, что спорит. Уже за пять минут у меня возникло ощущение, будто я знаю этого человека с детства. К тому же он напоминал мне давно умершего отца — осанистый, с красиво посаженой головой, улыбающийся.

Времена были темные, годы господства «серого кардинала», цэковского секретаря и ожесточенного борца с украинским, непременно «буржуазным», национализмом Валентина Маланчука. Чья жена, ко всему, работала в нашем институте. Потому многие притихли, боясь высунуться из своей «норки», боясь сказать «что-то не то». На этом фоне было особенно заметно: Василий Васильевич не боялся говорить, мыслить вслух. И его в первую очередь интересовали молодые люди, те, кто только входил в двери жизни. Уже позже я понял один из секретов успешности Цвиркунова на посту директора Довженковской киностудии: он имел особенное чувство на таланты, на свежесть и неординарность виденья. Поэтому так радикально изменилась киностудийная стратегия и тактика в 1960-х — ставка на новизну стала определяющей.

Кинорежиссеру Михаилу Ильенко киностудия под руководством В. Цвиркунова до сих пор напоминает пиратскую шхуну. «Поражало, — пишет он, — несоответствие существующим стереотипам. Даже стереотипам пиратских книжек». В команде шхуны был, скажем, Сергей Параджанов, «ответственный за полное уничтожение наименьшего проявления советского социального толка. Его энергетика  напоминала феномен джина, которого выпустили после длительного пребывания в законсервированном виде». А рядом — Юрий Ильенко, чья «внутренняя запрограммированность на поединок  больше  всего отвечает суровым законам гладиаторской арены (Гладиатор и Джин — опасная смесь даже для палубы пиратской шхуны)».

«Трижды прошу прощения у коллег, — продолжает Михаил, — но шхуна имела такой вид, как будто в порту ее захватили пациенты сумасшедшего дома, — настолько неадекватным действительности это все выглядело. Странно, но все они, разные и непохожие, не раскачивали лодку — они раскачивали море — вопреки инструкциям официальной идеологии, поперек генерального курса ЦК КПСС.

И ни одного спасательного круга. Все это поражало ...]

Капитаном этой пиратской шхуны был Василий Васильевич Цвиркунов.

Капитан вышел из кабинета директора студии.

Очень похож на Джона Сильвера — также проблема с ногой. Безусловно — это был знак. Эта нога будто чеканила на палубе шхуны капитанское подтверждение: не имейте сомнений — пиратская».

Вот такой, максимально выразительный и, прибавлю, максимально правдивый образок тогдашней киношхуны. Относительно ноги — ее Василий Васильевич потерял во время войны. Мог потерять и больше, саму жизнь. Уже умирал среди погибших. Но был у него совестливый ангел, не дал санитарам пройти мимо, добыл из груди Василия стон...

НЕ БОЯЛСЯ ЖИТЬ

Та пиратская беззаботность была ему действительно свойственна. Как-то предстояла мне операция, я переживал, поделился сомнениями с Василием Васильевичем. «Ну чего здесь бояться? — немного удивленно отреагировал он. — Меня вон столько резали, и жив, как видишь. От лишнего избавишься, еще лучшим станешь!»

Он не боялся жить, вот что. Так много среди нас осторожных людей, которые просчитывают заранее каждый свой шаг. В Цвиркунове же жил здоровый мужской дух авантюризма. Только с таким капитаном студия могла отправиться в опасное плавание, искать кинематографические берега взлелеянной в мечтах «Индии». Нашли Америку, нашли новые язык и речь, не побоявшись ступить на неизведанную землю. Не это ли путешествие изобразил Михаил Ильенко в своей фантасмагорической феерии, которая «Фучжоу» прозывается?

Василий Васильевич и в киноведческих исследованиях так же пытался осмыслить, услышать и почувствовать ту почву, на которую ступили «пираты» из его судна. А когда его назначили деканом кинофакультета Института имени И. Карпенко-Карого, он сразу возжелал превратить тот факультет в отдельное судно, с теми же признаками пиратской вольницы. Не позволили. Однако же кинофак начал перестраиваться на ходу, сказав красноречивое «фак» многим условностям и администрированиям. И ветры подули в спину. Хотя потом кто-то их перегнал в другую точку, чтобы они ураганно начали бить в лоб. Однако это уже  о 1990-х.

Цвиркунов и академиком успел стать, выступив в привычной для себя роли основателя чего-то нового. В данном случае — Национальной академии искусств Украины.

В нем струилась какая-то особенная нежность. К самой жизни, во всех ее, даже незначительных, проявлениях. К кино, которое и было самой жизнью. К женщинам как квинтэссенции жизни. К Женщине, которую боготворил, — Лине Костенко. После его смерти Лина Васильевна найдет абсолютно точный образ своего Мужчины: он был Рыцарем. Да, посетил наши времена, придав им немного нездешнего выражения. Романтичного, не привязанного к чему-то меркантильному.

Василий Васильевич, дорогой, не покидайте нас!