Василий ОВСИЕНКО: исповедь правдоборца

Как и почему, казалось бы, обычный человек, такой, как каждый из нас, бросает вызов могучей Системе, становится бунтарем, диссидентом, борцом за неотъемлемые гражданские права? Такой выбор является всегда мотивируемым — обстоятельствами собственной жизни, ходом событий Истории, чувством национального и личного достоинства. И каждый такой выбор неповторим — пусть бы сколько похожих черт не было в биографиях наших прославленных правозащитников.

«Я ПРОСТО ДЕЛАЛ ТАК, КАК ВЕЛЕЛА СОВЕСТЬ»

Василий Васильевич Овсиенко — яркая фигура среди тех, кто «не мог молчать». Известный общественный деятель, политзаключенный, историк диссидентского движения, он провел в неволе тринадцать с половиной лет. 8 апреля Василий Овсиенко отметил свой семидесятилетний юбилей. Естественно, что этот рубеж часто является моментом, когда человек, мысленно анализируя свою жизнь, подводит промежуточные итоги сделанного, увиденного, услышанного, обобщает личный опыт.

И именно в настоящее время киевское издательство «Клио» подготовило к печати сборник воспоминаний Василия Овсиенко «Життя як покута», где предельно правдиво, искренне, исповедально он рассказывает о своем жизненном пути, детстве, родителях, семье, своем мировоззренческом выборе, о том, что давало ему силу выстоять в безнадежном, на первый взгляд,  поединке с советской государственной машиной.

Сила этих воспоминаний — в честности. Василий Овсиенко вовсе не стремится выставить себя каким-то необычным героем, он многократно подчеркивает: я просто делал так, как велела совесть. Издание, в основу которого положено развернутое интервью пана Василия для Харьковской правозащитной группы в 1997 году, существенно дополнено и исправлено в 2004 и 2018 годах, содержит также статьи и отзывы об Овсиенко его лагерных побратимов, друзей, коллег, знакомых (Василия Лесного, Евгения Сверстюка, Михайлины Коцюбинской, Романа Корогодского, Николая Жулинского...).

«ОГОНЬ ПРАВДЫ», ЧТО ДВИГАЕТ ДУШОЙ МОЛОДЫХ НА ПРОТЯЖЕНИИ ВЕКОВ

Итак, как Василий Овсиенко стал диссидентом? Об этом — немало страниц книги. Автор вспоминает: «Голод 1933 года забрал в Ставках (родное село пана Василия на Житомирщине — И.С.) 346 жизней. Это — треть села. Мать рассказывала, что в период коллективизации вывезли из села 50 семей. Не все они были «кулаками». Пришла бамага: выслать 50 семей. Кого? Сельское начальство определило: этот мне в борщ наплевал, этот межу перепахал, а этот не нужен в селе. Еще в детстве я порой затаено слушал, как старшие говорили о коллективизации, как из села выселяли «кулаков», о голоде 1933 года, о войне. Под хатами валялись ракушки речных моллюсков: ими люди спасались от голода. Еще и нас учили, что можно есть лебеду, «щавльовики, лопуцьки, козловики», заячий щавель и заячий чеснок, цвет акации».

Конечно, это — на всю жизнь, такое не забывается. В 1935 году, вспоминает Василий Овсиенко, разобрали церковь в Ставках, знаменитую на всю округу. «Дерево разворовали (на некоторых колхозных зданиях и хатах, помню, долго через побелку проступали лики святых). А из остального дерева построили клуб». Еще впечатление детства: «О политике в хате не говорили, но кто-то научил меня на вопрос «Кто твой отец?» взлезать на скамейку и показывать на портрет Сталина. Он был на зеленой картонке настенного календаря. Я не чувствовал идеологических расхождений с самим собой, когда сидел на плетне и пел: «Серп и молот — смерть и голод». Тогда мать набили мне губу. Мать били рушником, потому не очень болело».

Пан Василий вспоминает: «Мы в селе не осмеливались сказать кому-то кривое слово или взять что-то чужое, мы не лазили по чужим садам. Имели несколько яблонь, за которые взимался продналог. Я еще помню, как по саду с отцом ходил чужой мужчина, которого называли страшным словом «финагент» (с ударением на «а»), считал деревья и кусты смородины. Заглядывал в хлев, не больше ли там как одна корова и одна свинья. Видно было, что такой строгий к нам отец боится этого «финагента», и тот страх передавался нам. В хате о власти не говорили, но страх перед ней всегда висел и угнетал. Власть была чужой и враждебной: «они» — и «мы».

И вполне уместно Василий Овсиенко в этом же контексте цитирует выступление (еще в 1990 году) знаменитого диссидента Левка Лукьяненко о том, как было Советской властью развращено душу украинца-труженика: «Испокон веков у нас, в той же Хриповке, в которой я родился, не было воров. Пару мужчин было, что иногда воровали где-то сметаны кринку. Никто ничего не воровал — и вдруг все население вынуждено было красть. Это был огромный моральный удар по нашему народу. Поэтому когда мой отец прятался от меня, когда нос вязанку соломы, он не хотел, чтобы я видел, что он берет чужое, то я уже потом ту вязанку брал спокойно. И можно себе представить, как легко наши сыновья уже берут эту вязанку».

Василий Овсиенко полностью искренен, он повествует  без всяких украшений: «Но, конечно же, был я комсомольцем, может, даже искренним. С 14 лет. Даже думал, что в партию когда-то вступлю. Но проходил по тем убогим полесским хатам, то закрались во мне глубокие сомнения: что-то оно не так в нашем обществе. Многовато лжи. И будто и сам уже «забріхуюся». Это «многовато лжи» и это, по-человечески такое понятное нежелание «забріхуватися» самому (этот «огонь правды», что двигает душой молодых на протяжении веков) — и определило последующий путь пана Василия. Путь, на котором была и учеба в университете, и распространение «самиздата» («антисоветская агитация и пропаганда»), и отказ от предложений «покаяться», а следовательно — 13 лет тюрем и лагерей, и братство друзей, и предательства, и непоколебимость, и слабость людей. Собственно, об этом — вся книга.