Марина ЛЕВИЦКАЯ: Мои книги больше насмехаются над британцами, чем над украинцами

Марина Левицкая — британская писательница украинского происхождения. Родилась в лагере для беженцев в Германии после Второй мировой войны; впоследствии переехала с семьей в Англию, где проживает поныне. Училась в университете Кила в Англии. Работает доцентом в университете Шеффилд Халлам в отрасли научных исследований средств массовой информации и коммуникаций (англ. media studies). В 2005 году появился роман A Short History of Tractors in Ukrainian («Короткая история тракторов по-украински»), который стал бестселлером и получил ряд литературных наград: премию Боллингер-Эвримен-Вудхауз на Хейском фестивале, награду Вейвертон-Гуд-Рид и номинацию на премию «Оранж». «Короткая история тракторов...» написана в стиле черного юмора и рассказывает о быте украинских эмигрантов в Англии. Роман переведен на голландский, итальянский, немецкий, норвежский, русский, шведский и португальский языки.

Второй роман писательницы Two Caravans («Два фургона») увидел мир в феврале 2007 года в Великобритании, в США вышел в августе 2007 года под названием «Strawberry Fields» («Клубничные поля»), он является продолжением предыдущего. В 2009 году издан третий роман We are all made of glue («Мы все сделаны из клея»).

Кроме художественной литературы, Марина Левицкая издала 10 книг по вопросам ухода за больными и пожилыми людьми.

В 2008 году киевское издательство «Факт» издало ограниченным тиражом роман «Два фургона» на украинском в переводе Светланы Пыркало. Больше изданий в Украине не было.

В конце прошлой недели пани Марина при содействии Международной организации миграции приехала в Киев. Наша беседа состоялась в книжном магазине «Є» перед встречей с читателями.

— Когда вы начали писать?

— Я тогда была очень молода. Я написала свою первую поэму, когда мне было лишь 4 года. Написала на украинском, потому что мы дома говорили по-украински. Но в школе училась на английском, так что английский стал для меня близким языком, моим личным миром, чем-то таким, что я не должна была делить с родителями. И я очень любила играться с этим.

— Кто был вашим учителем в литературном ремесле?

— Конечно, Шекспир. Когда я изучала литературу, это был период XV—XVII вв., а современное писательство оставила вне поля зрения.

— Чему же он вас научил?

— Он замечательно структурировал истории. Все его пьесы разбиты на 5 актов, и повествование хорошо построено: в первом акте оно представлено, во втором начинает развиваться, в третьем акте вещи начинают двигаться в неправильном направлении, в четвертом акте наступает развязка, в пятом все завершается. Я считаю, что это очень хорошая структура для романиста. Так что Шекспир является моим первым учителем, но, конечно, каждый писатель, которого вы читаете, может быть учителем. Вы можете учиться и по плохому, и по хорошему письму.

— Если продолжать о влияниях: насколько на вас влияет город Шеффилд, где вы живете?

— Шеффилд — это совершенно другой мир, нежели Лондон. Это север, индустриальная часть Британии. Далекий от утонченности, вовсе не прекрасный город. В моих книгах часто есть этот контраст между югом и севером, также, например, есть описание Ланкастера — другого индустриального городка. В детстве мне приходилось проживать в разных местах. Кстати, Шеффилд — город-побратим Донецка, который главный герой «Двух фургонов» Андрей посетил много лет тому назад со своим отцом. У Андрея существует образ Шеффилда как прекрасного города на холме, с дворцами. Все в Англии смеялись над этим описанием, поскольку у Шеффилда очень плохая репутация в стране. В книге есть намек на то, что герой просто путает Шеффилд с Ялтой, куда он ездил в детстве, потому что его отец был шахтером и там был дом отдыха для горняков.

— Интересно, что в большинстве своем творческие люди бегут из подобных городов, а вы остались.

— Это так, но все же я росла не там, а во многих очень разных местах. Я переехала в Шеффилд, потому что мой муж оттуда, он работает в профсоюзе шахтеров, чья штаб-квартира расположена там. Я проживаю в Шеффилде уже 25 лет и чувствую себя как дома.

— Но трудно ли вам было акклиматизироваться?

— Я была ребенком, когда мы с родителями переехали в Англию. Мы были беженцами, очень бедные, вынуждены жить в любом месте, где отец мог найти работу инженера, в том числе в совершенно нищих северных районах. Мы жили в Гейнсборо, где производили трактора и самолеты, потом переехали в Ланкастер, где была большая тракторная фабрика. Так что ребенком я видела намного худшие условия, нежели в Шеффилде.

— Вы литератор-мигрант, который добился успеха на новой родине. Если вспомнить Гоголя или Набокова, которые прошли по такому же пути, то, очевидно, можно говорить о феномене писателя-мигранта, который лучше видит страну и открывает в ней какие-то новые краски?

— Я согласна. Здесь важна перспектива внешнего наблюдателя. Ты видишь вещи иначе. Особенно, когда ты ребенок, который переезжает в разные места. Тогда все, что ты хочешь — понравиться кому-то еще. Ты смотришь, изучаешь, запоминаешь разные детали, наблюдаешь за людьми и всегда чувствуешь разницу между тобой и ими, думаешь: «Что мне сделать, чтобы они полюбили меня?». Это очень заостряет восприятие. Может, взрослые не видят это так остро, но для ребенка это очень драматично.

— Именно поэтому вы решили написать «Трактора» на биографическом материале?

— Это не первая моя книга, просто первая из опубликованных. Думаю, что это традиция для многих писателей — начинать с биографии. Фактически, это писание из сердца, отталкиваясь от собственного опыта, который может сделать книгу лучше, чем предыдущие произведения.

— Почему, с вашей точки зрения, именно эта книга стала настолько успешной?

— Все время до этого я носила в своем сознании идею, как писатель должен писать: очень серьезно, имитируя великих писателей прошлого. Я выбрала своими образцами Джейн Остин, Шарлотту Бронте, даже Льва Толстого, но, конечно, если вы пытаетесь так писать сегодня, это выглядит немного старомодно. Книги, которые я делала, не были хорошими, они не работали. Это был для меня большой прорыв — найти свой собственный голос. И это был комичный голос. Я не планировала быть комическим писателем, но, по сути, мой голос легкий и комичный. Я думаю, здесь одна из причин того, что «Трактора» стали такими популярными — они серьезные, но и смешные в то же время.

— Поэтому у меня серьезный вопрос: отец французского «нового романа», Ален Роб-Грийе относительно недавно провозгласил «новую автобиографию» как господствующий стиль. Что вы об этом думаете?

— Я считаю, что биография всегда была важным элементом в литературе. Вспомните хотя бы того же Джеймса Джойса — «Портрет художника в юности» или «Сыновей и любовников» Герберта Лоуренса. Они писали свои биографии по-разному, это были их ранние книг, потом их стили изменились. Здесь нет ничего нового. Я не уверена, что сегодня существует большое отличие.

— Мне кажется, что последние несколько лет действительно поднялась волна биографических романов.

— Каждый автор может написать лишь одну автобиографию. Потом они используют собственный опыт уже в вымышленных сюжетах. Действительно, очень много авторов пишут свои первые книжки как автобиографии. Думаю, сегодня, с интернетом, с развитием менеджмента и издательского дела, существует возможность для большого количества писателей написать одну книгу и быстро издать ее, но тяжелее продолжать писать. Из всех моих книг только одна автобиографическая, и то в «Тракторах» все равно достаточно вымысла.

— Вы занимаетесь в университете Шеффилда научными исследованиям влияния медиа. Почему это для вас интересно?

— Да, я занимаюсь медиа-штудиями, но моя специализация — журналистика и пиар. Журналистика очень важна для меня. Когда вы пишете как журналист, вы понимаете важность повествования. Очень немногие писатели имеют об этом представление, они легко пренебрегают повествованием и углубляются в философию, описание, ретроспекции. А журналист постоянно спрашивает себя: «Что произойдет, что случится дальше?». Для писателя это очень хорошая дисциплина. А пиар еще интереснее, потому что это — фикционализация ежедневной жизни.

— Еще одно ваше направление работы — пособия по уходу за больными людьми. Откуда такое увлечение?

— Это следствие длительного периода жизни, когда я знала, что хочу стать писателем, но успех в литературе не приходил. И кто-то мне посоветовал заняться вот такой работой. Я сказала: «Хорошо, по крайней мере, хоть таким образом буду писать».

— Отсюда, впрочем, вытакает вопрос, который я назвал бы русским: должен ли быть поэт больше, чем поэт? Должна ли быть у литератора определенная общественная миссия?

— Это очень сложный вопрос, и я никогда раньше не слышала, чтобы его называли русским. Хорошее название. Я имею инстинктивное ощущение своей миссии. Но держу его под контролем. Потому что если у тебя есть ощущение миссии, это запускает смертельный приговор для твоей книги. Я должна удерживать себя от наставлений, от того, чтобы эта миссия завладела книгой, иначе она убьет произведение.

— Мне кажется, что превалирующий моральный императив как раз сыграл не лучшую роль для украинской и русской литературы.

— Вероятно, да. Но подумаем о таких, как Гоголь. Если вы будете читать «Мертвые души», вы почувствуете там определенную миссию, но написано это так легко, интересно, захватывающе, и именно поэтому Гоголь — мой герой. Так же и Чарльз Диккенс — замечательный писатель, тоже с чувством юмора и по-другому может передать важные вещи.

— Но нужен ли литератору опыт страдания, боли?

— Я думаю, что это помогает быть старше, потому что чем ты старше, тем больше вещей ты видишь. Мою жизнь не назовешь тяжелой, но она была интересной. Я жила в фантастические времена, я окончила университет в 1968 году — лучшее время для того, чтобы быть молодым.

— Есть ли у вас особенное воспоминание о 1950-ых?

— Да. Я помню 1953 год, день смерти Сталина. Мне тогда было 6 или 7 лет, и я помню, что мои родители, хотя и были очень бедными, купили бутылку вина и устроили празднование. Это одна из наиболее ранних вещей, которую могу вспомнить.

— А как относительно 1968-го?

— Помню многое... Тогда студенты моего университета оккупировали его. Но, к сожалению, в день оккупации я болела, лежала в больнице, так что могла только наблюдать за этим в окно, хотя ужасно хотела там быть. И потом помню эти бесконечные дискуссии и это ощущение свободы — как будто кто-то поднял крышку в ящике, и ты увидел свет. Хорошо помню лето 1968-го, я работала в ресторане официанткой, кухня ресторана являлась очень интересным местом, с разными людьми, в том числе и теми, кто пришел прямо с улиц Парижа. Мне так хотелось побывать там! Но когда я туда, наконец, попала, все уже закончилось...

А в 1969-ом — и эта небольшая сцена есть в моей следующей книге — я помню демонстрацию против войны во Вьетнаме у посольства США. И там было шокирующее насилие, намного хуже, чем в событиях 1968-го.

— Вы тоже принимали участие в столкновениях с полицией?

— Немного. Я была на очень высоких каблуках, так что ни с кем не дралась, скорее наоборот — убегала и пряталась, потому что, если быть честной, то насилие шло больше от полиции.

— Можете ли себя политически позиционировать, или держитесь аполитично?

— Здесь нельзя говорить в терминах левого или правого — скорее, у меня есть собственная система сдержек и противовесов. Здесь не важно, правый ты или левый — вот такие сдержки и противовесы предотвращают тиранию.

— Помните свой первый приезд в Украину?

— В 2004 или 2005 году, кажется.

— По-видимому, у вас было какое-то представление о стране? Реальная Украина удивила или разочаровала?

— Мой образ Украины в основном базировался на историях моих родителей, особенно маминых. Я ее просила, как дети часто делают: «Расскажи мне, как ты была маленькой девочкой». Она рассказывала, как они жили в Полтаве: имели свое хозяйство, зимой снега наваливало под самую крышу, и нужно было прокапывать себе дорожки, чтобы покормить скот. Она описывала красоту пейзажа, длинные кукурузные поля и реки. Пейзаж в Украине меня не разочаровал. Конечно, когда подходишь немного ближе, то видишь, что не все так прекрасно. Когда я поехала по селам, начала разговаривать с людьми, особенно со старыми женщинами, была шокирована тем, насколько бедно они живут. Другое, что разочаровало меня, — у вас такие красивые места, а люди мусорят. Не говорю о Киеве — здесь еще более-менее порядок, но за городом люди, не задумываясь, бросают пластиковые бутылки на дорогу или пакеты с мусором. Они даже не думают, что к такой живописной природе нужно относиться с уважением.

— Вы успешная британская писательница. Для вас важно признание именно в Украине? Есть ли оно здесь вообще?

— Я могу лишь сказать: «ноль». У меня просто нет рынка в Украине. Здесь переведена только одна книга и издана тиражом лишь 200 экземпляров. Хорошо приехать в Украину, для меня это — как вернуться в свое детство, это очень эмоционально. Однако в терминах писателя — не очень. Мне печально говорить это.

— Да, это ситуация совсем непонятная. Даже «История тракторов» до сих пор не издана.

— Я тоже не могу этого понять. Светлана Пыркало, которая перевела «Два фургона», знает местное литературное сообщество, и она мне сказала: «Люди говорят, что ваша книга ничего нового не рассказывает об истории Украины, как-то неправильно показывает украинцев». Я думаю, что это ужасная тенденция здесь — воспринимать себя слишком серьезно, слишком претенциозно. Думают, по-видимому: «За кого она себя принимает?» Иногда, когда я провожу чтения в Англии, приходят украинцы и кричат на меня. Это очень грустно, потому что мои книги больше смеются над британцами, нежели над украинцами. Но британцы умеют посмеяться над собой. У украинцев тоже существует огромная традиция комедии и смеха, взять хотя бы того же Гоголя. По-видимому, это из-за того, что Украина — новосозданное государство, здесь люди напряжены, легко огорчаются, ищут идентичность, замкнуты на самих себе, смотрят больше на себя и боятся потерять лицо, боятся, чтобы кто-то не подумал, что все украинцы — как та Валентина из «Тракторов». Грустно, что люди имеют такое представление. Британцы думают иначе: «Это только книга».

— Каким вы видите будущее Украины?

— В этот визит я чувствую себя оптимистично. Все молодые люди, которых я встречала, позитивны, веселы, расслаблены. Я вижу, как Украина становится современной страной, где люди уже выработали ироническую дистанцию относительно себя, имеют чувство юмора, очень светлые, работящие. Они не прячутся в бункер, они в мире, и очень радостно быть частью этого.

— О чем ваша новая книга?

— Это история отношений разных поколений. Старшее поколение — люди моего возраста, те, кто принимал участие в движении против вьетнамской войны, кто покинул свои города, жил в коммунах, курил марихуану, носил смешные хипповские юбки. А с другой стороны — их дети, выросшие в другом мире. Главная героиня имеет дочь, которая работает школьной учительницей, и сына-банкира. И там конфликт ценностей между поколениями. Новая генерация относится к родителям немного покровительственно, в то же время сын-банкир боится сказать родителям, чем занимается. Но он влюбляется в девушку-украинку, тоже банкира. И это пока все, что я могу вам сказать. А впрочем, там есть критика мира банков. Некоторый элемент политики.

— Как бывшему хиппи, мне этот сюжет нравится.

— О, нет, вы недостаточно стары для бывшего хиппи. Вам должно бы быть как минимум 60!

— Кем бы вы были, если бы не стали писательницей?

— Я в действительности очень хотела быть врачом. Однажды, возможно, я достигну компромисса, напишу книгу на эту волшебную тему — о врачебном деле.

— Есть ли у вас увлечение помимо литературы?

— Я хотела бы его иметь, но писательство забирает так много времени! Это красиво лишь в начале. Я очень люблю садоводство, имею чудесный садик и провожу в нем столько времени, сколько возможно. Шеффилд окружен красивыми холмами, очень люблю там гулять, в чем сегодня убедились мои бедные компаньоны — мы прошли пол-Киева и все время по склонам наверх. Какой у вас замечательный город!