Федеральная «нежность», или Репортаж из российского плена в Чечне

«Гарри» был моим старшим следователем, ведущим допрос. Я даже не знаю, как он выглядит, так как во время допроса он всегда был в вязаной маске.

«Вам нравится Элвис?» — неожиданно спросил он в первую ночь моего плена.

«Да», — ответил я тупо, мой мозг уже был одурманен многочисленными вопросами, заданными в последние часы. Он достал магнитофон и нажал на кнопку. Звезды и вспышки сигнальных ракет освещали темную чеченскую равнину вокруг нас, окутывая западное поле боя таинственным пурпурным сиянием, высвеченным следами пуль и вспышками полевых пушек.

«Люби меня нежно, люби меня искренне», — затянул «король», и в этот момент гром российской артиллерии раздался в ночи.

«Итак, Энтони», — повторил Гарри, наклонившись вперед, глаза его уставились на меня через прорези маски. — Давайте еще раз вернемся к началу...»

Теперь Гарри знает обо мне многое, но все, что я знаю о нем, это то, что ему 30 лет, он офицер ФСБ и изучал английский в «специальной школе». Наша первая встреча состоялась на обочине дороги в Чечне, когда я стоял, охраняемый российскими военными, а мою одежду и вещи профессионально обыскивали сотрудники спецслужб.

Российские войска перекрыли чечено-ингушскую границу за 6 дней до того, как две бригады тихо продвинулись в западную часть сепаратистской республики. На моем пути оказался поток людей в Ингушетию, и я отчаянно старался вернуться в Чечню вместе с моим другом и коллегой, 30-летним американским фотографом Тайлером Хиксом. Обдумывая наши шансы в отеле в столице Ингушетии Назране, мы познакомились с очень странным человеком. Моджумдер Амин был состоятельным бангладешцем и являлся представителем исламской организации, установившей связи с чеченским руководством для достижения мира путем переговоров.

Среди его документов был факс от Путина, российского премьера, с разрешением на въезд в Чечню. В прошлый четверг днем г- н Амин объявил, что отправляется в Грозный на большой «Волге» и спросил, не хотим ли мы сопровождать его. У нас было десять минут для принятия решения.

«Этот план такой сумасшедший, что может сработать», — заметил Тайлер, почесав бороду. С этой несокрушимой логикой мы забрались в «Волгу». Наш план, конечно, провалился. Хотя мы и проехали два российских КПП (факс Путина делал свое дело), на границе мы наткнулись прямо на русского генерал-майора.

Г-н Амин немедленно был отправлен в Назрань (его документы, по всей видимости, удовлетворили русских), а Тайлер и я были быстренько переправлены обратно через границу, и начался наш плен. Гарри мог играть и в плохого, и в хорошего полицейского, временами он был дружелюбен, а иногда, когда замечал расхождения в наших показаниях, холоден и официален.

Сначала мы неизбежно столкнулись со «шпионским» сценарием. «Ваше звание и должность?», — был первый заданный мне вопрос, когда Гарри посмотрел мой паспорт, отмеченный визами из самых горячих уголков мира: Афганистан, Пакистан, Сирия, Ливан, Югославия. «Доброе утро, шпионы», — стало привычным приветствием нашего командира. Больше всего меня беспокоило то, что русские обнаружат, кто был моим связным в Чечне. Мне удалось съесть страницу из записной книжки с его именем и номером телефона еще до того, как нас вытащили из машины. Перед тем, как нас разъединили, я прошептал Тайлеру, чтобы он сказал, что только я знаю, с кем мы должны были встретиться, и наши версии не будут противоречить друг другу. Гарри так и не узнал его настоящего имени. Между допросами нас держали в палатке вместе со взводом федерального спецназа, вокруг были артиллерийские позиции и огневые точки. Спецназовцев очень забавляла наша компания. Мы, как и они, спали на земле на досках, набросанных вокруг дровяной печки, завернувшись в толстые шинели, и ели их тощее рагу с хлебом трижды в день. «Хорошее оружие, гадкая еда и мало воды», — сказал мне один из них о своей армии, когда чистил свою винтовку для бесшумного нападения.

Гарри и другие офицеры, с которыми я встречался, точно знали, чего хотят от войны. «В прошлый раз мы ее потеряли и теперь хотим завоевать». Это было, когда я видел Гарри в последний раз. Он намекнул, что нас могут перевести в другое место, возможно, в тюрьму, и спросил, не хотим ли мы чего- нибудь. Я попросил водки и поездку на линию фронта, но он засмеялся и стал задавать вопросы.

На третий день нашего заключения, по мере продвижения боевых действий вглубь Чечни, около наших позиций приземлился вертолет. Мы с Тайлером оптимистично решили, что прилетел кто-то, имеющий полномочия для нашего освобождения. К тому моменту мы думали, что вполне возможно, нас ненадолго могут отправить в тюрьму, но на это было непохоже. Наши самые большие опасения были рождены пониманием того, что громадная, неуклюжая организация посадила нас под стражу во время большой заварушки и что мы могли бы томиться в тюрьме неделями, сидя где-нибудь в камере только потому, что никому не было дела до того, чтобы выпустить нас. Армия занималась своим делом, правительство тоже, каждый хотел отхватить кусок Чечни по своим причинам, и судьба двух иностранцев не имела никакого значения. Если распоряжения и давались из Москвы, я этого не ощущал. Никто не вышел из вертолета, но нас погрузили на него. Внутри, в носовой части, сидел молодой стрелок с автоматом, с головы до ног одетый в черное, в кожаном летном шлеме и синих солнцезащитных очках; еще там были два пилота и трое солдат. Машина взлетела в небо и направилась к северу.

Нос вертолета нырнул вниз, когда автоматчик начал стрельбу по целям под нами, звук стрельбы слабо пробивался сквозь шум моторов. Высадили нас в Моздоке, главной российской базе на Северном Кавказе, скучном сером нагромождении, полном враждебной официальности и теней холодной войны.

Новые охранники приняли нас враждебно, отправив нас на машине в место для допросов. Опять разлученный с Тайлером, я оказался сидящим перед полковником разведки, который крутил мой паспорт в руках и ухмылялся. «Вашего паспорта больше нет», — сказал он, опуская его в ящик стола, почти шепотом. «Без него вы никто, вы не существуете. И мы можем это сделать, если захотим — вы исчезнете».

Это не было многообещающим началом, но через пару часов мы уже распивали с ним водку и поднимали тосты за британскую армию, его методы допроса оказались беспомощными. Его так называемый «специалист по компьютерам», призванный для того, чтобы проверить мои данные в очередной раз, был так неумел, что с трудом смог запустить машину. Эти ребята были клоунами по сравнению с Гарри и его людьми. Я чувствовал себя оскорбленным.

С Тайлером обращались так же, после этого они, казалось, не знали, как с нами поступить. В типично русской манере свалить дело на другого — ночью они передали нас в другую тюрьму ФСБ в Моздоке. Ленин смотрел на нас со стены в каждой комнате мрачного, запыленного здания, отмеченного следами упадка, запустения и застоя, свидетельства полумертвой системы.

В желудках у нас не было ничего, кроме водки, и так мы двинулись дальше. Казалось, что нас просто перебрасывают от одной группы к другой, опять и опять допрашивают различные силы безопасности, не связанные друг с другом.

В том здании были шесть человек, ночная переброска осуществлялась под командованием моложавого человека по имени Саша. У них были серые, невыразительные лица, и они были самыми глупыми людьми из всех встречавшихся мне в жизни.

Обстановка стала напряженной, а мы с Тайлером, полагая, что предпринимаются серьезные дипломатические действия по нашему освобождению, становились все более уверенными, а также усталыми и злыми. Не желая просто отвечать на вопросы, мы стали отказываться от сотрудничества, пока нам не предоставят возможность позвонить в наши посольства и сообщить о нашем местонахождении. После одной такой схватки они оставили нас спать на полу, а затем в 4 часа утра опять ворвались, чтобы допрашивать меня. Я перестал отвечать им, и молчание прибавилось ко все более усиливающемуся чувству бессмысленности и бесполезности. Затем меня закрыли в кабинете Саши, а в соседней комнате я мог слышать, как допрашивали Тайлера.

«Ты будешь отвечать», — гремел через стену Сашин голос.

«Я сыт по горло вашим дерьмом», — ответил Тайлер.

Позднее, утром, прибыл новый офицер ФСБ, более интеллигентный и искушенный. Он проводил нас на переговорный пункт и разрешил сделать звонок. (Мы не могли звонить из здания ФСБ, как сказал он, потому что оно было секретным).

Я позвонил Джайлзу Уайттеллу из московского бюро «Таймс». «Скажи в посольстве, что со мной обращаются, как с собакой в Моздоке, — громко пожаловался я, — и я сам уже начинаю походить на нее».

Невидимые и неслышимые, после звонка Джайлза в британское посольство, заговорили «духи нижнего мира» дипломатического сообщества: российские, английские и американские. Я не знал, кто что кому сказал, только через 20 минут после этого звонка сотрудники ФСБ отвезли нас на завтрак в ресторан, а через полчаса отправили нас на такси обратно в Ингушетию.

Г-н Амин сидел в ресторане гостиницы в Назрани, когда вошли мы с Тайлером. «Привет, ребята», — широко улыбнулся он, обнажая сверкающие золотые коронки. — Я возвращаюсь завтра на чеченскую границу с новым факсом, чтобы попытаться проникнуть в Грозный. Не хотите со мной?».

Я недоверчиво посмотрел на него, но он был вполне серьезен.