Ностальгия российских генералов

Генералов повсюду высмеивают за то, что они хотят вести новые войны тем же способом, которым они вели последнюю войну. Военные лидеры в России, а по «происхождению» это большинство элиты ее внешней политики, застряли в подобной «колее». И генералам, и дипломатам трудно выйти за пределы мышления «холодной войны». Такая реакционная позиция препятствует усилиям президента Путина вести страну по новому направлению.

Во всем мире Владимира Путина считают сильным человеком, чье слово священно. Но едва ли это так. В иракском кризисе и министр иностранных дел Игорь Иванов, и министр обороны Сергей Иванов выразили свои мнения, совершенно противоположные мнению Путина. Такие разногласия наблюдаются регулярно.

Кремлевские наблюдатели, чье мышление также не выходит за пределы «холодной войны» , предпочитают верить в то, что президент Путин и его министры играют в игру «хороший полицейский/плохой полицейский», в которой во всем, что касается Запада, Путин — хороший, а все остальные плохие. Если это так, то это странная игра с извращенными результатами. Для проведения любой внешней политики необходимы четкие цели. Но то, что произошло во время иракской войны показывает, что внешняя политика России не руководствовалась никакой реальной практической целью — например, обеспечение выплаты иракских долгов или преследование интересов России в доступе к иракской нефти. Вместо этого Кремль подверг риску свои с трудом завоеванные теплые отношения с Соединенными Штатами без какой-либо ясной причины.

Не секрет, что российским дипломатам и военным лидерам не понравился решительный шаг Путина навстречу Западу после того, как началась война против террора. И министерство иностранных дел, и министерство обороны хотели начать затяжную борьбу из-за выхода Америки из Договора по ПРО и расширения НАТО. Они были сильно разочарованы, когда Путин заявил, что он не хочет никакой «истерии» в этих вопросах.

Но без искренней поддержки этих двух министерств Путин не может установить новый курс своей внешней политики. Другими словами, его планы на проведение переориентации российских военных для того, чтобы противостоять наиболее вероятным угрозам XXI века, пока под вопросом.

Министр обороны Сергей Иванов даже не пытается скрывать свой скептицизм о необходимости такой переориентации. «По-моему, — говорит он, — «все еще преждевременно говорить об определенном содержании изменений приоритетов российской обороны, а также функций и задач ее вооруженных сил в связи с угрозой международного терроризма». Подчеркивая свою реальную повестку дня, он добавляет, что «не требуется никакого радикального пересмотра фундаментальных принципов, управляющих действиями вооруженных сил».

И все же было бы поверхностным говорить, что антагонизм, направленный против нового курса Путина, возникает просто из приверженности стереотипам «холодной войны». Конечно, российские генералы с готовностью верят наиболее параноидным объяснениям американских мотивов (особенно теперь, когда американская внешняя политика кажется настолько надменной). Но стереотипы могут выживать так долго и быть настолько влиятельными только в той мере, в какой они служат реальным интересам реальных людей и организаций.

Интерес, который отстаивает военная и дипломатическая элита России, это то, что я называю «парадигмой конфронтации», в пределах которой роль — и бюджеты! — министерства иностранных дел и министерства обороны России получают приоритет в государственной казне. Однако в настоящее время, президент Путин признает, что экономика определит будущее России, и, таким образом, министерства «власти» должны занять последние места в процессе модернизации и развития России.

Чтобы аргументировать свою позицию, российские генералы и дипломаты придерживаются мнения о том, что страна остается осажденной врагами, и самым главным из них являются Соединенные Штаты и НАТО. Высокопоставленные дипломаты понимают, что их мышление требует одного вида дипломатии, и что для проведения внешней политики, сосредоточенной на понимании экономического потенциала России, требуется другой. Так конфронтация с Западом (даже всего лишь словесная) является скрытой формой защиты своих рабочих мест другими средствами.

Военное начальство ведет себя таким образом, в сущности, по той же самой причине. Они утверждают, что России нужна большая постоянная армия для того, чтобы защищать страну в любой потенциальной войне. В самом деле, в этом году на ежегодном заседании Академии военных наук командиры армии и военные теоретики пытались доказать, что будущим источником конфликта будет желание Америки контролировать богатые нефтью регионы во всем мире.

Генерал лейтенант Александр Рукшин, руководитель главного оперативного управления Генерального штаба российской армии, говорил о необходимости модернизации командных и контрольных систем при подготовке к такой войне. Он жаловался, что у существующей системы ограниченные возможности против американского точного оружия. Адмирал Виктор Кравченко, начальник штаба ВМС, доказывал, что главной угрозой России является Военно-морской флот Соединенных Штатов.

В самом деле, только продолжительность огромной глобальной угрозы может оправдать существование вооруженных сил России в таком размере: 1,2 миллиона человек персонала, а также действующая (глубоко презираемая простыми русскими) система воинской повинности и многие миллионы в запасе. Российские генералы настаивают на сохранении воинской повинности, чтобы при необходимости можно было вести крупномасштабную войну.

Подобно постсоветским консерваторам, российские генералы и дипломаты в своей массе ничего не узнали и ничего не забыли. Они продолжают думать так, как они всегда думали. Потому, что в их прямых личных интересах делать все, что они могут для сохранения милитаризованного государства декадентской эры.

Александр ГОЛЬЦ, военный аналитик, сотрудник Центра международной безопасности и сотрудничества в Стэнфордском университете.