Об ответственности российской элиты-2

Продолжение. Начало в №146, 17.08.2016 г.

Завтра исполняется 25-я годовщина силовой попытки сохранения Советского Союза членами ГКЧП. Геннадий БУРБУЛИС — «серый кардинал» России периода первой каденции президентства Бориса Ельцина и самый влиятельный человек из его соратников на момент путча занимал должность Государственного секретаря России. «День» спросил его, почему у ГКЧП-истов не получилось, несмотря на контроль над силовиками.

«ПОЗИЦИЯ ГКЧП-ИСТОВ БЫЛА НЕКОНСТИТУЦИОННОЙ И ПРОТИВОЗАКОННОЙ...»

— На 20 августа было назначено подписание в Кремле нового договора Союза суверенных государств. Желая воспрепятствовать этой возможности эволюционно-правовой трансформации советской империи, консервативная часть союзного руководства объявило о создании ГКЧП. Выступление путчистов я определяю как «политический Чернобыль советской тоталитарной системы». Оно противоречило всей логике исторического процесса, их позиция была неконституционной и противозаконной, а действия преступными. Но с политософской точки зрения это были люди, отстаивавшие свои убеждения, а точнее, свою глубокую и наивную веру в то, что Советский Союз надо сохранять любой ценой.

— Что остановило «августовский путч»? Люди, страх перед неизбежным наказанием...?

— Всё вместе. Я выделяю три определяющих фактора. Важнейшим было, конечно, «Живое кольцо», когда десятки тысяч людей – не только из Москвы, но и из многих регионов России – добровольно вышли на защиту Белого дома, просто почувствовав опасность переворота. Исторически это выдающееся явление, когда люди устремились защищать свое достоинство и тем самым право на свободу и собственный выбор. Особую роль сыграло Обращение к гражданам России – дух и суть текста, который мы составили рано утром на даче у Бориса Николаевича и который по телефонам передавали в областные и республиканские центры. И, наконец, – решительность самого Ельцина, его политическая интуиция.

Вскоре после того, как мы приехали в Белый дом, где размещалась резиденция президента, правительства и Верховного Совета РСФСР, на набережной перед главным входом появилась первая колонна танков. Борис Николаевич, узнав, что собравшиеся около Белого дома люди остановили колонну, а некоторые экипажи открыли люки и общаются с ними, немедленно отправился туда, не обращая внимание на наши предостережения о риске, об опасностях провокаций и вероятной стрельбе снайперов. Подойдя к колонне, он тут же начал взбираться на танк. Танкисты ему подали руки, и уже через мгновенье на танке, который приехал по-военному блокировать президента, оказался сам Ельцин.

Следом за ним забрались и я, и охрана, и несколько депутатов, кто был рядом. Ельцин зачитал обращение: «Мы имеем дело с правым реакционным антиконституционным переворотом…» А через полчаса по всему миру телеканалы транслировали эти кадры с формулировкой: «Ельцин и военные, перешедшие на сторону собравшихся людей, на танке – символе милитаризованной империи – провозглашают своё неповиновение гэкачепистам». Таким образом, и «Живое кольцо» – люди, вышедшие на защиту Белого дома, и Ельцин, на весь мир провозгласивший нашу позицию, и СМИ всего мира сыграли ключевую роль.

«ДЕВАЛЬВАЦИЯ ДЕМОКРАТИЗАЦИИ НАЧАЛАСЬ ВО ВРЕМЯ ПРЕЗИДЕНТСТВА ЕЛЬЦИНА»

— Эпоха первого президента Российской Федерации, по крайней мере, ее начало, ассоциируется с демократизацией. Когда и почему случилась контрреволюция?

— Девальвация реформаторских завоеваний и внутренние метаморфозы Бориса Ельцина начались несколько раньше очередных выборов президента 1996 года. Необходимо понимать, какую колоссальную нагрузку перенес Ельцин-реформатор в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Непрерывное внутреннее обновление в освоении новых для него ценностей, напряженные выборы, исторически принципиальные референдумы, каждодневная борьба с оппонентами и колоссальная личная ответственность за проведение реформ в опустошенной и разоренной стране…

В моей судьбе и в жизни страны было два Ельцина. Первый – безусловный лидер, исторический преобразователь, убежденный реформатор, народное  доверие к которому позволило приступить к радикальным реформам, предельно востребованным в кризисной ситуации. Но его подкосили и изменили два события. Кульминация глубочайшего конституционного кризиса в сентябре-октябре 1993 года, когда по Москве разъезжали вооруженные мятежники, атакуя государственные учреждения и телецентр в Останкино, от которых пришлось силой освобождать здание Верховного Совета. Знаменательно, что уже в декабре всенародным голосованием была принята новая Конституция России (ельцинская Конституция) и избран первый парламент. И второе – война в Чечне с ноября 1994 года, когда силовики убедили президента, что за несколько дней можно решить проблему чеченского сепаратизма и больше к ней не возвращаться. Борис Николаевич очень переживал, что военные действия в Чечне затянулись, были неэффективными и конъюнктурными. Душевная особенность личности Ельцина состояла в том, что, будучи выдающимся политиком и реформатором  прагматического типа, он одновременно был убежденным пацифистом, человеком сострадательным и милосердным. Необходимость отдавать приказы о военных действиях стала для него тяжелым испытанием и глубокой душевной раной.

Исторически было бы правильным для Бориса Ельцина не участвовать в выборах 1996 года, но на него снова сделали ставку. Он победил во втором туре под угрозой коммунистического реванша в лице Зюганова, но был уже во всех смыслах больным человеком. С этого времени начинается медленное угасание Ельцина как харизматичного и эффективного главы государства, появляются коварные и опасные выражения: «Царь Борис», «Не царское это дело, Борис Николаевич…»

Начало разговора с Геннадием Бурбулисом – об одном из самых важных и переломных соглашений ХХ века, о причинах реставрации имперскости кремлевским режимом и о шансах на меритократическую модернизацию – в материале "Об ответственности российской элиты".