Политика обманутых надежд

Что общего у завершившихся недавно президентских выборов в Иране с референдумами по Европейскому конституционному соглашению во Франции и Голландии? Этот вопрос может на первый взгляд показаться абсурдным, принимая во внимание огромные различия между двумя западными демократиями и ближневосточной теократией. Но, сравнив результаты, можно прийти к удивительным — и тревожным — заключениям.

Самым явным сходством является то, что результаты опросов общественного мнения во всех трех странах были поразительными, особенно с точки зрения распределения голосов избирателей. Более того, все они были с восторгом встречены американскими неоконсерваторами и другими сторонниками жесткой линии, которые увидели в них подтверждение своей еврофобии, а в особенности франкофобии. Неоконсерваторы также находятся в хорошем настроении, так как подозревают, что, наконец, возможно, открылся путь к «смене режима» в Иране, поскольку при президенте-стороннике жесткой линии, в Америке и Европе будет легче заручиться поддержкой общественности в отношении свержения режима или военных ударов.

Третье сходство заключается в сильной взаимосвязи между социальным и экономическим статусом избирателей и их предпочтениями. Чем беднее, экономически незащищеннее и менее образован избиратель, тем выше вероятность того, что он проголосовал против проекта конституции во Франции и Голландии, и за исламистского кандидата Махмуда Ахмединеджада в Иране.

Последней параллелью является то, что успешные кампании во всех трех странах были катализированы популистскими выпадами против существующей элиты и, менее явно, но, несомненно, против иностранного вмешательства или влияния. Во всех трех случаях основной мишенью была элита, продавшаяся капитализму и/или космополитизму и не обращающая внимания на тяжелое экономическое положение простых людей, а также на их самосознание и традиции.

Значение этих сходств для будущего мира и демократии пока неизвестно. Однако возможные последствия едва ли можно назвать обнадеживающими.

Конечно, хорошо, что голос народа услышан. Здоровая политика требует того, чтобы простые мужчины и женщины не воспринимались, как нечто само собой разумеющееся. Однако для международного порядка крайне опасно, если выбор масс сделан на основе ярости и возмущения, если в нем нет места здоровой экономической программе и преобладает подозрительное отношение к международному сотрудничеству (особенно с Соединенными Штатами).

В другой крайности, сдержать злорадство американских неоконсерваторов должен трезвый анализ интересов Америки. США должны твердо придерживаться своей веры в открытое общество и либеральный международный порядок. Для Америки не может быть хорошо, если либерализм (в его первоначальном значении политической и экономической свободы) станет таким же грязным словом в Европе или на Ближнем Востоке, как «либерализм» сегодня в Америке в том смысле, в каком его употребляют американские правые.

Каким бы несовершенным ни был избирательный процесс в Иране, никто, включая его уставшую и удрученную реформистскую оппозицию, не сомневается, что 18 миллионов человек проголосовало, по словам нового президента, против демократии и за возвращение к исламской революции. Прозападное, проамериканское и анти-исламистское общество, на которое возлагали надежды американцы и европейцы, несомненно, существует, но, главным образом, состоит из образованного населения и представителей городского среднего класса.

Вне иранских городов, если перефразировать слова Марка Твена, слухи о смерти политического ислама оказались весьма преувеличены. Это большинство никогда не поднимется, чтобы поддержать организованный американцами переворот или хирургические удары. Наоборот, наиболее вероятным результатом таких ударов будет гражданская война и терроризм, по сравнению с которыми ситуация в Ираке покажется пустячной.

Впечатляющая социальная и политическая поляризация, выявленная в результате голосования в этих странах, может рассматриваться как возрождение политики классовой борьбы и стремлений коммунистического стиля, если не ленинской доктрины. Действительно, поразительно, что коммунисты и троцкисты пережили некоторого рода возрождение — или, по крайней мере, ре-легитимизацию — во Франции, и что, те немногие аспекты программы Ахмадинеджада, упомянутые им во время предвыборной кампании, касаются национализации, в частности нефтедобывающей промышленности, и лишения богатых их собственности.

Что совершенно определенно сегодня, так это то, что общеевропейское предпочтение центристских политиков, как, например, бывший президент Франции Валери Жискар д’Эстен, а также утверждения политических теоретиков, что появление средних классов ведет к центристской, неидеологической политике, не действуют во время кризиса, когда возрождаются экстремистские традиции.

Надо признать, что избранный президент Ирана Ахмадинеджад больше напоминает латиноамериканских популистов, таких как Уго Чавез или Хуан Перон, мобилизующих «descamisados» (испан. нищий, голодранец) против богатых и практикующих национализм по отношению к природным ресурсам, нежели Ленина или даже Кастро. Но что особенно поражает в сегодняшних популистских лидерах, обещающих «очистить» общество от коррупции и морального упадка во имя добродетели и традиций, так это то, что их идеология может быть окрашена в такие разные политические цвета.

Она может быть красной или зеленой, но также черной и коричневой. Она может быть облечена в религиозную форму, исламскую или протестантскую, при условии, что она является фундаменталистской или манихейской. Она может бороться против зла во имя Бога, народа или нации. Ее корни, оправдания и результаты могут чрезвычайно отличаться друг от друга. Но независимо от цвета и формы, мы должны всегда помнить о том, что в другое время и в других местах называлось фашизмом.

Пьер ХАССНЕР — директор Центра международных исследований (Centre d’Etudes et de Recherches Internationales) в Париже.