Право на демократическую самозащиту

Когда россияне говорят о своих национальных интересах, то люди представляют возврат к империи советского типа. Чепуха. За исключением небольшого количества фанатиков и нескольких славянофилов, россияне не видят пути возврата к имперскому прошлому.

Они и не хотят этого, даже если бы они могли повернуть вспять. Сегодня в России закостенелые националистические движения не имеют большой поддержки в отличие от, скажем, Франции и Австрии, где радикальные националисты получили 15—30% голосов на выборах. Я думаю, что россияне не получают достаточно уважения и более того — признания за беспрецедентное хладнокровие, с которым они стряхнули века имперских традиций. Одной из причин того, почему Россия так мирно приняла распад Советского Союза было то, что многие понимали, что империя и демократия несовместимы. Россияне хотят экономического возрождения, которое проложит дорогу России к тому, чтобы играть более важную роль в жизни Европы и мира.

Это не значит, что нет обиды на отношение к России. За последнее десятилетие мы пережили одно унижение за другим: потеря статуса супердержавы, обширные и запутанные социальные проблемы, расширение НАТО на восток. Никто не обращает на Россию никакого внимания: ни когда, речь идет об Югославии; ни когда решения касаются бывших советских республик, где проживает большое количество русских. Запад часто утверждал, что он помогает; Россия высказывала благодарность. Но, честно говоря, все, что Запад ни делал, он делал в собственных интересах и не более того.

Не то, чтобы Запад не имел права действовать в своих интересах. Но Россия тоже имеет такое право. Для многих людей, включая образованных, либеральных и прозападных россиян, вторая чеченская война предоставила шанс показать, что мы еще не все потеряли. Почти все россияне теперь верят, что мы должны защищать наши интересы. В этом психологическая база популярности Путина.

Недостаточно признан тот факт, что истинные национальные интересы России, а не имперские амбиции, находятся у истоков второй войны в Чечне. Я и сам вначале сильно поддерживал Путина, особенно, когда кампания была направлена против террористов. Чечня была оплотом анархии и терроризма, где различные кланы жестко конкурировали друг с другом и ставили под угрозу стабильность в регионе. Конфликт начал распространяться на соседний Дагестан; беззаконие стало представлять настоящую опасность.

Таким образом, война в Чечне была войной за нашу Конституцию, единственное отличие которой от, скажем, американской конституции в глубине и продолжительности традиции. Представьте, что было бы, если бы Алабама внезапно упразднила все демократические институты. Я уверен, что Америка без колебаний восстановила бы конституционное правительство даже если бы для этого потребовалось применение силы. До сих пор Запад отказывал России в праве демократической самозащиты. Так как принято считать российские конституционные нормы нестабильными, то обеспечение их соблюдения силой может показаться своенравным и анти-демократическим. Однако Россия имеет те же обязательства по защите своей конституции, что и другие страны. Защищая конституцию, мы защищаем демократию.

Войны, конечно, имеют логику, которая часто побеждает позитивные мотивы, с которыми они начинаются. По мере того, как продвигалось наступление, чеченские бандиты в большинстве своем скрывались в горах в то время, как российская мощь обрушилась на города, где умирали гражданские лица. Я не мог поддержать эти варварские бомбардировки. И по мере того, как война все дальше отступала от изначальной антитеррористической цели и количество беженцев достигло 200 тысяч при том, что правительство не предлагало жизнеспособной программы помощи, я начал колебаться.

Чечня также имела политическую цену. Хотя война принесла Путину популярность, она ослабила его позиции. Наши генералы знают, что политический успех Путина зависит от Чечни; они шантажируют его просьбами о 150-процентном увеличении военных расходов, введении военного обучения в школах и призыве 20 тысяч резервистов. Путин должен завершить войну скоро, если он хочет восстановить свою независимость.

До сих пор Путин не смог предложить долговременного плана. Я уверен, что самая ожесточенная фаза борьбы закончится сразу же после выборов. Но партизанская война будет гореть, как подземный огонь. Что мы тогда будет со всем этим делать?

Так как реальных местных партнеров не видно, Россия должна работать в одиночестве над восстановлением элементарного порядка в Чечне. Должен быть назначен губернатор, отвечающий за восстановление основ человеческой жизни: возможности начать восстановление экономики, помощи тем, кто не может работать, и реконструкции разрушенной инфраструктуры. Но население Чечни должно быть как можно скорее привлечено к участию в своем правительстве. Мне кажется, что наилучший вариант — это некая парламентская система для того, чтобы различные кланы были вынуждены работать друг с другом над формированием коалиций, а не над истреблением друг друга, как они это делали при президентском режиме последних несколько лет.

Но наиболее важное последствие чеченской войны для России и для мира — это воздействие конфликта на нашу демократическую эволюцию. Здесь есть повод для оптимизма. Институт выборов сохранен. Также как свобода слова, свобода печати и многопартийная система. Предполагаемая передача журналиста Бабицкого чеченским повстанцам и вытекающие из этого опасения за его жизнь вызвали широкое общественное негодование. Это было позитивным знаком того, что демократия прижилась. Жизнь одного человека имела значение даже в мешанине войны.

Если бы нынешнее насилие в Чечне случилось в 1991 году, то была бы реальная опасность для наших демократических устремлений. Но хотя наша конституционная традиция молода, россияне дышали воздухом демократии уже 10 лет. Мы не хотим вдыхать другой воздух. Мы не хотим снова погружаться под лед. Война в Чечне имела целью не только сохранение российского государства, но и сохранение нашей демократической конституции. Русские и чеченцы заплатили большую цену в потерянных жизнях. Мы должны сделать так, чтобы жертвы были не напрасны.