Сигеки ХАКАМАДА: Япония доказала, что страна может стать богатой даже без ресурсов

На протяжении девяти дней благодаря инициативе японского правительства я принимал участие в пресс-туре, организованном Иностранным пресс-центром Японии (имиджевой организацией, сотрудничающей с журналистами всего мира). Ознакомиться с тем, как страна преодолевает последствия катастрофы марта 2011, приехали 10 журналистов из мировых медиа: из Австрии, Испании, Италии, Финляндии, Швеции, Швейцарии, России, а также Словении и Нидерландов. От Украины — «День».

Японцы продемонстрировали прежде всего свою «визитную карточку» — колоссальное культурное наследие страны. Через общение с представителями правительства, профессорами университетов и владельцами компаний мы увидели «официальную» Японию. Через центры современной поп-культуры, комиксы манга, многообразие ІТ-индустрии, Tokyo Sky Tree (на сегодня самую высокую в мире телевизионную башню), центры анимации и Акихабару — современную особенную и оригинальную страну.

Мы посетили также Большой турнир сумо, несколько буддийских храмов, фестиваль Хатсукаясаи в храме Мотсу-джи для празднования нового года и собственными глазами убедились, что японцы действительно с особым уважением относятся к своему колоссальному культурному наследию, а главное — умеют хорошо презентовать его другим.

Стоит отдать должное японцам, ведь не каждая страна сможет так быстро и эффективно справиться с последствиями того, что постигло страну в прошлом году. Они хорошо понимают, что восстановить имидж безопасной и экологически чистой страны в глазах мирового сообщества — задача далеко не второстепенная. И здесь дело, как мне кажется, не только в огромных средствах, которые выделило правительство (230 млрд дол.), но и в ментальных особенностях народа и умении преодолевать трудности, не опускать руки и идти дальше. Аэропорт города Сендай, который отстроили всего-навсего за шесть месяцев, и в сентябре прошлого года он принял первый после катастрофы самолет, является едва ли не наиболее красноречивым символом этого. Город Натори в префектуре Мияги (10% местного населения погибло или пропало без вести во время цунами), который часто можно увидеть на фотографиях, был разрушен до основания.

Территориальный пустырь с одинокими уцелевшими домами является одновременно и напоминанием миру о том, что технологии часто бессильны против природных стихий.

Экономическим гигантом Япония стала после Второй мировой войны не без влияния и помощи США. Своя небольшая, но густонаселенная территория и заимствованный опыт сформировали экономику страны, но основной заслугой японцев является особое отношение к работе, которую они выполняют. Одним из последних был наш визит в городок Юаса в префектуре Вакаяма — место, где на протяжении 750 лет еще с периода Камакура по аутентичным технологиям изготовляют соевый соус. Впечатляет, что технологии беспрепятственно передаются из поколения в поколение, благодаря чему удается создавать качественный продукт, который экспортируют сегодня больше чем в 100 стран мира. Умение сохранить и передать — важный признак идентичности каждого народа, а особенно японцев.

Именно «опыт», как мне кажется, для японцев является фундаментальным понятием. Не только в негативном контексте (как, например, преодоление последствий трагедий), но и в делах повседневных и государственно-созидательных. Словом, миру есть чему поучиться, и он учится!

Это далеко не все, что удалось увидеть за более чем недельное пребывание в Японии. Подробнее о путешествии читайте в следующих номерах «Дня», а пока — интервью с профессором-международником университета Аояма Гакуин Сигеки ХАКАМАДОЙ — известным в мире специалистом по российско-японским отношениям, а также экспертом по истории России и СНГ. В Токио Хакамада-сан рассказал «Дню» о видении европейских проблем с берегов Японии, трансформациях на постсоциалистическом пространстве и традиционной японской идентичности.

— Сегодня некоторые политики оперируют взаимоисключающими понятиями «Восток-Запад», но в то же время забывают, что Восток — это в том числе и Япония — уникальный и разумный мир, у которого есть своя точка зрения и виденье того, что происходит в Европе. Как кризис в Европе выглядит для японцев?

— Это, в первую очередь, цивилизационный кризис. Длительное время мы видели эйфорию, связанную с тем, что европейцам вроде бы удалось изобрести новую форму общества — через объединение государств. Ошибочно считали, что государственный суверенитет можно «поставить в музей».1990-м и началу 2000-х был присущ идеализм. Но кризис показал, что то была иллюзия. Создать новое общество в сверхгосударстве (отказавшись от суверенитета), где не будет противоречий между его составляющими — постмодерный подход. Это не получилось в Европе, и противоречия между государствами остаются. Сегодня это ярко видно на примере отношений между Германией и Грецией, даже между Германией и Францией, Испанией, Италией. А это значит, что человечество до сих пор не изобрело новой формы общественного строя. Сущность международных отношений, интересов государства и наций почти не изменились. У каждого есть свой интерес, самолюбие, часто странам присущ эгоизм, который невозможно преодолеть. Это очень хорошо видно на примере «интеграционной» Западной Европы. Многие считали, что именно там самое передовое общество и проблемы между странами можно легко решить. Но, как видим, это не так.

— Какие пути выхода из кризиса видите вы?

— Дело в том, что это кризис и политический, и экономический. Для примера: недавно бывший министр иностранных дел Германии Фишер заявил, что только евро не имеет страны, которая бы его защищала. Доллар, японская иена, российский рубль защищены государством. Как оказалось, без поддержки государства невозможна и стабильная валюта. А он как левый либеральный политик еще в 1960-х по-другому видел подобные факторы.

Сегодня национальные элементы все сильнее заявляют о себе, и они никуда не исчезнут. Теперь Англия заявляет: как хорошо, что она не принимала полноценного участия в ЕС. Между государствами, так или иначе, стоят национальные интересы, а потому и гармонии достичь нелегко.

Для нормальной и безболезненной трансформации ЕС нужно отбросить утопический постулат, что в государстве нет смысла, более реалистично и трезво смотреть на вещи. Нужно серьезно подходить к вопросам суверенитета. Мы верим в общечеловеческие ценности, но самолюбие и эгоизм отбросить не можем. Не только у нации, но и у религиозных сообществ, организаций, фирм — у всех есть свое «Я», а попытка создать на основе этого что-то сверхчеловеческое — иллюзия. Каждая нация имеет свою идентичность, и именно на ее основе и вокруг нее нужно строить свою страну и международные отношения.

— Вы построили свою страну на основе культурных ценностей. А как относительно идентичности японцев сегодня?

— Долго мы, японцы, думали, что уже потеряли свой характер, традиционную культуру, самурайский дух, потому что каждый думает о себе и все меньше о общественных ценностях. Землетрясение и цунами показали, что японцы все-таки сохраняют свои особенности и традиции, а крепкий дух достаточно сильно укоренен в каждом из нас. В мире очень удивились, наблюдая за тем, как Япония справилась с последствиями марта 2011-го. Такая оценка изменила и наше сознание: позитив в культурных аспектах нужно признать и сохранить, а недавние события напомнили нам об этом. Ужасно, что погибло множество самых близких — это трагедия. Японцы очень хорошо держали себя эмоционально, а это одна из составляющих нашей традиционности и консерватизма. Конечно, консерватизм имеет и негативные стороны. У народа сильный дух, но вот у руководства государства — нет. Власть была фактически бессильна перед лицом кризиса. Так уже сложилось, что японское общество нуждается в сильном правительстве, потому что народ сам автоматически что-то делает, но в руководстве ничего не происходит. В обществе есть ощущение дисциплины и порядка, а потому мы терпим и преодолеваем неотложные вызовы. Но есть ощущение, что обществу нужно больше рационального управления.

— Как вы оцениваете трансформации, которые сегодня происходят в постсоциалистических странах? Как можно преодолеть последствия тоталитаризма?

— Не только в Западной Европе, но и в странах бывшего СССР после его развала была эйфория. Казалось, что после компартии и тоталитарной системы можно сразу стать передовой страной, поскольку на постсоветском пространстве высокий уровень образованности, технологий, есть ресурсы. Очень символично выглядело то, что 31 декабря 1999 года Ельцин, выступая перед народом, признал и извинился, что реформы, демократизацию, рыночную систему в действительности реализовать оказалось гораздо сложнее, чем думали. Изменить менталитет за 10 или 20 лет невозможно. Например, японцы периода Эдо (1603—1868, сегунат Токугава. — Ред.) и современное наше общество очень отличаются. Современный японец близок к современному французу, потому что понимает, что такое демократия, права человека, наука, но все же в эмоциональном аспекте он до сих пор близок с японцем Эдо-периода, чем с современным французом. Внешне Москва иная, чем была 20 или 50 лет тому назад, но по своей сущности — такая же. Наблюдая за современными россиянами, вспоминаю произведения Гоголя. С тех пор Россия не изменилась. Хотя, конечно, иное сознание зарождается.

— А какова роль Украины в трансформации России, на ваш взгляд?

— В подсознании у россиян есть опыт оранжевой революции. В декабре прошлого года люди выходили на площади не из-за бедности, а из чувства оскорбления со стороны властей, требуя уважительного их отношения. Следует понимать, что Украине самостоятельно влиять на такое государство, как Россия, очень сложно. Ей нужно сознательно и самостоятельно использовать западную Европу для влияния. В Украине сегодня более насущные вопросы-вызовы: это экономические вопросы и определенность внешней политики. Янукович балансирует между Европой и Россией, но почему-то не понимает, что Россия, например, скидку на газ не сделает, если Украина настаивает на полной самостоятельности.

— Одним из последних комментариев Вацлава Гавела, который он дал «Новой газете», была реплика следующего содержания: «Думаю, что российское общество ведет борьбу с самой жесткой из всех известных форм посткоммунизма, с этакой особенной комбинацией старых стереотипов и новой бизнес-мафиозной среды. Возможно, политологи найдут связь сложившейся в России ситуации с нынешними арабскими революциями, но лично я слышу в происходящем прежде всего эхо крушения «Железного занавеса», отзвук политических перемен 1989—1990 лет.» Можете как-то прокомментировать?

— Схожесть с арабской весной есть. Но в Москве в протестах принимали участие интеллигенты и средние слои общества, а в арабских странах — не совсем. Я высоко ценю то, что люди сознательно стали критиковать власть. Но все-таки я пессимистически смотрю на будущее России. Большинство сегодня все равно поддерживает власть и Путина, хотя, конечно, его авторитет не такой сильный, как раньше. Несмотря на то, он опять станет президентом в марте.

Еще один важный момент. Гавел — демократ, и он хотел верить в дух 1980-х годов. Ельцин сказал действительно историческую фразу — извинился за несделанное. В то же время за 8 лет президентства Путин сделал невозможное — стабильность. Время Гавела — это эпоха романтизма, и он был ее символом. Я уже говорил, что Россия остается Россией, и это не имеет ничего общего со временем, о котором говорит Гавел. Небольшой пример: коррупция сегодня в России на более высоком уровне, чем раньше, а это значит — закон не действует. Где демократия и модернизация? Я более пессимистично смотрю на такие вещи. Политические трансформации и перестройка, например, в странах Прибалтики, прошла уже давно, потому что это часть Западной Европы.

— Что для японцев значит понятие «свобода»?

— У нас это понятие не очень распространенное, хотя мы думаем, что делаем и говорим свободно, что хотим. Традиционный дух весьма силен, и для нас более важны человеческие отношения, чем индивидуум сам по себе. Например, если человек откровенно демонстрирует свое «Я» — это провинциал или маловоспитанный человек. Еще один пример: выступая на симпозиуме в Америке, докладчику обязательно надо сказать, что у него есть другое мнение. У нас, даже если кто-то иного мнения по определенному поводу, он всегда должен вежливо сказать: «да, я полностью согласен», но если прислушаться к его докладу — это кардинально противоположное мнение. Это отнюдь не значит, что у нас нет собственного «Я», просто демонстрация — признак бескультурья. Человеческие связи и отношения между людьми более важны.

— Какая насущная проблема в Японии сегодня, кроме преодоления последствий марта прошлого года, старения населения и финансового кризиса?

— Я не считаю нормальным современное правительство Японии. Они без опыта, потому что очень долго были в оппозиции и научились лишь критиковать власть. Руководить государством — дело совсем другое. Для них власть была врагом, против которого боролись раньше.

— Более чем на 90% Япония — это моноэтническое государство. Что это значит в современном глобализованном мире? Какие плюсы и минусы?

— Конечно, в этом есть как плюсы, так и минусы. В Японии достаточно монолитное общество. Хотя мы исторически принимали западные развитые элементы и технологии, но в то же время сохраняли свои традиции и культуру. Во времена глобализации монолитность скорее минус. В последнее время в японских фирмах много иностранцев. Наверное, никто не мог подумать, что Sony или Nissan будет возглавлять иностранец. Все же глобализация очень медленно к нам доходит, слишком уж мы традиционные во многих культурных смыслах.

— Как бы вы охарактеризовали сегодняшние отношения Японии с Россией? Есть ли шансы, что территориальные вопросы вокруг Курильских островов и Сахалина будут решены? Это актуальная проблема для японского общества?

— Как японцу, мне хорошо известна историческая сторона противостояния вокруг островов. На самом деле экономически это ничего не значит. Часто в России думают, что там много морских ресурсов и потому Япония так сильно в них нуждается. Это ошибочное мнение. Я часто говорю россиянам, что Япония исторически доказала, что страна может стать богатой, совсем не обладая ресурсами. В то же время другая страна продемонстрировала, что даже с колоссальными ресурсами можно быть бедными. В действительности это вопрос суверенитета, а не ресурсов. Также это вопрос достоинства государства, народа, нации. Мы понимаем, что Россия в ближайшее время острова не отдаст. Но это не значит, что их не нужно требовать, потому что это, в первую очередь, вопрос принципа, суверенитета страны в конце концов. В России еще не умерли имперские амбиции, а потому не удивительно, что она хочет быть духовным и политическим центром.