Практик истины

Несмотря на то, что Г.С. Сковорода не оставил систематизированного изложения своей философской концепции, все-таки она прослеживается через художественные произведения, трактаты, диалоги, басни и «разговоры», переводы и большое эпистолярное наследие. Еще академик Дмитрий Багалий подчеркивал, что «невозможно отличать в Сковороде писателя от философа и даже человека, ибо все это у него слито в единый монолит».

Очень трудно найти в мире философа, который бы имел такую неисчерпаемую жажду познания вечного и творческого самопознания, к чему он призывал постоянно. Кочующий образ жизни Сковороды помог ему прийти к мнению, что «жизнь наша, есть путешествіе» (сохранена тогдашняя орфография — «руська мова»).

«Украинский Сократ», постоянно отмечавший — «познай себя», «посмотри в себя», даже на могиле своей завещал высечь такую надпись: «Мир ловил меня, но не поймал». И, как считает выдающийся украинский философ современности, профессор Сергей Борисович Крымский, «Григорий Сковорода, следуя великому Сократу, утверждал, что настоящая мудрость не столько в познании истины, сколько в том, чтобы жить в истине... он считал настоящим философским результатом «книгу» своей жизни, в которой каждый поступок строится как строка жизнетворчества, а рукотворные тексты выступают только символизацией его творения жизни, ее знаками».

Главным источником всех человеческих бед и проблем, по мнению философа, является «несродность» — то есть нежелание и неумение искать пути «сродности» с постоянно меняющимся миром. Именно поэтому трудно назвать Григория Сковороду сугубо схоластическим, «кабинетным» философом — постоянная жажда эксперимента со своей жизнью, ставшая своеобразным карнавалом со многими ролями, приводит к тому, что сам он уверенно доказывает — мир так и не поймал его в «полной фиксации» (С.Б. Крымский).

А вот «инструментом» нахождения правильного жизненного пути Григорий Сковорода считал сердце. С ним связаны душа, мысли, дух, и именно через него они проходят. И человек предстает не как «мысленное» существо (философ сознательно избегал слова «разум»), а как производная духовно-сердечного бытия.

Знание его наследия, подвига подвижнической жизни усиливает интеллектуальную доминанту жизни в нашем разодранном, не целостном, фрагментарном мире.

Задумаемся ли мы, наконец, что Украина дала философа без преувеличения мирового уровня? О влиянии Сковороды на свое духовное развитие писали Тарас Шевченко, Иван Франко, Леся Украинка, Лев Толстой, Николай Бердяев, Павел Флоренский, Михаил Булгаков. Отголоски мыслей Сковороды можно услышать в современных философских течениях ХХ века, например, в трудах экзистенциалистов (Кьеркегор, Сартр, Камю, Ортега-и-Гассет).

Можно ли лучше опровергнуть дремучий, архаичный стереотип об украинце Казацкой эпохи, который, дескать, только и умел махать саблей, петь тоскливые песни и пить оковитую? Если вспомним, что род Сковороды был именно древним казацким родом и философ не то что никогда не стыдился этого, но и подчеркивал свою «сродность» с народом (не актуален ли сейчас смех философа в адрес «великого стада свинного» с его жаждой «честей, сребра, волостей»; «лучше голый, да правый, нежели богатый беззаконник!»; «здоровый хлебороб счастливее больного царя. Нет, он даже лучше здорового царя»), то перед нами — настоящий эталон, на который в своем духовном развитии должен равняться и современный украинец. Мы почему-то побаиваемся называть себя украинцами — не потому ли, что и за 11 лет независимости так и не стали политической нацией?

Легко быть философом в счастливые времена, но XVIII столетие для Украины было эпохой весьма трагичной, ибо само существование нации находилось под реальной угрозой. Жизнь человека ничего не стоила. И Сковорода, находясь в самой гуще этого народа, учит, как достойно выдерживать самые тяжелые времена и испытания.

Пунктиром творчества философа-путешественника (отнюдь не бродяги) становится непрестанная борьба за настоящее достоинство человека.

Насколько трудно человеку постичь все нас окружающее, лучше Сковороды никто и не скажет: «Великий съй круг міра видим есть, но он мечта и тънь: вещи и истинное сущее есть то, что под сенью его скрывается» («О въчности»).