Александр БОНДАРЬ: «Будем продавать все»

— Нашли ли Вы свое место в новой команде реформаторов Кабмина? Как Вы оцениваете шансы воплощения в жизнь всего ими обещанного? — Я не вижу абсолютно никаких препятствий, мешающих мне вписаться в эту команду. Я являюсь стойким сторонником реформ и никаких сомнений в этом быть не может. Все, что удастся мне сделать, — будет сделано. Что касается моих прогнозов, то я вообще никогда не берусь прогнозировать — я просто делаю то, что должен.

— Но все же, с Вами велись какие-то переговоры или же Вы в команду попали автоматически? Какие у Вас отношения непосредственно с новым премьером?

— Переговоров не было. Меня смена Кабмина напрямую не касается. Ведь я возглавляю орган с особым статусом — моя кандидатура утверждается по согласованию с парламентом. Но я участвовал в нескольких совещаниях и у нас нормальное общение. Что касается Виктора Андреевича, ну, скажите, какие могут быть отношения между двумя реформаторами? Нормальные, конечно. Как у него будет получаться — не от меня зависит. А все, что зависит от меня, я сделаю. В принципе, постараюсь по максимуму. Хочу, правда, отметить, что раньше работать мне было не просто. Были сложные задачи. Иногда одна противоречила другой. Например, перед президентскими выборами Фонд давал деньги в бюджет для выплаты долгов по зарплате и пенсиям, и в тоже время продавать надо было так, чтобы не провоцировать социальные конфликты с забастовками рабочих приватизируемых заводов и недовольством директоров.

О ПОДВИГАХ

— И много продали? Как Вы сами оцениваете свою работу в прошлом году? Что можете назвать достижением?

— Я бы сказал, что продали на самом деле не очень много, зато сделали это более-менее спокойно. У нас было две прогнозируемые цифры — 675 млн. грн. в доходную часть бюджета и сверх того — до 800 млн. грн. на погашение внешнего долга. По результатам года, ФГИ перечислил в бюджет около 700 млн. грн. Если посмотреть предыдущие годы — 98-й год — 370 млн. грн., 97-й год — 70 млн. грн. — то рост заметен. А достижением, пожалуй, назвал бы то, что такие суммы в прошлом году были собраны. Учитывая предвыборную неопределенность инвесторов, это вообще — подвиг.

— Интересно, как же тогда можно будет назвать результаты последнего президентского указа об ускорении приватизации, согласно которому Фонд обязан предоставить бюджету в 2000 году $500 млн., а за три года — $3 млрд.?

— Ускорение приватизации — это инициатива не только Фонда. Кабмин, например, утвердил постановление, где указал перечень объектов, подлежащих приватизации в этом году. Получилось два списка: список объектов, подлежащих полной приватизации и перечень предприятий, подлежащих первоочередной продаже. Сейчас, скажу я вам, проблема одна — по тем механизмам, которые предлагают международные финансовые организации, мы деньги от продаж сможем получить лишь в IV квартале. Механизм отбора советников — процесс не быстрый, к тому же не знаю как мы будем их оплачивать. А деньги нам нужны уже в этом квартале.

— И какие пакеты будете продавать?

— Продавать будем все, что не продано. Пакеты более 25% акций — на конкурсе, менее 25% — на бирже.

— Неужели наконец-то прояснится судьба «Укртелекома»?

— Комитет по связи уже завершил корпоратизацию «Укртелекома». Подали проект закона о приватизации этого объекта в Кабмин, оттуда он должен направиться в парламент. И как только ВР примет закон (законодательно «Укртелеком» до сих пор находится в перечне предприятий, не подлежащих приватизации. — Авт. ), предприятие полностью переходит в Фонд, и мы начнем формировать его размещение.

— И какой на этот раз планируется продать пакет акций?

— 25% предусмотрено законом.

— Засветились ли желающие его купить?

— Желающие есть. Я только не знаю, что они готовы заплатить. То есть, на словах покупатели есть.

— А что можно сказать о цене?

— Цена пакета зависит, в том числе, и от политической ситуации на момент продажи. Но не стоит забывать, что предлагается не такой уж большой пакет акций, чтобы вызвать ажиотаж.

— Да, пакет даже не блокирующий.

— Но это первый шаг. Надо прицениться.

— И все же, хоть приблизительно, сколько он может стоить? Помнится, года полтора назад тогда еще вице-премьер Сергей Тигипко прогнозировал за него чуть ли не три миллиарда.

— Я никогда не называю конкретных цифр заранее. Это же рынок!

— Да-да, я обратила внимание...

— Пока я занимаю эту должность, за каждой названной мною цифрой стоит ответственность. Вот и сейчас те 2,5 млрд. грн., которые мы написали в бюджете-2000 — цифра ориентировочная, необходимая для того, чтобы сформировать пакеты акций. А на эту цифру столько факторов влияет, что спрогнозировать ее достаточно точно вряд ли кому-то удастся.

— Так мы про «Укртелеком»...

— В данном случае какая- то цифра — несерьезное заявление.

— А насколько серьезна, в таком случае, цифра в $ 500 млн., названная в президентском указе?

— Цифра связана с бюджетом. Ее надо выполнить. Какую долю в ней займет «Укртелеком», и вообще будет ли он там, — проблемы Фонда. Конечно, если бы была возможность уменьшить эту цифру... Ведь не все так просто продается. Это только со стороны кажется, что инвесторы просто приходят и просто вкладывают деньги. А цифра, конечно, солидная. Но я считаю, что такой указ все равно был нужен и дальше нужны будут документы, ускоряющие процесс.

О РОССИЙСКИХ ИНТЕРЕСАХ

— Россия, как известно, сформировала небольшой списочек — 34 стратегических объекта — пакеты акций которых она хотела бы получить в счет долгов за энергоносители. Интересны Ваши комментарии и прогнозы по этому поводу.

— Да, действительно такой список передавался российской стороной. Россияне, кстати, давно предлагали нам рассчитываться предприятиями.

— Они хотят контрольных пакетов?

— В списке размер пакетов не указывался. Прежде чем говорить так конкретно, надо в принципе договориться о возможности погашения долга таким способом. Насколько я знаю, на всех переговорах украинская сторона своего согласия россиянам не давала. А вообще это вопрос не простой. И обсуждение его связано с наличием долга и отсутствием других возможностей его погашения. То есть, если не будут найдены иные варианты погашения долга, Украине очевидно придется пойти на такой шаг. В этом случае список, конечно, будет пересмотрен и тщательно проанализирован украинской стороной (в списке, предложенном Россией, значатся такие интересные предприятия, как «Южмаш», «Азовсталь», «МоторСич», «Арсенал», АНТК им. Антонова и т.д. — Авт. ). У меня нет данных, что подобная работа сейчас проводится.

— Каково ваше личное мнение — целесообразно ли пойти на такой шаг?

— Я не вижу в подобном ничего страшного, если говорить о подходах к погашению внешнего долга в целом для всех кредиторов. Надо только тщательно проанализировать, на каких условиях и по каким ценам может проходить такое погашение долга. То есть весь вопрос в цене объектов, устроит ли она одновременно обе стороны. Я же вообще считаю, что это даже плюс — это ведь такой альтернативный вариант погашения внешнего долга, к тому же без всех этих сложных процессов с конкурсами по продаже объектов. Словом, я бы пошел на такое погашение. Все равно будем продавать. Так какая разница, получим мы деньги от продажи и ими же заплатим по долгам, или же сразу получим эти деньги в качестве зачета по погашению долга. Здесь, правда, надо разрабатывать специфический механизм... Но в принципе, это реально.

ОБЛЭНЕРГО: «НЕ В ПРИВАТИЗАЦИИ ЗДЕСЬ ПРОБЛЕМА»

— А насколько реально в этом году продать стратегические пакеты всех областных энергокомпаний? (Такое требование заложено инвесторами в меморандуме экономического развития, представленного в декабре главой представительства Всемирного банка Грегори Эджейчаком и замминистра экономики Игорем Шумило).

— Я всегда говорил, что проблемы в энергетике не связаны с приватизацией. Но единого мнения по этому вопросу в обществе нет. Я не понимаю, почему как только в энергетике возникают проблемы, все тут же вспоминают о приватизации и требуют то продолжить ее, то вообще поотбирать назад уже проданные облэнерго. Не в этом проблема.

— А в чем же?

— Энергетический рынок не работает. В энергетике надо навести элементарный порядок, рыночные механизмы...

— ?

— Там проблема такая — есть единственный счет, на который все должны перечислять деньги, а приватизированные облэнерго не хотят. Все. А тут — международные организации, предлагающие приватизацию энергетики, причем с участием советников... Ну согласились мы, с участием советников отрабатываем графики, согласно обязательствам опубликовали отбор советников по семи облэнерго. Это все, что мы делаем в энергетике сейчас. И на фоне этого развернулись дискуссии «отбирать — не отбирать»... Я считаю, что надо побыстрее определяться, руководствуясь договоренностями с международными финансовыми организациями.

— Так будут отбирать облэнерго?

— У кого?

— У тех, кто успел приватизировать 7 облэнерго из 27 украинских.

— Если мы будем говорить о том, что намерены что-то отбирать, то вообще не стоит брать никаких обязательств перед МВФ и говорить о дальнейшей приватизации. Между прочим, попытки отбирать уже были, и Арбитражный суд уже подтвердил законность приватизации. Ну давайте еще раз сделаем тоже самое...

— Хорошо. Александр Николаевич, а Вы как считаете, те облэнерго, что уже приватизированы, как-то доказали преимущество своей формы собственности?

— Я не могу оценивать их работу. Я лишь считаю, что они работают так, как вообще возможно работать в сегодняшних условиях. Между прочим, любой другой, например, иностранный инвестор в этих условиях вообще работать бы не смог. Проблема в том, что за электроэнергию потребители не платят деньги. Отключать же неплательщиков права не имеют и приватизированные, и государственные облэнерго, ведь многие неплательщики местными властями включены в списки объектов, не подлежащих отключению. И разница между формами собственности в данном случае в том, что государственные «берут под козырек», а приватизированные идут на конфликт. Если на энергорынок придет западный инвестор, то он вообще ничего обсуждать не станет: не платят — выключит. Вот, например, в Грузии американская компания, купившая грузинскую энергетическую компанию, за неплатежи отключила службу безопасности Грузии... Начались разборки, подключили президента Грузии, а он сказал, что все так и должно быть... А у нас все по-другому.

— Да. Как-то не спокойно у нас. Один Николаевский глиноземный завод чего стоит...

— Я всегда говорил: конфликт на НГЗ закончится тогда, когда будет полная ясность с настоящим собственником. Я не сторонник того варианта, когда тому, кто уже имеет контрольный пакет акций, больше ничего не продавать, а искать других собственников, чтобы они потом выясняли отношения стрельбой.

— А что ждет этот завод в текущем году?

— Планируем продать 30-процентный пакет. Для этого раскрепили пакет, находящийся в госсобственности, и 5-процентный пакет сняли с биржевой продажи. 25% — временно закрепляем в госсобственнсоти. Я уже подписал план размещения акций.

«УПРАВЛЯТЬ ГОСПАКЕТАМИ ДОЛЖНЫ ГОССТРУКТУРЫ»

— Как вашего ведомства коснулась административная реформа?

— Только в упразднении Национального агентства по управлению корпоративными правами и возвращении Фонду его функций. Фонд, кстати, имеет несколько иные подходы к управлению госпакетами.

— Можно конкретнее.

— Мы не собираемся проводить широкомасштабную раздачу госпакетов в управление. Наша политика такая — управлять пакетами акций, находящихся в госсобственности, должны исключительно госструктуры, а коммерческие структуры должны такие пакеты покупать. На то они и называются коммерческими. Если же у них нет денег, то какие из них управленцы?

— Кстати, глава специальной контрольной Комиссии ВР по вопросам приватизации Александр Рябченко как-то заявил журналистам, что скоропостижное расформирование Нацагентства повлечет за собой впечатляющий сериал корпоративных разборок. Вы готовы?

— Скоропостижности, скажу я вам, нет никакой. Фонд, как и Нацагентство, знали о таком решении и готовились к расформированию. Очевидно А.Рябченко имел ввиду, что Нацагентство успело напринимать множество решений, с последствиями которых придется разбираться Фонду. Мы уже сталкивались с этим — многие объекты, которые мы планировали к первоочередной продаже, были исключены из такого перечня, поскольку их пакеты уже переданы в управление. Я, кстати, считаю, что подобное абсолютно не аргумент в пользу сохранения этих пакетов в госсобственности. Безусловно, там существует какой-то юридический нюанс — но я пока не успел вникнуть в подробности — но на основании того, что говорится, получается, что государство этим управленцам вроде как чем-то обязано. Я бы не был так однозначен и думаю, что все эти проблемы разрешимы. Хотя, как мне кажется, основные проблемы здесь все же связаны с тем, что пакеты зачастую передавались в управление на условиях, не связанных с процессом приватизации.

— Да, говорят, что многие из управленцев не выполняют своих инвестиционных обязательств. Что намерены делать с такими управленцами и пакетами акций?

— Разрывать договора.

— А с предприятиями?

— Те, что можно и нужно продавать — будем продавать. Я вообще не сторонник привязки к управленцам. Я всегда считал и считаю, что наиболее эффективная передача в управлении — это продажа. Я никогда не поверю, что управленец будет вкладывать деньги в объекты, которые не являются его собственностью и могут быть отобраны в любой момент. Я скорее поверю, что такой управленец будет выводить средства с предприятия, а не наоборот. Это мое глубокое убеждение.

А вообще должен сказать, что с упразднением Нацагентства активизировалась критика в адрес Фонда. Это вполне в духе наших традиций — ликвидируемый орган не может просто так уйти с политической арены и пытается подавать признаки какой-то жизни. Затем, наверное, возникает еще большее желание поруководить тем же ФГИ. И возникают некоторые проблемы, которые мне абсолютно не нужны. Я хочу спокойно и нормально работать, но знаю, что это на моей должности нереально. Поэтому давно смотрю на эти вещи спокойно. @=> Начало на 1-й стр.