Скромное обаяние налоговой администрации

Каждый выход к публике главного налогового инспектора страны Николая Азарова с итогами работы за отчетный период вызывает смешанные чувства. Не стало исключением и его последнее явление народу 9 апреля, будоражившее общественность всю прошлую неделю.

Скромные результаты работы Государственной налоговой администрации Украины по состоянию на 31 марта выглядят внушительно. 20,4% (пятая часть!) налоговых поступлений в бюджет (979 млн. гривен) взыскано налоговой администрацией принудительно. Похоже, треть от этой суммы будет неплохим вознаграждением налоговым инспекторам за доблестный труд. Всего же в I квартале налоговая администрация «мобилизовала» в сводный бюджет 4809 млн. гривен налогов, что на 17% больше (на 820 млн. гривен), чем за I квартал 1998 года. По словам г-на Азарова, на 31 марта в налоговый залог взято имущества на 11 097 млн. гривен, а 461 млн. гривен от продажи заложенного — уже отправилось в бюджет.

Но эти достижения ГНАУ не очень радуют: 13,9 млрд. гривен начисленных налогов мобилизовать так и не удалось (увеличение за I квартал на 4 млрд. гривен или на 40%). Причем «немобилизованная» величина имеет стойкую тенденцию к росту — только за 1998 год недоимка увеличилась на 8 млрд. гривен.

Средства массовой информации уже выработали традиционную реакцию на подобные заявления налоговой администрации: они или клеймят государство за непомерные фискальные аппетиты, или злорадствуют над бессилием налоговиков в противостоянии с недоимщиками. И в общем-то, они имеют для таких реакций все основания. Тем не менее мы предлагаем нашему читателю взглянуть на проблему немного иначе и попробовать разобраться, почему сами налогоплательщики, которых в нашей стране «большинство», позволяют так с собой обращаться. Почему они не протестуют? А если протестуют, то почему их протест настолько незаметен, что система налогообложения год от года только ухудшается?

Для начала вспомним нашу недавнюю экономическую историю. Любой директор, не важно государственного или частного предприятия, еще помнит, как несколько лет назад, где-то в 1993—1994 годах, он свято чтил налоговое законодательство. Он мог задержать платеж поставщикам, вовремя не заплатить зарплату, но налоги уплачивались в срок. Однако рано или поздно сумма денежных поступлений предприятия оказывалась меньше его расходов — налоговых обязательств (почему так получалось — отдельный разговор), выплат заработной платы и хотя бы частичной проплаты денег поставщикам. Следовательно, если бы директор тогда так же ревностно продолжал уплачивать налоги, то сегодня от его предприятия остались бы развалины. Поэтому рано или поздно почти все сегодня еще работающие предприятия оказывались не в состоянии уплатить налоги. Так возникала просроченная задолженность по налогам. А затем включался счетчик — штрафов и пени.

В тот самый момент, когда на предприятии повисала крупная задолженность перед бюджетом, которую оно по разным причинам не могло погасить в принципе, у него существенно изменялась система приоритетов. Уплата налогов перемещалась на последнее место по приоритетности. Эта закономерность распространялась и на тех, кто налоги заплатить мог, но не хотел. Мотив был прост, ведь «не платили все». На том этапе государство еще могло воздействовать на злоумышленников. С одной стороны, оно могло добиться изменения и улучшения налоговой системы, чтобы стимулировать эффективную работу предприятий и своевременную уплату налогов; с другой — пресекать неуплату налогов вплоть до банкротства должников. Понятно, что ни первое, ни второе сделано не было, послужив толчком к следующему этапу взаимоотношений предприятий и государства.

Если обычные рыночные процедуры взаимоотношений должника (предприятия) с кредитором (государством) были последним, мягко говоря, отвергнуты, их отношения неизбежно становились «неформальными». Причем от государства предприятиям нужно было только одно «политическое решение» — не банкротить и не менять менеджмент или, иными словами, дать возможность функционировать. В ход шли любые доводы — от угроз национальных забастовок и социальных катаклизмов до угроз исчезновения источников взяток. Параллельно предприятия изменяли отношения и с партнерами. Из них либо полностью, либо почти полностью исчезали деньги. Интересно, что без денег было удобнее работать не только потому, что так можно не платить налоги, но и потому, что цены, которые мотивировали партнерские контакты, уже стали «неденежными», бартерными (т.е. очень-очень высокими).

В свою очередь формирование специфической иерархии цен, выстраивание более-менее четких соотношений между ценами бартерными, зачетными и денежными таило в себе не только вред. В случае предпочтения денежных платежей расторопный руководитель мог существенно снизить отпускную цену на сырье и на собственную продукцию и тем самым выйти на безубыточную работу за деньги. Но эта возможность экономикой так и не была востребована. Если бы правительство еще в 1995—1996 годах позволило предприятиям освободиться от неработающих активов, запретило безнаказанно уходить от налогов и не создало для финансовых капиталов приманку в виде суперприбыльного фондового рынка, шанс для экономического роста был бы уже реализован. Однако этого не случилось. Это чуть-чуть пробуют сделать теперь (вспомните, те же газовые аукционы с денежной ценой вдвое ниже неденежной), но время-то упущено. Впрочем, и в цене конечного товара этой низкой газовой цены тоже нигде не видно.

Советник главы НБУ по макроэкономике Виктор Лисицкий называет эту систему неденежных взаимоотношений «экономикой фиктивной стоимости» и предлагает свой рецепт оздоровления. В частности, он считает, что в первую очередь нужно отменить картотеку №2, безакцептное списание средств со счетов, усилить защиту прав собственников, перестать перманентно изменять законодательство и, конечно, «ограничить государственное потребление», чего без структурных реформ никак не сделать. Действительно, г. Лисицкий абсолютно прав, предъявляя такие претензии к экономической политике в Украине. Но почему точно такие требования не выдвигают налогоплательщики, которые формально «государственное потребление» обслуживают?

Да потому, что им выгодно жить в «экономике фиктивной стоимости». Они за несколько лет научились виртуозно извлекать из нее денежный доход не только в гривнях, но и в СКВ. Их всецело поддерживают центральная и местная власти, которые тоже получают процент от этого дохода, давая им взамен «право на жизнь». Есть ли выход из этого порочного круга, может задаться вопросом наш читатель, справедливо полагая, что рубить сук под собой никто не станет. Как ни странно, есть, но, наверное, не сейчас.

К сожалению, налогоплательщиков, которые одновременно являются собственниками эффективных производств, пока «меньшинство». А ведь только они могут выступить с серьезной инициативой рационализации отношений между властью и бизнесом, потому что только они в силах отказаться от неформальных отношений с государством… и начать платить налоги. Нужно только, чтобы это «меньшинство» не исчезло совсем. Ирина КЛИМЕНКО, «День»