Украинское село:

Трагическая судьба украинского села... Трудно найти в мире народ-хлебопашец, который пережил бы такие тяжелые времена и гонения, как выпавшие на долю украинского крестьянства. Причем новый болезненный удар оно получило, как это парадоксально не выглядит, не под гнетом очередной метрополии, а в условиях государственной независимости.

Почему так случилось, что, невзирая на плодородные земли и в целом благоприятный для развития аграрного производства климат, достаточную обеспеченность техническими средствами, профессиональными кадрами, постсоветское сельское хозяйство Украины пришло в длительный и глубокий упадок? Почему ни в одной из постсоциалистических европейских стран не было такого большого разрыва между стартовым потенциалом и финишными результатами?

БЕЗ СОБСТВЕННОЙ ЗЕМЛИ ФЕРМЕРОВ НЕ ВОСПИТАТЬ

И отечественные (В. Юрчишин, О. Онищенко, П. Саблук), и зарубежные (Стефан фон Крамон-Таубадель) ученые считают основной причиной такого состояния аграрного сектора отсутствие в государстве всесторонне отработанной стратегии развития сельского хозяйства, неумелое осуществление преобразований на селе, большой разрыв между политико-правовой базой реформирования социально-экономических отношений и их производственно-хозяйственным, экономическим и политическим наполнением. В итоге — преобладающими стали средние звенья экономических, социальных и политических отношений, можно сказать, промежуточный общественный строй, отличающийся и от государственного социализма предыдущих десятилетий, и от рыночно-капиталистических порядков. Имитация проведения радикальной земельной реформы лишь углубила кризис сельскохозяйственного производства.

Недавно Президент Украины Виктор Янукович заявил о необходимости продолжения этой реформы, однако пока еще трудно сказать, в каком направлении она будет осуществляться. Ясно одно: земельная проблема в Украине остается нерешенной и крайне неотложной. Потому что если земля не продается, то крестьянский пай в один-два гектара никоим образом не способствует развитию фермерства, а только, в лучшем случае, натуральному хозяйству. Зато под разными загадочными названиями появляются безликие, неперсонифицированные латифундии, основанные на земельной аренде, которая не способствует ни окультуриванию сельскохозяйственных площадей, ни рациональному ведению хозяйства, а лишь хищническому истощению почвы.

Цель таких арендаторов — взять все и сразу, а дальше хоть трава не расти. К чему это приводит, веками демонстрировали страны Латинской Америки. Сельская местность здесь давно превратилась в депрессивный район. Поучительным для нас может быть и негативный опыт реформирования сельского хозяйства в африканских странах (Конго, Либерии, Кот-д’Ивуаре, Сьерра-Леоне), в которых аграрные преобразования тормозятся из-за политической нестабильности. Причем осуществление радикальных земельных реформ сдерживает не коррумпированность политических лидеров, господствующего класса, а коррумпированность в сочетании с конкуренцией элит и классов. Например, в северной, западной и восточной частях Нигерии существуют абсолютно разные представления относительно того, какой должна быть страна, кто ней должен руководить, какие формы ведения хозяйства, землеустройства считать приоритетными. Масса энергии расходуется на внутриэлитную конкуренцию. Ситуация кажется очень знакомой. И заявления о том, что Украина вроде бы становится мощным аграрным государством, экспортноориентированным на производство сельскохозяйственной продукции, лишены реального содержания, пока не преодолено прошлое, да и нынешний негатив, поскольку сдача земельных паев в аренду и мизерная оплата за пользование ими является продолжением коммунизации села в видоизмененной форме.

НЕОБХОДИМО СТРОИТЬ СЕЛО БУДУЩЕГО, А НЕ ПРОШЛОГО

Где выход? Где концепция развития сельского хозяйства? Где наполнение реформаторских деклараций реальным содержанием? Ведь сельское хозяйство — это уникальная основа жизнеспособности страны, единственная в своем роде структура вечно востребованной продукции в системе человеческого бытия. С другой стороны — мощная база возобновляемых энергоносителей, в частности биотоплива. Десятки миллионов гектаров запущенных земель могли бы стать высокоприбыльными. Неужели жизнь и мировой опыт ничему не учат?

Сдерживающим фактором модернизации села является и то, что материализация идеи фермерства еще не вызрела психологически в высших эшелонах украинской власти. Не потому ли фермер без реальной собственности на землю, очень необходимых ипотечных банков и твердых обязательственных контрактов с государством, частным бизнесом, за что и дают дотации, и сейчас забыт и оставлен без внимания. Развитие фермерства не может происходить без институционных изменений, без всей имеющейся старой иерархии руководства сельским хозяйством. Регулятивная деятельность государства должна сосредотачиваться исключительно на дотационной политике в рамках решения таких вопросов, как закупка и экспорт зерна, продажа техники, горючего и тому подобное.

Не следует забывать также, что село развивается по законам логики сельскохозяйственного производства, адекватным времени. В конце концов, оно не может оставаться окаменелым пережитком прошлого. Однако с высоких и не очень трибун часто раздается: «Нужно возрождать село». Какое? С сапами, трудоднями, безнадежностью, бесправием и беззаконием «красных помещиков»? Или, может быть, опуститься еще ниже по хронологической лестнице в глубины пройденной истории? Тогда село предстанет как крестьянская община с ее разделениями и переделами на едоков и душ, как административная единица в сельской местности в виде одного из фундаментов империи. А может быть, еще ниже — в 1861 год?

Возродить село прошлого будет прыжком назад, в утопию. Такое впечатление, что критикуя на словах коллективизацию 1929—1933 гг., на практике тормозят искоренение ее антикрестьянской сути. Формы ведения хозяйства, порожденные ею, продолжают практиковаться в несколько либеральном смысле и до сих пор. Ее последствия не преодолены в физическом смысле: существуют и сегодня колхозоподобные формы организации землепользования, которые деликатно называют сельскохозяйственными объединениями. Роднит их с колхозом то, что основаны они на отчужденной от крестьян земле, прикрытой виртуальными паевыми сертификатами, которые подчиняют норме право крестьянина на 1—3% собранного урожая, что, между прочим, не всегда реализуется. При этом работа крестьянам не гарантируется. Как и в колхозную эпоху, руководствуются агрообъединения вертикально построенными районными и областными сельскохозяйственными отделами. Что это — привычка? Инерция колхозной системы? Отсутствие воли к реформированию отрасли и села?

Не преодолены последствия коллективизации и в морально-этическом смысле. Подневольный труд сформировал у определенной части крестьян потребительские настроения, безропотную готовность к выполнению чужой воли. Зависимость материального положения людей от места в номенклатурной иерархии привела на начальном этапе реформирования сельского хозяйства к формированию антирыночных социальных групп, своеобразного тандема — консервативной части управленческого аппарата и исполнителей их воли, люмпенизированных иждивенцев.

Кстати, подобные сюжеты часто случались в нашей истории. Так, после 1861 г. немало крестьян, привыкших к патернализму, не были готовы к самостоятельной предпринимательской деятельности. В Каменец-Подольском городском государственном архиве хранится письмо помещика Летичивского уезда Эразма Стогова, отправленный в 1864 г. подольскому губернатору. В нем он жалуется на «Дурное состояние нравственности» крестьян — его бывших крепостных из сел Снитовки и Рассох. Помещик искренне признается, что до реформы 1861 года распоряжался крестьянами, как «своими рабами», придумывал разные повинности. Но, невзирая на эксплуатацию, бывшие крепостные вспоминают те времена как благодатный период в их жизни. Получив волю, часть из них растерялась, не зная, что с ней делать. На протяжении многих лет о них постоянно заботились, стимулировали труд усердных, но в то же время знали всех гуляк, контролировали каждый их шаг, карали за недобросовестность. Поэтому после освобождения они не могли работать без посторонней опеки, контроля и помощи. «Из инвентаря в 1848 г. у крестьян было 33 плуга, — отмечает Стогов. — А теперь нет ни одного. Все пропили».

Подытоживая, отметим, что вопреки всему, украинское село уже давно подвержено трансформациям, однако, вместо продуманных и рациональных — застойно-болезненным и медленным. По мнению многих ученых, из нынешних сел выживут только те (5—10%), которые будут центрами переработки сельскохозяйственной продукции. Остальные — станут центрами одной или нескольких ферм с немногочисленным населением (владельцы ферм и работники), занятым рыночным производством ежедневно необходимых и востребованных потребительских благ. В результате появления и укрепления такого формата организации индустриального труда на земле исчезнет проблема, которая сегодня дамокловым мечом висит над Украиной.