Краковские реминисценции

Пик фестивальных событий совпал с юбилеем издания книги Элвина Тоффлера «Шок будущего», в которой всемирно известный социолог предсказывал жестокость технологического и цивилизационного влияния на человека и оказался прав, как свидетельствуют волнения и в мире искусства. Может быть, поэтому традиционному вроцлавскому фестивалю «Диалог» апеллируют люблинские «Театральные конфронтации», а интонации сопотского «Открытого курорта культуры» обретают драматичное продолжение в «Краковских реминисценциях театральных» KRT.

Первым спектаклем фестиваля, который в этом году прошел в 36-й раз, оказался «Пролог» режиссера Войтека Зеймилски (общий проект фестиваля и «Охота Театра»). Несколько раз в день его разыгрывает группа из 10 — 20 зрителей. Каждый должен надеть наушники и выполнять команды Голоса. Сначала он почти шепотом предлагает присмотреться к тем, кто оказался вместе с вами в фойе театра, и задуматься: действительно ли компания случайна. Разглядывание друг друга наша компания перевела на дружеский смех по поводу искусного манипулирования доверчивостью зрителей. Затем Голос пригласил в зал, попросил остановиться на белом ковре сцены, как вполне достойно заявивших себя для актерства. По его рекомендации мы разглядели посередине строку белых цифр — от 0 до 9. По этой шкале предложено было распределиться соответственно степени зависимости от театра. Оказалось, группа средне-сильнозависима. Потом, ответив «да» или «нет» на вопросы наподобие: «Имели ли вы смелость не досидеть до конца спектакля? Пишете ли вы sms во время действа? Хватало ли мужества не чихнуть в ответственный момент?» — нужно было сделать шаг вперед или назад.

После получасового юмористически-философского тестирования Голос сообщил об отсутствии в нем какого-либо смысла. Жизнь — не стометровка, и в театре не бывает победителей. В этот момент ассистенты вручили каждому по большому пуфу, а Голос предложил выбрать место и прилечь. Свет погас, как перед открытием занавеса, и Голос с юмором заметил, что, по-видимому, именно в такой позе зрителю удобнее всего было бы в театре. В качестве доказательства — изображения каждого из «исследуемых» появились на потолке. Освещая контуры тел, соединяя их прямыми линиями в многоугольники, проявляя и увеличивая лица, Голос пытался найти смысл в случайности расположения. Сам становился при этом кашперовско-чумаковским и таки усыпил всех. Бодрая музыка и провозглашение Голосом о безусловности получения наслаждения от встречи с театром известили об окончании спектакля. Голос вывел нас со сцены через «центр театральных исследований» с множеством экранов, микрофонов, световым и звуковым пультами управления и молчаливо безразличными, талантливыми и остроумными «исследователями». Так обстоятельно рассказываю об этом художественном эксперименте, потому что в нем, как оказалось после большого количества просмотренных спектаклей, в действительности было множество прологов. К современным ипостасям театра, к его творцам, потребителям и единомышленникам. Но больше всего это касается его значимости в культуре, первостепенность которой на всю современную экономически «застуженную» Европу провозглашает Польша. Вспомнилось высказывание одного финансиста в связи с проблемами евро: «Валюта так же невозможна без нации, как и нация невозможна без валюты». Польша предлагает в качестве национальной идеи — культуру, и такова тенденция современной цивилизации в формировании новых наций — не по географическим координатам, а по уровню культуры, взаимным увлечениям и восприятию.

Как сказал Чеслав Милош, «Семейная Европа». «Различия, которые отделяют нас друг от друга — пол, раса, цвет кожи, обычаи, взгляды, верования, — все это ничто по сравнению с фактом, что все мы сотканы из времени, что рождаемся и умираем, как однодневные бабочки. «Сейчас», которое невозможно поймать, убегает назад или вперед, это либо воспоминания, либо мечта. Язык, на котором мы общаемся, — это моделируемое время, и музыка тоже. А разве занятие живописью или архитектура не перемещают ритм на пространство?» И так хотелось бы продолжить: а разве театр не перемещает.., и формулы емкой и лаконичной я пока еще не назову.

В спектакле «Три фурии» Театра «Моджеска» в городе Легнице (режиссура Марцина Либера) кажется, что язык человеческий переводится на язык человечности. Действие происходит на перроне вокзала. Времена военные, постсоциалистические, послевоенные и социалистические проходят сквозь путников с грохотом современного хард-рока. Истерической кажется музыка современников на фоне обреченности людей в нечеловеческих испытаниях войны. Женщину, которая пришла в село, чтобы выменять вещи на еду, крестьянка заставляет отдать пальто. Замотанную в лохмотья, как партизанку, ее едва не убивает фашистский офицер. «Поляки могут быть более жестокими друг к другу, чем фашисты?» — выкрикивает дирижер в черном смокинге, белой рубашке, красной бабочке, с красными глазами и красными ногтями.

Неэвклидова геометрия душевных порывов переводится на тексты тела, на рифмы мизансцен. Хореографо-драматический спектакль «Нам так повезло» в постановке группы «Харакири Фермеры», режиссер Анна Бжезинская, исполнительница Доминика Кнапик неожиданно для танцевального спектакля вводят град слов в прямой диалог с телом на фоне случайных, иронических и содержательных видеоотголосков.

Современный балет на музыку И. Стравинского «Весна священная», поставленный Янушем Орликом и исполненный им вместе с Домом Чапских и Миколаем Киганом, небольшое пространство сцены наполняет до краев интенсивным движением танцоров. Безукоризненная синхронизация с музыкой, исключительный технический уровень, мощная энергия переводят танец из средства выражения в фигуру самодостаточности.

Очевидно, природа чувств, выплескивающаяся наружу, изменяется чрезвычайно динамично. Высокие чувства неподвластны уму, никчемные об уме и понятия не имеют. Вот и становится театр переводчиком между умом и чувством, между мотивами и поступками, между эмоциями и действиями.

Однако бывает и так, что будто все в стопоре, а время идет, жизнь продолжается. Об этом спектакль-концерт «Москва-Петушки» по поэме В. Ерофеева «Краковского Нового театра» в постановке Павла Зарека. Спектакль настолько не пытается пересказать сюжет, что создается впечатление, будто он хорошо известен польскому зрителю. Актер зачитывает из разложенных на пюпитре листков рецепты коктейлей: «Слеза комсомолки», «Сучий потрох», «Иорданские струи» и др. Что-то сливает из стаканов в графин, выпивает, кряхтит раз, второй и на третий — выкряхтивает песню В. Высоцкого или Б. Окуджавы, а то и старинный русский романс. Исполняются песни на языке оригинала в ресторанной музыкальной интерпретации. Сначала это, так сказать, действо раздражало, но незадолго до финала возникло ощущение того времени, которое называли «эпохой застоя», а спектакль утверждает: точнее было бы назвать «эпохой запоя». Высота бардовских чувств, острота мысли, призывность тушатся алкоголем по благословению ленинского центрального комитета. На душе становится гадко, кажется — все же было что-то хорошее в те времена, а если задуматься — кроме того, что «как молоды мы были и верили в себя», все остальное — весьма сомнительно.

Вот такие мысли навеяли «Краковские реминисценции театральные». В программе этого фестиваля были также спектакли фестиваля «Конфронтация театральная» — «Хор женщин» института Театра им. З. Рашевского и «Братья Карамазовы» по Ф. Достоевскому в постановке театра «Провизориум» из Люблина, которые киевляне видели в программе Киевского международного театрального фестиваля «Дом Химер». Наша газета в свое время писала о них. А зрители, посмотревшие их, участвовали в реминисценциях, которые волнуют сегодня мир театра — Театра, который не знает границ, Театра, у семьи почитателей которого нет пасынков и падчериц, а все между собой — кровная родня.