Евгений Грицяк: Историю творят мученики, а не мучители

У людей неравнодушных есть понятие «места силы», то есть те энергетические островки, которые держат в тонусе дух живущих. Есть также и люди-герои, сгустки позитивной энергии, часто непризнанные официально, с ментальным клеймом — потому что нет пророка в своем Отечестве, но к счастью, живые. Чтобы о них знали те, кто чувствует себя украинцем, стоит бросить все силы. Если мы не доросли до того, чтобы бесповоротно признать героями всех, кто боролся за свободу Украины, делайте это персонально. Мы попытались — и победили. Евгений Грицяк до недавнего времени не имел никаких государственных наград, а после публикаций в «Дне» получил из рук Президента Украины Виктора Ющенко орден «За мужество».

ПОВОД ДЛЯ ОПТИМИЗМА

Мир становится ничтожным на глазах. Мало улыбающихся людей, большинство подсело на пластмассовые ценности, а о настоящих героях привыкли рассказывать плаксивым тоном. Знаете, что задело меня в книге одного из предводителей Норильского восстания 1953 года Евгения Грицяка? Описание небесного перелива — северного сияния, которым любуется осужденный на 25 лет по трем статьям «Измена Родине». Ежеминутная борьба за человеческое и национальное достоинство в условиях лагерного режима? Да. Но цельная личность нуждается в большем. Видеть красоту, запеть полной грудью свою песню, поставить перед собой сверхцель и без колебаний положить за нее свою жизнь. А после всего этого, что морально убивает даже самых стойких, лишает веры, делает черствыми, — жить. Не только для собственного «я», а скорее — для людей. Евгений Грицяк как раз является таким человеком. Мы встретились с ним в его селе Устя на Прикарпатье, чтобы поговорить обо всем.

ДЕРЖАТЬ ИСТОРИЮ НА ПЛЕЧАХ

— Евгений Степанович, что вам заложили в детстве?

— Отойти ко сну без «Отченаша» — не дай Боже. Мне кажется, что я с ним родился. Бога себе представлял очень добрым, и знал, что его нужно просить — «Боже, дай нам Украину», но шепотом, потому что все мои родные называли это наибольшей нашей бедой. Маленьким я верил, что на других планетах живут такие же люди, как и мы, — возможно после прочтения книги одного учителя «Страна голубых орхидей». Мой отец был грамотным человеком на селе, выписывал газеты, люди сходились к нам на беседы, и я все время слышал, что Земля круглая. Думал, а мы ведь так и упасть можем, как с мяча. Поэтому решил пойти и посмотреть, где же заканчивается этот круг.

— А вы знали, что Шевченко делал то же самое?

— Нет. Ходил-ходил, холмы, овраги, горы видел, и сделал вывод, что Земля круглая, как калач. Наилучшим воспоминанием из детства является эпизод, когда я пас коров — и внезапно началась буря. То состояние, когда я один возвращался со стадом домой, а на улице ни души, все убежали, а мне не страшно, а наоборот — приятно, ощущаю до сих пор.

— Евгений Степанович, вы недавно побывали в Батурине. Каковы ваши впечатления от гетманской столицы?

— Мы с внуком Тарасом посетили Киев и Батурин. Очень мне там было хорошо, приятно, я горд за нас всех. Тарас меня фотографировал (молодой человек заканчивает исторический факультет и пишет дипломную работу на тему Норильского восстания. — Авт.). Это великое дело — возрождать, восстанавливать национальные святыни. Это событие — знак того, что Украина поднимается с колен.

— Книга ваших воспоминаний о Норильском восстании впервые вышла в издательстве «Смолоскип» в 1980 году. Как вам удалось передать рукопись за границу, вы же были под тотальным наблюдением органов?

— Сейчас я об этом уже знаю, могу, наверное, написать, а тогда приходилось прибегать к конспирации — этому меня научили еще в молодежной организации ОУН, Мельниковской, хоть мы тогда разницы не делали. С Осипом Зинкевичем, который после эмиграции стал директором издательства «Смолоскип», мы вместе учились в торговой школе. Сначала я перефотографировал рукопись зеркальным фотоаппаратом «Старт» и пленку смотал. Я знал, у что Афанасия Заливахи есть контакты со свободным миром, поэтому повез ее в Ивано-Франковск. Он ничего не обещал, но взял. Через два года услышал по «Радио «Свобода», что моя книга издана. Как было дальше, мне рассказала Надежда Светличная, когда я у нее гостил в Америке. Из Ивано-Франковска в Киев повезла сверток тетя жены Заливахи Люба Возняк, сестра которой была женой брата Степана Бандеры Василия. Оксана Мешко в Киеве отправила его к Павлу Стокотельному, который позже стал мужем Светличной. Он повез его в Ростов-на-Дону, где передал знакомому моряку, которого и встретил Осип Зинкевич. Каждый, кто брал это в руки, рисковал.

САМОСОЗНАНИЕ ДУХА

— В ссылке вы увлеклись йогой. Расскажите об этом.

— После одного из этапов в Иркутск, чувствовал себя настолько физически ослабленным, что пройти несколько шагов для меня было проблемой. По нескольку суток испытывал страшную мигрень. Таких узников на зоне называли «доходягами». Вениамин Дужинский из Львова посоветовал мне обратиться к врачу Василию Кархуту, он, кстати, был когда-то личным врачом митрополита Шептицкого. Расскажу вам, как он мне помог. Обследовал меня и говорит: «Мы оба в тяжелом положении, я не буду мудрствовать на бумаге, а скажу вам откровенно — все то, что вы перенесли, вылазит наверх, и медицина в вашем случае бессильна». Я возвращаюсь в барак, а парни спрашивают меня, что сказал врач. Отвечаю: «Умирать...»

А мне этот Дужинский (я уже видел, что он стоял на голове, но не понимал, к чему бы это) и говорит, что из Москвы к нам пришла брошюра «Наука в дыхании индусских йогов», люди переписывают ее. Почитай. Я прочитал и начал переписывать, потому что на работу меня тогда не гнали, я не в силах был, а переписать за день мог всего три карточки. В свои 33. Учитывая свое физическое состояние, я мог только выполнять упражнение по ритмичному дыханию на ходу. И начал серьезно заниматься. Понемногу почувствовал, что становлюсь здоровее, напитался энергией. И уже через три месяца я пошел на пилораму работать.

— Евгений Степанович, а как вы открыли в себе этот дар?

— Когда освободился после первой ссылки, то решил жениться. Как раз во время свадьбы у одной женщины произошел сильный приступ головной боли. Говорю жене, мол, отведи меня к ней — на зоне в той книге я читал, как помогать не только себе, но и другим — возложением рук. Это был мой первый удачный сеанс. Она только через несколько волн повернулась и спросила: «И что, уже не будет болеть»? А я же не знаю, будет или не будет, поэтому ответил дипломатично: «А чего она должна у вас болеть». И она прожила еще 25 лет, а боль уже не возвращалась. И с того времени у меня нет выходных, приходят люди за помощью. 20 женщин, которые не могли забеременить, уже нянчат детей. Люди приезжают со словами «мы слышали, что вы все можете», иногда сам еду к людям, которые не могут приехать (Евгению Степановичу 83 года. — Авт.). Однажды обратились люди, у которых на днях была намечена свадьба, а в доме, по словам врачей, дед при смерти. Люди говорят, что похороны им сейчас помешают, поэтому — продлите дедушке дни жизни. Я ездил к ним. Знаю, что дед тот жил еще полтора года, возможно, и до сих пор живет, но мы потеряли контакты. Как-то мужчине гроб купили, а после моих сеансов он прожил еще семь лет.

Впоследствии я перевел эту книгу, и ее издало издательство «Здоров’я». Мой гонорар составил тогда две тысячи купонов.Зато какое моральное удовлетворение!

— На зоне вы самостоятельно выучили английский?

— Здесь начинается предистория к увлечению йогой. Среди узников был один еврей, Аврам Шифрин, мы с ним стали приятелями, потому что он имел много эзотерической литературы. Через него я взял у одного литовца книгу «Автобиография Парамаганеса Йогананды», основателя йоги, на английском языке, испещренную цитатами на санскрите. Книгу эту я взял на две недели. Рассказываю знакомым, что там есть интересные вещи, а они, зная, что изучил английский в камере-одиночке в течение 5 месяцев, советуют перевести. Но я ведь не переводчик. И книгу в 500 страниц уже вернул. Я иду к Шифрину и прошу помочь еще раз взять ценную книгу у литовца. И тот взял — как для себя, уже на 2 месяца. Поэтому сажусь переписывать по ночам, потому что днем на работу и дважды в неделю — в школу, чтобы закончить среднее образование. Но все же переписал от руки. И дальше сел переводить, точнее пересказывать, как мог. Справился с первой главой и иду к врачу Кархуту, так как он был и редактором журнала «Огни» в довоенной Польше, и писал сам. Он берет красный карандаш, и, Боже мой, он говорит, что я «потерял чутье украинской речи». Начинает править — все красное. Как-то кто-то получил из дома книгу Рабиндраната Тагора на украинском. Я бросаю свой перевод и окунаюсь в украинский литературный язык. Это мне помогло. Следующую главу врач Кархут поправил в трех местах. Так он из меня сделал переводчика. (Евгений Грицяк перевел всю книгу: половину в лагере, другую — после «внезапного» освобождения, мы видели готовый машинописный вариант. В 1990-х гг. в Чикаго приобрел себе эту книгу на английском языке, а в Украине до сих пор не нашлось издателя, хотя книга переведена на многие языки, а нам советуют довольствоваться русским. Лагерная запись от руки на украинском языке сейчас хранится в музее в Индии.— Авт.)

— Евгений, какими были ваши отношения на зоне с русскими? Спрашиваю об этом потому, что в книге ваших воспоминаний есть строки о том, что вы отказались сотрудничать с ними в борьбе против большевистского режима, когда услышали, что об отделении Украины от России не может быть и речи.

— Я им тогда ответил, что мы не хотим положить свои жизни лишь за то, чтобы изменить цвет нашего хомута, мы хотим освободиться от него. Так думал Заонегин, которого, кстати, я больше не видел. Но позже у нас с россиянами установилось взаимопонимание. Когда мы добились приезда комиссии из Москвы, то группу представителей от политзаключенных мы сформировали быстро: украинцев представлял я, русских — Владимир Недоростков, белорусов — Григор Климович. Когда я проводил митинг, Недоростков хотя и не выступал, но стоял рядом.

— Почему сегодня мы стали такими равнодушными? Почему украинцы не могут вытравить из себя раба?

— Мы даже в лагере себя такими не чувствовали, поэтому и восстали. А кто чувствовал себя так — тот сидел тихо и отговаривал нас, мол, перестреляют. Меня часто спрашивают, как я на такое решился? Я отвечаю, что там не было никакой отваги, а простой расчет: я знал, что там я не выживу. И что мне от того, что проживу еще год-два и загнусь, и меня в вечную мерзлоту бросят. Что мне с того? Поэтому я считал, что это никакое не геройство. Я говорил, мол, почему вы не боитесь умирать в одиночку, а расстрелять там могли когда угодно, и боитесь умереть вместе?

Телефон в доме Евгения Грицяка во второй раз отрывает нас от разговора. На этот раз на связи Киев. Василий Ткачук, режиссер документального фильма «Загадка Норильского восстания», планирует наконец показать фильм в Ивано-Франковске.

— Что вас сегодня разочаровывает в наших реалиях, а что дает надежду?

— Это у нас какой-то национальный недостаток — «придите, и правьте нами». Мы не хотим брать власть, сегодня ниша лидера у нас свободна. Мы инертны, и не осмеливаемся брать на себя ответственность, даже не хотим знать своей истории, никого это не трогает. Мне один только чекист сказал о книге — «голова пухнет», а так только свои: «Ой, ну вы и пережили». Даже эта награда имеет смысл для людей, потому что им необходимо вещественное доказательство, а я каким был, таким и остался. Кому отдать свой выбор? Думаю, что наибольшим патриотом Украины будет тот, кто снимет свою кандидатуру в пользу того, у кого больше шансов. Нам нельзя распыляться. Но это еще не все. Вот, к примеру, гончар. Если у него нет хорошей глины, то ничего путного он не слепит. Поэтому, даже если мы бы и получили лидера нации идеального, то что из того, ведь мы сами не идеальны. Поэтому на всем нужно совершенствоваться, отбрасывать все плохое, брать все хорошее от чужих народов, не жаждать мести, не жалеть себя. Я иногда думаю, вот если бы не основы йоги, кем бы я был, сохранил ли бы я себя в тех нечеловеческих условиях?

— Какая у вас мечта?

— Написать книгу-обзор всех воспоминаний, исправив неточности, преувеличения некоторых авторов, ее рабочее название «Норильское восстание в свете ненасильнических методов борьбы», и поехать на несколько дней в Карпаты — хочу рисовать Иисуса, как он мне приснился (Евгений Степанович пишет иконы. — Авт.)

— Евгений Степанович, знаю, что у вас было выступление в Москве на конференции «Сопротивление в Гулаге», которое узники восприняли неоднозначно. Как вы советовали поступать с палачами нашего народа?

— Историк Джон Кроуфорд назвал его самым солидным, а сами заключенные, конечно, поддержали меня не все. Я сказал, что наши каратели сейчас в лучшем положении, чем мы. Мы столкнулись с проблемами социальной защиты, реабилитации, и наших отношений со своими палачами. Что нам делать? Оправдать их? Нет. Тогда — наказать? Но как их всех найти, и кто это будет делать? Кроме нас — некому. В таком случае, мы должны поменяться с ними ролями... Я посоветовал избавиться от ожесточения и вынести нашим палачам один приговор — прощение, к этому призывают все религии. Я убежден, что мученики, а не их мучители, творят историю.