Арьергардные разговоры

За последние годы одним из самых заметных факторов влияния на художественную жизнь стала деятельность крупных институций. Названия у всех на слуху: «Мистецький Арсенал» и PinchukArtCentre соревнуются друг с другом в количестве и уровне представительства вернисажей, привозят знаменитых художников и ведущих кураторов, раздают призы и премии, проводят круглые столы и семинары. Чрезвычайно активны также и небольшие галереи и художественные центры.

Однако всегда ли деятельность подобных институций на пользу искусству как таковому? В №154-155 «Дня» мы уже говорили об этом на круглом столе в редакции нашей газеты, пригласив к дискуссии заместителя генерального директора «Мистецького Арсеналу» Александра Соловьева, программного директора Фонда «Центр современного искусства» Юлию Ваганову и молодых киевских художников — Никиту Кадана и Владимира Воротнева.

На этот раз мы решили продолжить разговор с людьми, более отстраненными от больших художественных структур, но, безусловно, авторитетными: искусствоведом Олегом Сидором-Гибелиндой и художником Матвеем Вайсбергом. Каждому из них мы поставили семь одинаковых вопросов.

1. Кто вы? Как вы определяете свое место в актуальном художественном процессе?

2. Как бы вы могли оценить сегодняшнюю ситуацию в украинском искусстве?

3. Насколько точно отражают состояние современного искусства действующие сегодня институции, в частности «Мистецький Арсенал» и PinchukArtCentre?

4. Если вы считаете, что организаторы больших вернисажей в Украине допускают ошибки, то какие это ошибки?

5. Что бы вы изменили в отечественной выставочной политике?

6. Видите ли вы интересное молодое поколение художников?

7. Какое место Украина могла бы занять на художественной карте мира?

«ИСТОРИЯ ИСКУССТВА СОСТОИТ ИЗ ОШИБОК»

Олег СИДОР-ГИБЕЛИНДА:

1. Я — маргинал, правда, не последней когорты. Сознательный архаик, ретроград, однако со знанием процессов современного искусства. «Консервативный революционер» без всяких аналогий.

2. Это — вопрос для диссертации... Если коротко, то сегодня время победившего гламура. Гламур плюс капитал. Все у нас и «позитивные», и «креативные». А в магазине сидеть некому.

3. Отражают, но искаженно. А впрочем, так же искажены Венецианская биеннале, и «Документа», и «Манифеста» — как любое арт-зеркало. Существует, так сказать, капкан представительства. Все показать нельзя, поэтому показывают актуальную часть. Но актуальное невозможно без столкновения с анахроническими, китчевыми пластами. То есть, с одной стороны, — келейность, с другой — всеядность. Как ни крути, обязательно будет кривое зеркало. И всегда задействованы конкретные люди, которые имеют свои вкусы, своих симпатантов. Человеческое, слишком человеческое.

4. Они не допускают ошибок, а именно ошибок мне хотелось бы. Абсолютно логично, целеустремленно действуют. Есть какая-то политика, и они в ее русле работают. Например, я понимаю, почему один мой уважаемый коллега в «Мистецькому Арсеналі» выставляет именно эту группу украинских художников, а не другую. Время от времени он гомеопатически добавляет кого-то из молодых. Ну, не все из них заслуживают внимания. Хочется какого-то ляпа. Чтобы кто-нибудь споткнулся и упал навзничь. Вот это было бы интересно. История искусства состоит из ошибок (футуризм — не ошибка? соцреализм — не ошибка?). Когда все гладко, ровненько и красиво, это довольно скучно.

Просто есть внутренняя жизнь искусства, а есть внешняя: премии, выставки, продажи, аукционы, рейтинги. Аверс и реверс. Можно это, конечно, стимулировать. Где-то прижать, где-то отпустить. Но стоит ли это делать, планируя предварительно, — не уверен.

5. Я от такой власти сразу бы отказался... В последнее время роль куратора слишком преувеличена. Ее нельзя приуменьшать, но она теперь демонизирована и даже мифологизирована. Вообще куратор — это всего лишь управляющий, менеджер. Он становится чем-то большим, если лицо, которое выполняет его функции, уже реализовалось в другой ипостаси: философа, художника, критика, если угодно (только я здесь ни при чем).

Я не хочу ничего программировать. Хочется неожиданностей, какого-то потрясения, молодых протестных выставок, «пощечин общественному вкусу» в духе футуристов. Гламура слишком много. Жизнь развивается так, как она развивается. Интереснее всего — представлять, что случится через 20 лет. Воспоминания о будущем...

6. Почти не вижу. Так, отдельные имена. Называть не буду — они у меня рекламы не просят. Вообще, это поколение страшных конформистов, но почему я должен их упрекать? Вот принято романтизировать 1968-й, но после него были и 1970-е, и 1980-е, когда нормальные конформисты господствовали в мире. Не все же баррикады строить. Не вижу я новой генерации. А еще мне не нравится их неискренность. Если ты конформист, то скажи честно: я — конформист. А они продолжают играть в революцию там, где ее нет и быть не может. Освободите место для революционеров (хотя я и тех не вижу), не играйте! Сейчас подмена понятий во всем.

7. Я отвечу вам как Джон Кейдж (американский авангардный композитор. — Д.Д.). У него была такая программа «7 ответов на неудобные вопросы». Пожалуйста, повторите вопрос.

— Какое место Украина, по вашему мнению, могла бы занять в мировом искусстве?

— Пожалуйста, повторите вопрос.

— Какое место Украина, по вашему мнению, могла бы занять в мировом искусстве?

— Пожалуйста, повторите вопрос (смеемся). И так — 15 раз... Ну, я понимаю, нужно серьезно ответить. Сказать, что, мол, все же зависит очень часто не от хороших художников, которые у нас есть, и не от политики даже, а от каких-то могучих токов жизни, от случайной конъюнктуры, от того, какие бабочки попадут под колеса машины времени. Или сказать, что нам нужна правильная государственная политика, нам нужно себя осознать... Но для того, чтобы говорить о будущем, в действительности необходимо, чтобы наши художники немного разобрались сначала с собой. Нужно осознать какой-то стержень внутри себя. У наших людей нет стержня. Везде господствует слизь. «Дрянь и тряпка стал всяк человек» (Гоголь). Нужен определенный внутренний порыв. Мы очень много чего можем дать. Профессионалов можем дать, а для чего эти профессионалы нужны, если все омертвело? Вот говорили: мы оторваны от художественного процесса. Да нет, мы хорошо вписались в процесс, так вписались, что теперь и не отличишь, где наш, где японец, где голландец. Так хорошо вписались, что там и растворились, как сахар в кофе. Тоже крайность... Поэтому неблагодарная это вещь — прогнозы.

«Я НЕ ОЧЕНЬ ПОНИМАЮ, КАК МОЖНО ИНСТИТУЦИОНАЛЬНО ВОЗДЕЙСТВОВАТЬ НА ИСКУССТВО»

Матвей ВАЙСБЕРГ:

1. Гуляю сам по себе, хожу, где вздумается, а кто я? Пусть время покажет. Во всяком случае стараюсь быть человеком независимым, немодным: для меня модность — качество едва ли не стыдное. С чем это связано — другой вопрос. Надеюсь, что я достаточно серьезный художник как в нашем пейзаже, так и в любом другом.

2. Здесь волею судеб есть, на мой взгляд, несколько десятков очень приличных художников, что немало, учитывая исторические обстоятельства. И если уж продолжать сравнения с пейзажем, у нас это отчасти реликтовый лес, как мне кажется. Другой вопрос — очень много постороннего шума, понятно, в связи с кем и чем. Сучмистецтво... Недавно у меня была серьезная полемика на «Фейсбуке» с Никитой Каданом, потом, когда лично познакомились, я пожалел, что все это затеял... Чем больше они кого-то называют салоном, тем больше они сами похожи на салон. Я бы не назвал их оппонентами, хотя они очень хотят ими быть. С кем и о чем мне спорить? Так всегда было, так всегда будет. Это место, которое пустым не бывает. А художники есть, и художники хорошие.

3. Не очень понимаю, как можно институционально воздействовать на искусство. Есть художник. Есть какое-то движение. Это движение — некоторая историческая эманация, связанная со временем и развитием общества. Мы никак не можем ее отследить с полной ясностью. Художник ходит сам по себе, хочет — рисует, хочет — ухо режет. Вдруг возникает большой соблазн возглавить это все и каким-то образом отрегулировать. Этакое восстание клерков (не мой термин). В конечном счете, думаю, за этим стоит вопрос так называемого художественного рынка. Ведь рынок надо как-то возобновлять, надо, чтобы он был более или менее предсказуем, и, кроме всего прочего, существует желание быть главным, руководить процессом. Художник для бизнесменов от искусства — неудобный элемент в цепи, наименее управляемый. О том, что он вообще эту цепь создает, у них и мысли нет. И вот начинает нарастать институция: галерист, куратор... Я не говорю, что это всегда плохо. Говорю о том случае, когда эта институция начинает главенствовать. Поэтому я институционально нигде практически не участвую. Сказать, что я от этого бегаю, было бы неточно, — на предложения, как правило, откликаюсь. Просто мне кажется, что институциональность приносит определенный вред в связи со всем вышесказанным. Как минимум — дезориентирует молодежь, создает у них иллюзию того, что в искусстве всего можно достичь карьерным способом. Вот тебя взяли, ты выиграл какой-то конкурс — и все, ты уже кум королю. Ты к людям пойди, порисуй там, с хорошими художниками пообщайся. Это же такая сфера, где виртуозность по определению не имеет смысла. Это не исполнительское мастерство, как в музыке, например, хотя это тоже надо уметь. Художественное творчество человека — это он сам, это его судьба, его жизнь, талант, единство цели, то, что этот человек думает о мире. И заменить это ничем нельзя, никакой карьерной составляющей. Может быть, я старомоден, но мне это представляется совершенно очевидным.

«Арсенал» как место — как стены — я достаточно уважаю, хотя на «Арт-Киев» старался в последние годы не ходить. Но в этот раз меня удивило количество выставленной живописи. Получилось и красиво, и уместно, и не очень зависимо от кого бы то ни было.

4. Учитывая то, что комплектуется это все за деньги, я не стал бы говорить даже о какой-либо тенденции. Там достаточно разношерстный набор. Мне кажется, что как там придется, так и получается. Есть некий круг имен — раз, потребность представить некоторые художественные институции — два, а также кого-то из известных — три. А если говорить об адекватной комплектации, то тогда не за деньги. Это как в анекдоте: или снимите крест, или трусы наденьте. Я не понимаю, когда за деньги еще и конкурс объявляют. Либо вы деньги берете, либо проводите конкурс. А с моей выставкой вышло так: мы заплатили, и я выставил, что хотел.

5. Знаешь, кто открыл Салон отверженных? Луи Бонапарт. Одного из его художников прокатили на официальном Салоне, и он распорядился открыть в том же здании Салон отверженных, куда попал Моне, откуда пошел импрессионизм. Это очень сложный вопрос... Я не участвую ни в каких худсоветах и жюри. Для себя я сужу — есть такой грех, но искусство без этого греха невозможно. Оно аксиологично, на мой взгляд, по определению. Но если говорить о том, кого выставлять, а кого — нет, возможно, всех желающих. Не думаю, что художников такое уж большое количество.

6. Наверное, всегда стоит говорить именно об отдельных талантливых именах. С другой стороны, мне нравится это поколение. Мне нравится, что они свободнее, чем были мы, что они восприимчивы. Для них совершенно необязательна вся эта институциональная политика. Жизнь художника — плавание без лоции, с неизвестной розой ветров, но художник все равно, как бы это ни парадоксально сейчас звучало, должен рисовать. Говорят, что живопись уходит, но я так не думаю. Пока ребенок берет в руки карандашик или кисточку, никуда она не уйдет. Я настаиваю на этом. Так вот, молодежь, оказывается, рисует, и вполне неплохо.

7. Хочу надеяться, что достаточно весомый. Даже в связи с нашей исторической заторможенностью. Потому что многие говорят: куда за рубежом ни приедешь, люди действительно прекратили рисовать. А у нас странным образом сохранилось это умение, можно видеть у многих художников следы этой пресловутой школы. Вот этим и можем прославиться.