Блеск и нищета эстетических интерпретаций

В Украине существует достаточно много специализированных литературных изданий. Сюда необходимо зачислить как динозавров типа «Литературной Украины», так и современные газеты наподобие модерного «Книжника-Ревю» или академической «Критики» и многочисленные журналы («Кур’єр Кривбасу», «Сучасність», «Українськi проблеми», «Форма(р)т» и т.д.). Время от времени возникают довольно интересные проекты, которые однако через два-три номера успешно «глохнут». В них есть все, и даже литературная критика, которая отличается от обычных книжных обозрений. В то же время не хватает дискуссий и профессиональных споров, среди которых вспоминается лишь интригующий диалог Вячеслава Медвидя с оппонентом, который таинственно скрывался под псевдо в том же «Книжнике», и еще одна довольно запутанная история с феминистическим оттенком, также связанная с активным Медвидем. В общем, выяснение взглядов и убеждений происходит на уровне спонтанных констатаций любви-нелюбви с количественным уклоном в сторону последней. Как говорят в наших доблестных правоохранительных органах: «Бытовуха...». Отдельная тема, которая латентно сосуществует в рамках околокритического дискурса — критика критики.

Для создания объемной и относительно объективной картины рассматриваемого вопроса «День» поинтересовался мнением специалистов. Мы задали два вопроса: 1) Кто такой современный украинский литературный критик? и 2) Что представляет собой современная литературная критика?

КОММЕНТАРИИ

Оксана ЗАБУЖКО, писательница:

1. На первый вопрос ответить не могу из-за отсутствия объекта. В современной Украине нет профессиональных литературных критиков, а то, что есть — это все имитация.

2. Уровень абсолютно никакой, потому что... смотрите пункт первый. Я не имею в виду, что у нас нет людей, которые называют себя литературными критиками, или нет изданий, которые называют себя литературно- критическими. Но абсолютно драстичный уровень непрофессионализма этих изданий по сравнению с любыми смежными контекстами — я не говорю Польша, не говорю Чехия — но даже Россия, где также бардак, также «тусобщество»... Каждая тусовка, каждая «кухня» получила возможность издавать газету. Ну и все — ничего больше. То, что вчера происходило на замкнутых «кухнях», получило печатный орган и таким образом получило возможность надувать щеки. Но и «Критика», и «Книжник-Ревю», и «Литература-плюс» — это тусовочные издания, такая себе кружковщина, не имеющая общих стандартов оценки, шкалы ценностей. У нас нет соответствующих персон, мнение которых ценится. Если в Англии Салман Рушди пишет пуэрт на обложку — это рекомендация и гарантированный успех. А к какому такому Рушди пойдет, скажем, Светлана Пыркало? Здесь возможен другой процесс — мы стоим на пороге не то что консолидации тусовок, но перерождения этих атомизированных группок в единое интеллектуальное поле. Это броуновское движение уже задыхается само в себе, тусовочность дошла до предела, исчерпала себя. Должно возникнуть новое качество, потому что это не литературная критика, это — «кухня» и она уже мертва, просто это еще она сама не вполне осознала.

Евгений ПАШКОВСКИЙ, писатель, лауреат премии им. Т. Шевченко:

1. Критики почти разучились мыслить — в основе поверхностность и желание какой-то один идейно-гендерный убогодискурсный подход наложить на полифонию романа или повести. Большинству современных литкритиков зудит самим что-то нацарапать художественное — из палача не терпится перевоплотиться в адвоката. Но ни начитанность, ни поверхностное усвоение литературных техник — один такой горе-критик, помню, еще в советские времена сгреб половину книжного магазина, начитался до опухания и изрекает: «Теперь я знаю, как пишется...» — ничто механическое не сделает писателя живым, потому что пишет не рука, а сердце. А критикует какая-то идейка, скажем, сколько бы не трактовали с разноидейных позиций Достоевского или Шевченко, они ведь не смогут уменьшиться до уровня мышления своих критиков. А теперь судят еще более прямолинейно — или там мужское или женское начало, демократическое (читай «ироническое») или рустикальное мышление. Разделять художественный мир на черное и белое — мол, так понятнее читателю — все равно, что картину, скажем, «Джоконду» с тысячецветным колоритом целиком перевести на черно-белую ксерокопию и говорить: «Так лучше». В такой технике, на беду себе, работают многие наши критики, которые вдруг открыли в себе прозаиков и поэтов.

Другая причина провала критики — глухота к слову несусветная. Если не слышит критик слова, полоборота не слышит, полфразы не слышит, тогда и самого произведения не слышит — нет якобы в нем никакого творческого звучания. Из-за своей глухоты критик вынужден прибегать к компаративизмам, к примитивным сопоставлениям и сравнениям, которые ни в коей мере не отражают наиболее глубинных замыслов произведения, игнорируется тонкий план романа или повести. Хорошо, что наши читатели не читают наших критиков. Критик является посредником и, — пусть мне простят, если сравню со священником — если убогий священник, то может в ад с ним загреметь и вся паства.

2. Литература вырвалась безгранично дальше от сравнений и сопоставлений прошлого века. Сам эпизм ее, сам дух триединого времени и настрой всеохватывающего слова безгранично выше гендерных концепций типа «все мужчины — козлы, а все женщины — неоценимые красавицы». В литературе современной уже давно нет умственных противопоставлений первопокорности к агрессии — есть большой настрой понять и простить, и закрыть прошлое. Каждый проблеск любви между героями, осенний пейзаж или горькое воспоминание, стремительная метафора, каждое слово, и даже свет между абзацев является отблеском божественного умиротворения, такой любви к земному, такого предчувствия утраты ее, что она не требует толкования — кто стремится, тот приобщается.

Сам жанр критики предусматривает, что читатель туповат, и ему нужно что-то объяснять. Но читатель нынешний, тот, кто читает сердцем, безгранично чище и мудрее большинства литературных мудрагелей. Еще Лев Толстой, помнится, говорил, что в жизни он не видел людей более ограниченных в понимании искусства слова, как те, которые «критически» занимались им всю жизнь. Еще одно — писатель может писать, на первый взгляд, агрессивно, например, Луи Фердинан Селин. Но его любовь к жизни настолько всеохватывающая, что страницы дышат живым бессмертием. И наоборот: писатель может писать очень «правильно» — у нас таких много, особенно в «исторической» прозе — а в слове нет живой энергии, только мертвечина прошлого и сплошная безжизненность. То же самое — с критиками, которые становятся писателями — мертвенность идет в художественном оформлении. Настоящий художник, человек с немалым эмоциональным опытом, может интуитивно ощущать, когда в его слове любви нет или мало. Критик же такого ощущения лишен, и читатель вынужден его мертвечину потреблять. Из критиков, которые не обременены этим комплексом литературотворения, я хотел бы назвать Сергея Квита и Ивана Дзюбу.

Михаил БРЫНЫХ, литературный критик:

1. Литературный критик это, в первую очередь, существо аморальное, поскольку паразитирует на чужом творчестве, не продуцируя своего. Именно этим обусловлено отношение к критикам как к некому «вторсырью». К сожалению, часто такое отношение оправданно, потому что практика показывает, что среди критиков очень много плохих писателей. Во-вторых, если говорить, кто такой критик, то стоит, наверное, говорить, кем бы он должен быть. В идеале это должен быть просто авторитетный человек, который имеет достаточно высокий общепризнанный художественный вкус — компетентная личность, чье мнение относительно той или иной книги того или иного писателя действительно важно, в первую очередь, для читателя. Функция максимально потребительская: отсеивать плохие книги и оставлять хорошие, облегчать работу читателю. У нас нет этой связи между критическим отзывом и тиражом книги. Есть масса книг, имеющих небольшие тиражи, а объемы писаний о них превосходят объемом саму книгу многократно. Аудитория потребителей украинской книги настолько ограничена, что те, кто хочет и имеет материальную возможность, читают все, что попадает в руки. Они не нуждаются в критическом мнении. Есть определенный спектр имен, которые постоянно мусолятся, постоянно на верху. Это «малогабаритная» литература, каковой является сегодня современная украинская литература.

2. Для меня критерием настоящей хорошей критики была эмоциональная правдивость, искренность взгляда, непредубежденность. С недавних пор я начал оглашать теорию о том, что критиком должен быть человек максимум до 25 лет, пока он еще не успел перезнакомиться с объектами своих писаний. Критик должен исходить из оценки текста, а не человека — писатель ни коим образом не должен влиять на него, словно его нет. Уровень критики у нас ужасный часто из-за того, что очень много предубежденных критиков — не в силу особенностей характера, а просто в силу возраста. Человек, который «варится» в этой среде длительное время, уже не может писать объективно. Этот «человеческий фактор» в критике имеет решающее значение — от «водочно-кумовских» отношений никуда не денешься (термин С. Процюка, кажется). Уровень критики не может быть выше уровня литературы. Хороший критик должен быть и хорошим писателем. Как говорил Ян Парандовский, «все мы литераторы» — люди, которые время от времени что-то пишут, называются литераторами, и только очень немногие люди имеют право и могут называться писателями. У нас также существуют катастрофические жанровые провалы в литературе...

Константин РОДИК, главный редактор газеты «Книжник-Ревю»:

1. В регламентированные времена было три категории людей, которые писали о книгах и литературе: литературовед, литературный критик и рецензент. Рецензент — это тот, кто создавал тексты наподобие аннотаций на второй странице каждой книги, литературный критик преимущественно «пасся» по толстым литературным журналам, а литературовед — это человек, который получил степень кандидата каких- то наук. Книжного рынка не было, и эти три категории никак на реального читателя не ориентировались. Это были некие вещи в себе. Во что они выродились — мы сегодня видим. Литературовед как таковой… Ну кого из литературоведов можно сегодня читать, оторвав кусок прессованного времени? Что касается литературной критики — поскольку толстые журналы почти «загнулись», то и литературных критиков, как таковых, практически не осталось. Вместо этого рецензенты из авторов каких-то маленьких сообщений превращаются в основных игроков книжной инфраструктуры. Появился реальный потребитель книжной литературы — ему нужно знать, что стоит, а что нет. Это может дать в первую очередь человек, который работает в медиа. Показать даже не ценность литературного текста, как такового, а показать покупательную заманчивость текста в виде книги. Сегодняшний рецензент ничем не отличается от пиарщика, который подает преимущества определенного товара. В этом ничего плохого нет — все искусство, если немного глубже копнуть, это PR-деятельность. Грубо говоря, даже иконопись — это религиозный пиар. Сегодня нужна такая категория, как социолог чтения. Таким, по моему мнению, является Григорий Грабович — это серьезные тексты, но это и популярные тексты, тексты, затрагивающие существование литературного факта в его естественном бытовании среди читателей. Вышеупомянутые категории сегодня слились в психолога чтения, который призван что-то подать потенциальному читателю, учитывая его психологию, или предостеречь его от траты времени. Эта социология и психология чтения сегодня есть — мне, например, интересно читать «Критику». Яркими образцами популярных психологов чтения являются Михаил Брыных, Игорь Бондарь-Терещенко, Сергей Набока, Дмитрий Стус, который основополагающе видит перед собой не так текст, как книгу.

2. В этой стране ничего сильно друг от друга не отличается — если экономика в упадке, то и культура, и литература, также в известной степени будут в упадке. Это взаимосвязанные вещи. Идет переструктуризация массового сознания, и это отражается и на литературной критике. Старая школа уходит — новые критерии только вырабатываются. Реальному читателю нужна другая книга и другое слово о книге. Такие критики появляются, и я их уже назвал. Я очень осторожно отношусь к разговорам о том, что «искусство загибается, литература загибается»… Оно не «загибается» — просто проходит эти синусоидальные колебания. Год на год не приходится даже в сельском хозяйстве. В целом развитие идет — критика становится популярной и востребованной читателем, на которого она, собственно, и рассчитана. Для пессимизма нет особых оснований. Но это развитие очень тесно связано с развитием книжного рынка — если наш украинский книжный бизнес и впредь будет в таком заброшенном состоянии… а что же критиковать, если критиковать нечего? Книжный рынок потянет за собой критику. А люди, отвечающие этим требованиям, есть.