Неоконченная статья об украинском кино

Положение дел в нынешнем украинском кино не просто озадачивает, но, откровенно говоря, приводит в отчаяние. Не то чтобы предмет был излишне сложен; просто он отсутствует как таковой. Хотелось бы обойтись без сильных выражений, однако то, что происходило до недавнего времени, иначе как катастрофой назвать трудно. Студия имени Довженко обрела статус Национальной, при этом стала походить на безжизненную Зону из «Пикника на обочине» Стругацких. Вновь учрежденная (в 1997 году) премия «Арсенал» за лучший украинский полнометражный фильм, сначала досталась «Трем историям» Киры Муратовой, на следующий год — слабой картине «Две Юлии» Алены Демьяненко, после чего отошла в небытие за отсутствием полнометражных претендентов. 1999 — 2000 годы были поистине царством безвременья, и запомнились только провальной «Черной радой» Николая Засеева. Недавно представители Министерства культуры сообщили, что в запуске уже 78 проектов — эта цифра до сих пор снится тем, кто ее слышал. Денег нет нигде, ни у кого и никогда, со свежими идеями столь же невесело, режиссеров с кинофакультета Киевского театрального института поглощает телевидение, а кто порезвее, уезжает в Россию.

Контраст общей ситуации — относительно стабильное существование международного кинофестиваля «Молодость» и журнала «Кіно-коло». «Молодость», не без ошибок и проколов, за последние годы упрочила свое положение. По крайней мере, последние два фестиваля прошли весьма заметно, при неплохом подборе конкурсантов и полных залах. Целеустремленный киевский кинокритик Владимир Войтенко, после многих мытарств, наладил издание объемистого ежеквартальника «Кіно-коло». И журнал, и фестиваль аккумулируют необходимые возможности для тех, кто умудряется что-либо снимать: «Молодость» покажет, «Кіно-коло» напишет.

Если же, скрепя сердце, обратить взор на кинопроизводство, то единственный благодетель здесь после Министерства культуры — разношерстные студии, которые погоды, впрочем, не делают, и создаются, как правило, под совместные проекты.

В свою очередь, работе с Минкультом сопутствует стандартный набор преимуществ и ловушек. Могут помочь, но при этом измучить бюрократической волокитой; могут дать денег минимум-миниморум, или взять да и бросить все на финансирование одного-единственного амбициозного проекта. В любом случае, министерство всегда выступает заказчиком даже в картинах Муратовой. Но, похоже, особых обязательств это на официальных культуртрегеров не налагает. Впрочем, ситуация с Кирой Муратовой вообще заслуживает отдельного разговора. Самый известный на сегодня режиссер, живущий на территории Украины, существует словно в несколько смещенной, обособленной реальности. Ничего дурного в том нет. Однако контекст того, что делает Муратова, много обширнее чисто украинских рамок; она, похоже, одна из последних, кто сохранил способность обращаться к зрителю всего постсоветского пространства, — а в последнее время, по моему убеждению (что подтверждает последний фильм «Чеховские мотивы» — одно из лучших произведений Киры Георгиевны) и к аудитории пространства европейского. Эта четкая «экстерриториальность» требует в любом случае отдельного текста.

Переходя далее к конкретным именам, важно помнить, что некоторое оживление производства в последние пару лет связано не столько с притоком средств в культуру, сколько с наконец-то завершившейся сменой поколений. Нет, здесь обошлось без конфликтов и карманных войн, просто каждый занял свое место: старики перестали активно мешать молодым, а у последних появился раж пассионариев и некоторый запас идей.

2001-й начался обнадеживающе, с победы начинающего постановщика Тараса Томенко в конкурсе «Панорам» Берлинского фестиваля. В 2003 году, уже в основном конкурсе того же Берлинале, получил Серебряного медведя «Шел трамвай №9» — фильм другого даровитого украинца, аниматора Степана Коваля («День» об этом писал достаточно подробно). Питомцам кинофакультета Киевского театрального института удалось сделать зрелые работы исключительно на собственных талантах и трудолюбии — Томенко свой десятиминутный «Тир» шлифовал без малого год, Коваль уложился за шесть месяцев ценой невероятных усилий и едва не потерянного здоровья. Впрочем, ни призы, ни одаренность к особым изменениям в судьбах молодых людей не привели. Томенко после Берлина выиграл грант Президента, предназначенный для поддержки молодых дарований, и пытался реализовать полнометражный фильм (рабочее название — «Ангел»). Однако денег в обещанном объеме так и не получил. История с грантом, кстати, отыгрывается всегда по одному и тому же сценарию. В свое время и проект Степана Коваля, и сценарий Владимира Тихого «Мойщики автомобилей» выиграли гранты. Но обоим режиссерам пришлось пережить привычную тягомотину. Коваль, после долгих месяцев проволочек, получил намного меньшую, чем было обещано, сумму; то же и с Тихим. Последний, влезая в долги и экономя на последнем, доделал картину и представил ее в конкурсе «Киношока» и «Молодости». Эта премьера также дала пищу для упований — впервые за несколько лет появился украинский полнометражный дебют.

«Мойщики автомобилей» — рассказ о житье-бытье уличной «бригады» тинейджеров, зарабатывающей наведением лоска на чужие иномарки. Группа враждует с другими бригадами, борется за территории, попадает в передряги со взрослыми бандитами и разваливается от внутренних противоречий. У каждого здесь своя любовь и свои жизненные ценности. Тихий привлек настоящих подростков, компенсирующих недостаток актерского мастерства прямотой натуры и пубертантным колоритом. Любовные треугольники и борьбу за власть они отыгрывают искренне и темпераментно, и в том подчас превосходят взрослых профессионалов. Режиссер старается по возможности избегать публицистически опасных мест, максимально облегчая историю и насыщая ее жаргонизмами типа «как вы все задрали!», приведшими публику «Молодости» в полный восторг. Действие развивается на манер компьютерной игры, комментируемой в прямом эфире модной ФМ станции, титры исполняет неугомонный ди-джей, болтающий за кадром. Не по годам взрослые Бура, Лепа, Тина, Гусля попадают на самые разные этажи общества, но новое место занять трудно, уже все поделено между просто подонками и влиятельными подонками. Единственный светлый идеал — Ванесса Мэй, остальное — тлен и насилие. Конфликты доходят до открытого вооруженного столкновения мойщиков со взрослыми бандитами. Увы, кульминацию разрушает серьезный сбой. Режиссер словно утрачивает контроль над событиями. Кто в кого стреляет, кто выжил, что с кем стало — для фабульного кино (а «Мойщики», несомненно, таковым и являются) вопросы не последние, а они-то как раз решены невнятно. За этим исключением, получилось достаточно стремительное, в меру социальное, легко смотрящееся зрелище.

Повторюсь, и язвы, и достижения украинского кинопроцесса нельзя обосновать оппозицией поколений. Равно неуместен водораздел между авторским и коммерческим подходами. В ходу иные индикаторы, иные традиции. Та, к которой можно отнести Томенко и Тихого, объединяет режиссеров по принципу непричастности к знаменитому «поэтическому реализму». Работа строится на современном материале, социальное — лишь один из компонентов. Даже в том случае, когда речь идет о событиях недавней истории, как в фильме Леся Янчука «Непокоренный», налицо явно актуальное целеполагание. Свой новый заход в сталинское лихолетье после «Голода-33» Янчук посвящает лидеру бандеровского подполья Роману Шухевичу. Фильм уже демонстрировался в России и вызвал неоднозначную реакцию. Критики выдвигают претензии преимущественно политического плана, что вполне объяснимо. Ведь проблема примирения западноукраинского подполья 1940-х с героикой «материковой» Украины, соединения галичанской и слобожанской мифологий в единое историческое тело очень остра. Для изрядной части украинского социума слово «бандеровец», аббревиатуры ОУН или УПА по- прежнему остаются ярлыками проклятия. И даже многочисленные подтверждения того, что западноукраинское подполье сражалось против фашистов столь же непримиримо, как и против сталинского НКВД, ситуацию не меняет. Раскол украинцев на «западенцев» и «схидняков», особенно в том, что касается новейшей истории, взаимная ненависть внутри одного народа — это наша неутоленная боль. Роль искусства здесь трудно переоценить.

На премьере картины Янчука, проведенной без особой огласки, зал был полон. Увы, следует сразу сказать, на статус манифеста, художественного либо политического, «Непокоренный» претендовать не может. Ибо, хотя и повествует об антисоветском сопротивлении, сделан в духе стандартных советских картин о войне. Тот же надуманный пафос, те же драматургические и актерские штампы. Даже участие Григория Гладия (Шухевич), прекрасного исполнителя, прошедшего выучку у Гротовского, фильм не спасает. Сюжет построен как хроника боевого пути легендарного партизана, боровшегося со всеми оккупационными режимами, начиная еще со столкновений с поляками в 1920-х. Все строится по испытанному стандарту — воин в канун решающих битв вспоминает былые дни. Боевые столкновения перемежаются с лирическими эпизодами (главная женская роль — Виктория Малекторович),

Еще один постановщик, изыскивающий поэтику вне «поэтического» — художник, театральный и кинорежиссер, Сергей Маслобойщиков . После любопытной экранизации текстов Кафки «Певица Жозефина и мышиный народ» (1994 г.) он с головой ушел в театр. В 1999 году сделал на студии «Контакт» экспериментальное видео «…От Булгакова», где попытался соединить нарратив «Мастера и Маргариты» с игровыми эпизодами и хроникой. Второй полный метр по собственному сценарию называется «Шум ветра», был завершен в 2002 году. На сей раз Маслобойщиков отошел от картинной, модернистско-ампирной манеры «Певицы Жозефины». Повествование о неблагополучной семье, из которой ребенок постоянно стремится сбежать, развивается на пленэрах и в городских пейзажах. Музыкальная тема — вариации пьесы «Лесной царь» Шуберта по стихотворению Гете, — вторит лейтмотиву призраков, убиенной мечты, обратившейся в химеру забвения. Как и в «Жозефине», здесь играет смешанный, наполовину непрофессиональный состав. Общий результат можно оспаривать, но попытка реанимировать на национальном экране, с максимальным эстетическим наполнением, жанр семейной драмы, сама по себе достойна внимания.

Что до категории, считающейся исконно украинской, то вокруг нее до сих пор ломается слишком много копий. «Поэтический реализм» в своем традиционном, кристально классическом виде, как представляется, уже не существует, ибо нет носителей самой традиции. В самом деле, бытование поэтического кино изначально было способом некоего эстетического, неявного сопротивления, могущего, впрочем, вдохновить и сопротивление политическое. Примем как данное — есть определенный ракурс кинопоэтики, способ визуальной работы. Так, документальный фильм Сергея Буковского «Красная земля» в общем укладывается в поэзореалистический дискурс. Конечно, еще надо было отыскать столь благодарную натуру — поселения украинцев, эмигрировавших в Бразилию столетие тому назад. Буковский внимательно и корректно отслеживает житье-бытье удивительной общины. Никаких привнесенных сюжетов, специфически документального вуайеризма — обычные фрагменты повседневности. Но почему-то хочется смотреть не отрываясь — на то, как там справляют свадьбу, танцуют, гоняют лошадей, с бесхитростным удивлением рассматривают современные украинские деньги, рубят лес, пашут землю — жирный красный грунт. Подсолнух и зеленый попугай, молодцеватый 73-летний дед, сплетничающий о своей строгой старухе, аккордеонист на закорках трактора, ослепительная бирюза небосвода над бордовой дорогой — весь фильм кажется реестром образов, хорошо знакомых, но обретенных в невиданном свете, и оттого вдвойне дорогих.

Похоже, такой подход, сламывающий определенные стандарты, необходим ныне поэтической украинской традиции. Ибо, кажется, в ней царит кромешное единство: режиссеры зачарованно бродят по кругу одних и тех же тем, героев и времен. Съемки фильмов про казацкую старину становятся прибыльным окологосударственным бизнесом. Вся «гетьманиада», похоже, делается по одному шаблону, со столь же унылыми результатами. Не успела забыться провальная «Черная рада» Николая Засеева-Руденко, как грянули сразу несколько подобных проектов: сериал «Богдан Хмельницкий», видеофильм «Тайна Чингисхана». Богдан Ступка после коммерческого успеха «Огнем и мечом» Ежи Гофмана — основной держатель булавы на экране. Сыграл он главную роль и в самом масштабном на сегодня украинском проекте — «Молитва за гетьмана Мазепу» Юрия Ильенко . Все, что происходило со 160-минутной сагой, уже неоднократно освещалось во всех СМИ, потому смысла повторяться нет.

С совсем другой стороны смотрит на украинскую историю Олесь Санин — ученик Леонида Осыки («Каменный крест»). За основу своего «Мамая» Олесь взял две средневековые притчи — казацкую и татарскую. В первой повествуется о трех запорожцах, бегущих из татарского плена. Во второй — о трех братьях-татарах, отправившихся в погоню за казаками, похитившими реликвии их рода. По словам Санина, его поразило это замыкание в единый сюжет двух историй, сложенных независимо друг от друга, с интервалом в несколько десятков лет. Пространство фильма — это простор степи, прорезанной безудержным движением всадников. Природа вторит людям, люди будто врастают в камень или выжженную солнцем землю. Пейзаж «Мамая» обретает силу самостоятельной метафоры, поля выбора между жизнью и смертью. Некоторые моменты, как, например, плывущая лошадь, снятая из-под пронизанной солнцем воды, прекрасны на пределе возможного. Возможно, «Мамай», при его явных драматургических недочетах, и претендует на то, чтобы быть настоящим поэтическим кинематографом — немногословным, визуально насыщенным, временами распадающимся на ряд ослепительно красивых картинок. Для одних он — антитеза размашистому «папиному кино», воплощаемому «Мазепой», для других — современное и точное осмысление казачьей эпохи, для третьих — новая поэтическая волна… На ожиданиях и остановимся.

Ведь это все, что пока есть у нас — критиков, режиссеров, начинающих и маститых, зрителей. У тех, кто живет на земле, словно и не помнящей о Довженко, Вертове, Параджанове. Наши фильмы еще не сняты, не окончены. Потому, кроме ожидания, стоит еще назвать веру — в то, что эта статья будет дописана.