Эдуард ЛОЗОВОЙ: «В Варшаву — как к бабушке на пирожки»

— Нужно… сидеть. В редакции. Поздним вечером, когда нормальные журналисты, усталые, довольные и не очень, расползаются по домам. И вдруг, — горит бензозаправка на Осокорках. Оператор в наличии, а журналиста нет. Надо — значит надо. Пожар был действительно серьезный. От нагревания огромные цистерны превратились в сифоны. Сквозь открывающиеся время от времени клапаны пары бензина выстреливали в небо столбами огня метров по пятнадцать. Думаю, в нашем видеоархиве это самый зрелищный пожар. Но как это все не взлетело в воздух — непонятно. Оператор вернулся с обожженными о раскаленный бетонный забор руками — берег камеру. Когда закончили снимать, Андрей говорит: а стенд-ап (реплику журналиста непосредственно в кадре) снимать не собираешься? Видел я потом этот стенд-ап: весь в копоти, волосы дыбом, мокрая от пота грязная футболка, лихорадочно блестящие глаза и, как говаривал один известный комик, «морда красная»! И эта неземная красота на фоне «неземного» пейзажа из покрытых пеной цистерн, произнесла в кадре нечто на подобие того, что пожар был «мама родная», но вот доблестные пожарные укротили огонь. Вернулись минут за 15 до эфира, молниеносно смонтировали — репортаж пошел в ночном выпуске ТСН, а судьба не выдержала натиска и улыбнулась. Улыбка судьбы состояла в том, что среди многочисленной аудитории наших новостей оказался в то время исполнительный, а ныне генеральный продюсер канала Владимир Оселедчик. Нет, я не «проснулся знаменитым» на следующее утро. Просто он был первым, кого я повстречал, придя на работу. «Жизненный у тебя стенд-ап получился — сказал человек, решавший на канале практически все, — не могу отделаться от впечатления, что ты все это сам и потушил…» Так я превратился в журналиста «1+1». И понесла нелегкая: пожар на метро «Лукьяновская» — туда, грузовик где-то под землю провалился — вперед! Но потом вдруг вспомнили, что кроме живописания катастроф я еще и в политике немного смыслю. И тогда я начал ездить в парламент. Ездил очень долго — года три, наверное. «Обозревал».

— А почему «съехал» с этой темы?

— Если счет занятию парламентской журналистикой идет на годы, однажды тебя начинают посещать не слишком приятные, для журналиста в особенности, ощущения. Ты приезжаешь «осветить» слушание очередного законопроекта. И вдруг осознаешь, что уже знаешь: голосования не будет. Почему? Да потому, что есть люди, которые этого не допустят: зарубят, похоронят в процедурных хитросплетениях. Ты знаешь, что количество противников законопроекта таково, что шансы принятия где-то у цифры ноль. А если даже голосов хватит, того и гляди новый закон раздавит увесистое президентское вето. Какова твоя задача? Записать некие точки зрения: хорош ли, плох и почему, собственно, этот проект. Смотришь в зал. А там все сплошь старые знакомые: вот тот лоббирует то ли свои, то ли, что чаще, чужие интересы; у этого — договоренность с профсоюзами; а этот, теоретик, с упорством маньяка повторит то же, что талдычит уже три года. И думаешь: да не хочу я их снимать, я вообще с ними разговаривать не хочу. Что получается вот так «через не хочу»? Халтура, внешне выглядящая вполне прилично. Это — нормальная психологическая усталость, «замыливание глаз». Значит, пора менять в парламенте «караул», который «устал».

Я благодарен каналу «1+1», который дал мне возможность заниматься по-настоящему интересным жанром — кинодокументалистикой. В 2001 году к приезду Папы Иоанна-Павла II в Украину мы с моей львовской коллегой Любой Сорокиной сняли под общим названием «И снова верую» серию из пяти фильмов, посвященных истории и нынешнему состоянию христианских конфессий. Следующей попыткой стал фильм о голодоморе, вернее, о трех голодоморах, постигших Украину за неполные три десятилетия: 1919—20, 1932—33 и 1946—47 гг. Фильм сделан в несколько специфическом ключе — в виде небольших, по 5—6 минут серий, которые удалось показать в ТСН. Один выпуск смотрит 10—15 миллионов зрителей — недостижимая цифра для обычного показа документального фильма. Наверное, тогда я впервые ощутил то, что называют «обратной связью» — и не только в виде писем. Люди подходили на улице. В прошлом году вышел фильм «Пятая заповедь» — о взаимном истреблении поляков и украинцев на Волыни в годы войны. Для меня это был первый опыт международного проекта: фильм был снят в совместном производстве «1+1» и польского канала TVP3. И у него два автора. Нам с бывшим корреспондентом польского телевидения в Киеве Веславом Романовским хотелось найти некую общую или хотя бы близкую точку зрения на трагедию, все еще оказывающую влияние на отношения между украинцами и поляками.

В ближайшее время канал вернется к теме Великого Голода. Начинаем съемки теперь уже полноформатного документального фильма о Голоде, о жертвах, палачах и свидетелях. Теледокументалистика пока еще не стала доминантой, но уже — большой частью моей работы.

— Историк по образованию, специализация — «международные отношения», вырос в Западной Украине… Недавний визит в Польшу — это работа или, все-таки, для души?

— Работа. Но… для души. Потому что там много друзей и коллег. Некоторых могу уже назвать старыми приятелями. Мне легко работать в Польше, я чувствую там себя комфортно. Одна из причин — язык, который, если можно так выразиться, выучился сам по себе. В Варшаву — как к бабушке на пирожки. То есть, не домой, но и не просто в гости.

— Польша изменилась за последнее время?

— Очень сильно. Возможность наблюдать, так сказать, воочию происходящее там у меня появилась где-то с 1989 года. И увиденное почти всегда было поводом для «небольшого нервного расстройства». Польша очень быстро менялась, и, в общем-то, в лучшую сторону. Когда-то поразила картина: проезжаем село, а на въезде — галерея биг-бордов, просто щитов и табличек. На щитах — не призывы пить «Кока-Кола», курить «Мальборо», стирать исключительно в… и т.д. А конкретные предложения местных жителей.

Например, вулканизация покрышек или что там еще... Или заехать куда-то пообедать. Сейчас этим и у нас никого не удивишь, но тогда — в 1989-м году... Значит, там какая-то часть людей значительно раньше, чем у нас поняла, что никто им ничего не даст. Нужно выходить из ситуации, шевелить «мозговой извилиной».

— И это дало свои результаты или биг-борды «загнулись» и упали?

— Нет, не загнулись, не упали. Теперь на месте этих, тогда довольно задрипанных рекламных щитов, которые стояли на фоне задрипанных хаток, играет красками реклама полноценных фирм. Расположенная вдали от больших городов, она, тем не менее, успешно работает. Одним словом, если вам нужно поменять масло в двигателе, в любой точке польского государства вы можете найти официального дистрибьютора какой-то известной марки и не сомневаться насчет оригинального происхождения продукта.

Я бы не сказал, что поляки полностью отряхнули с себя коммунистический «бетон». Если взять «среднестатистического» украинца из провинции и такого же «среднестатистического» поляка, то эти двое очень близки. И мысли похожи: «Работы нет, а я весь такой классный. А жизнь — болото. Может, пойти пива выпить?»

Вообще-то поляки — еще те «фрукты». У них трогательные взаимоотношения с властью. Сказать, что они ею недовольны, — просто приукрасить действительность. Они очень недовольны. И никогда не будут довольны. Это национальная черта. Но недовольство властью совершенно не мешает быть ужасно гордым, что ты поляк, и родился тут, и что существует такая Польша, которая теперь о-го-го! Уж не хуже, чем Германия! Не стоит забывать, что Польша — почти моноэтническая, и практически моноконфессиональная. Католическая церковь весь коммунистический период была тем приютом, где могли зализывать раны оппозиционеры. И поляки-коммунисты вынуждены были на нее оглядываться. Семья, костел, традиционные, консервативные ценности не позволили польским коммунистам превратиться в «комиссаров в пыльных шлемах». Они вынуждены были терпеть, о ужас, частную собственность на землю. Поляк оставался хозяином пусть маленького клочка земли и трактора, который был больше похож на мотоцикл, — но своего. — А что поляки знают о нас?

— В Польше существует определенное географическое размежевание: поляки, которые обитают в восточных воеводствах, больше обеспокоены Украиной и будущими отношениями, чем те, что живут западнее. Там Германия ближе, и они думают над тем, что хорошего их ожидает в результате расширения Евросоюза. А поляки в восточных регионах больше обеспокоены, что будет плохого, потому что капитал уже многие годы концентрируется в западной части Польши. Восточные воеводства более бедные. Тут очень долго жили за счет стихийной торговли. Может быть, это одна из самых интересных страниц в наших двухсторонних взаимоотношениях. Жители западных областей Украины до сих пор помнят 1980-е годы, когда в Польше в магазинах не было ничего, кроме повидла и пирожных, и вдоль дорог, ведущих во Львов, Луцк, Ковель кавалькадами стояли знаменитые польские 126 е Фиаты, именуемые в народе «малюхами» — малышами. В этих микроскопических средствах передвижения по одному или по двое тихо спали польские граждане, обложенные всякой дребеденью, которую везли сюда, чтобы тут продать, а вместо этого купить продукты, а кто немножко богаче — золото. По блату естественно, через ценных, в прямом смысле слова, знакомых по эту сторону границы. Над поляками смеялись. Считалось, что поляки — торгаши, что коммерция (именуемая тогда спекуляцией) у них в крови. История любит щелкать по носу. Прошло несколько лет, у поляков все наладилось. Пришла очередь украинцев — мы ринулись туда и тоже везли все, что попало. Только у нас не было 126-го Фиата, основную массу кочующих по польским базарам составляла «пехота», увешанная огромными баулами. Сейчас в Польше выравнивают цены с Евросоюзом. И вновь за хлебом, за сигаретами, за продуктами они едут сюда, иначе не смогут свести концы с концами. Это очень характерный срез наших отношений, и очень много контактов между поляками и украинцами завязалось, именно когда мы ездили друг к другу, не от хорошей жизни, продавать и покупать.

— Как вы думаете, наши новые условия жизни, политические и социальные, дают почву для новых отношений с Польшей?

— Если бы Польша и Украина существовали в вакууме, эти отношения можно было бы прогнозировать. Но в данном случае сильным является фактор третьей стороны. Для Польши — это Евросоюз. Для нас — «неолиберальная империя» на востоке. Польша декларирует, что остается нашим адвокатом в переговорах с Евросоюзом, что очень хочет сохранить открытый режим пересечения границы, что приветствует наш капитал на своем рынке. Эти декларации имеют под собой почву, а некоторые и впрямь подкреплены конкретными шагами. Однако полякам сейчас придется очень жестко существовать по правилам Евросоюза. Им будет действительно немножко «не до нас». Фактически они сдают свое сельское хозяйство. Фермеры не дождутся таких дотаций, которые бы компенсировали новую разницу в ценах. Мелким производителям, которые являются традиционными для польского сельского хозяйства, придется не сладко. В условиях, когда часть стран ЕС открывает для граждан Польши свои рынки труда полностью, а часть сохраняет ограничения для мигрантов еще на годы, полякам нужно будет научиться ощущать себя нормальными, полноценными членами этого евросообщества. Хотя, что это я? Полноценными? Как бы не так! Они хотят быть более чем… ведь поляков 40 миллионов. И Польша настаивает и будет настаивать на таком принципе голосования в европейском парламенте, который бы исключил произвол «больших и старых», тех же Германии и Франции. А часть новоизбранных польских «евродепутатов», как мне удалось убедиться во время последней поездки, будут поднимать вопрос о пересмотре несправедливых, на их взгляд, условий принятия Польши в ЕС. Этот польский национальный эгоцентризм мне лично очень симпатичен, думаю, что нам бы тоже не помешало его чуть побольше. В любом случае, Польша в Европе не растворится, и мы о ней не раз услышим. А зрители канала «1+1» будут проинформированы о соседском житье-бытье лучше, чем кто-либо.