Евгений ГЛИБОВИЦКИЙ: «Хотелось бы, чтобы политики не пытались заниматься журналистикой, а журналисты — политикой»
В свое время политолог по образованию Евгений Глибовицкий прошел достаточно «горячий» курс молодого бойца в сфере медиа, а последние полгода в сфере его исследований находилось дело Гонгадзе и его политические последствия. Одним из таких последствий было награждение специального корреспондента Телевизионной службы новостей «1+1» и программы «Эпицентр» Евгения Глибовицкого поощрительной премией Института имени Пилипа Орлика — автора одной из первых в Европе демократических конституций.
— Эта премия присуждается уже почти десять лет. Так Институт пытается отметить людей, приложивших усилия к тому, чтобы в Украине что-то менялось, и тем или иным образом существенно повлиявших на ситуацию в стране. Несколько лет тому назад лауреатом этой премии стал Вячеслав Пиховшек. Я получил поощрительную премию, как было сформулировано, — «за правдивое освещение событий вокруг дела Гонгадзе». Для меня дело Гонгадзе в известной степени личное и, соответственно, я воспринимаю эту премию как признание работы на протяжении последнего полугода результативной. Собственно, своими нервами, недоспанными ночами, охрипшими голосами, иногда — бранными словами — мы в полемике и противостояниях расширяли границы свободы слова. Это — дело очень многих журналистов. Думаю, что эта премия касается всех этих людей. Хотя лучше бы не существовало оснований для такого расследования и таких премий...
— Страна сейчас находится в политическом кризисе. Видите ли вы как политолог выход из этой ситуации?
— Политолог? Скорее, политизированный обозреватель. Свет в конце тоннеля есть всегда, просто не всегда известно — это конец тоннеля или навстречу едет поезд. Я бы, вернее, — в такой общегуманитарной плоскости — сказал, что душа очищается через страдание, а политика или экономика — через кризис. Если возникает кризис, если возникает конфликт, значит, что-то где-то не работает. Значит, в чем-то есть проблема. И тогда люди начинают искать — где проблема? И начинают ее решать. Очевидно, что часто решать проблемы сложно. И из-за этого мы видим противостояние, накал эмоций, но, в конечном счете, все должно как-то решиться. Скажем, у хирурга, когда он оперирует больного, есть два варианта последствий: или больной выздоровеет, или — умрет. Именно это мы видим сейчас в Украине: или в стране победит демократия, или то, за что мы боролись последние десять лет, просто сгинет, и Украина опять станет песенной ностальгией маргиналов.
Сейчас разговоры о свободе слова — как о женщинах или о футболе: говорят все, у кого язык без костей. В то же время, при практически полном отсутствии осознания элитами связки «медиа — общество», они хорошо умеют медиа преимущественно использовать. Мы уже переживали в Украине эксперименты, когда искусственно высасывались из пальца какие-то события и раздувались, когда деятельность целого ряда достаточно влиятельных политиков вообще никак не отражалась на страницах газет или на экранах телевидения. Давление на медиа будет продолжаться, наверное, еще доброе поколение. В то же время, дело журналистов — просто информировать. Не «освещать», как мы привыкли в советские времена это называть, а информировать — рассказывать о вещах, которые происходят. С другой стороны, они нам могут нравиться или не нравиться, но для нас, журналистов, наши личные пристрастия, симпатии и антипатии должны оставаться на кухне. В тех жанрах, в которых не предусмотрена авторская позиция, — таким жанром являются новости — авторской позиции не должно быть. Она может быть в авторских программах. И здесь, к сожалению, в украинском телепространстве присутствует очень много программ, которые подаются как объективный срез или итог, а на самом деле являются авторскими со всей присущей субъективностью. Недопустимость такой практики в первую очередь касается тех структур, которые существуют на деньги налогоплательщиков.
— Какие главные принципы, аспекты подачи должны присутствовать, с вашей точки зрения, в информационном вещании?
— По моему глубокому убеждению, в Украине нет ни одного телеканала, который бы имел «полноценные» новости. Иными словами, чтобы они были обеспечены технически, творчески, организационно, структурно и существовали бы в конкурентной среде. Одна из причин — в том, что у всех без исключения каналов есть очень серьезные материальные проблемы. Во-вторых, есть политические причины. Иногда информация, заслуживающая какого-то внимания, появляется не в то время и не в том месте, где она должна появиться. Или появляется информация, которая на самом деле внимания не заслуживает. Тенденция, которую мы наблюдаем последние несколько лет, заключается в том, что украинские политики очень хорошо научились создавать, как мы это называем, — альтернативную логику. То есть существуют события, развивающиеся по определенному сценарию: политики выдумывают еще несколько обстоятельств и, базируясь на тех же самых событиях, совсем по-другому показывают картину и настаивают, чтобы медиа, близкие к ним, подавали события тоже по этой квазилогике. И, соответственно, людям часто тяжело из новостей на телевидении понять: что же реально происходит в стране. Третья причина несовершенства новостийных программ — это отсутствие опыта. По существу, сейчас мы вынуждены за несколько лет пройти тот путь, который наши западные коллеги проходили много десятилетий. Первое позитивное следствие политического кризиса, о котором мы можем говорить, — это то, что рамки свободы слова серьезно расширились. Мы сейчас абсолютно буднично делаем то, о чем год назад не могли мечтать. Украина уже имела период свободы слова где- то в 1992—1994 гг., просто тогда украинская журналистика была молода для того, чтобы эту свободу каким-то образом преобразовать в систему. Я надеюсь, что сейчас мы стали умнее, опытнее. Мы точно стали более битыми. Хотелось бы видеть — думаю, что высказываю мнение очень многих журналистов — ситуацию, при которой журналист делает свою работу, политик — свою. И политики не пытаются заниматься журналистикой, а журналисты — политикой. В основном это у них плохо получается.
