Мягкая конструкция с вареными бобами

В 1936 году Испанию накрыл ужас. Такого на Земле еще не было. Были Чингис-хан и Тимур, Атилла и святая инквизиция. Но все это меркнет по сравнению с тем, что сгущалось в Европе в 30-х годах прошлого века, и навалилось на Испанию 18 июля 1936 года вслед за фразой: «Над всей Испанией безоблачное небо». Полное название картины Сальвадора Дали: «Мягкая конструкция с вареными бобами» (предчувствие гражданской войны). Фрагменты человеческих костей собраны в странный каркас, формой отдаленно напоминающий Испанию. Венчает это жуткое сооружение голова, с безумным оскалом обращенная к равнодушному небу. И вареные бобы на выжженной земле. Год спустя, когда война из предчувствия перешла в явь, Пабло Пикассо пишет свою «Гернику», в которой то, что у Дали было дано как предпосылка, как состояние духа, воплотилось во вполне конкретный кошмар последствий войны.

•  То, что в современной России сгущается атмосфера фашизма, не видит только слепой. Предчувствие войны (а у многих — и предвкушение) стало общим местом в прессе и на ТВ. Киселев постоянно испепеляет США; Соловьев радостно сообщает, что медведь никому не обязан сообщать, где проходят границы его тайги. Постоянными обитателями студий российских телеканалов стали «лидеры Новороссии» Долгов, Рогов и Кофман, которые с улыбкой рассказывают, как они придут в Киев и повесят Порошенко и Яценюка. Реакции российской культуры на это нет. Я — не про протесты и гражданскую позицию. Я — про реакцию на языке культуры. В России сегодня нет ни Сальвадора Дали, ни Пабло Пикассо. На том месте, где раньше была великая русская культура (прежде всего великая русская литература), сегодня зияющая пустошь. Пустошь имеет имена, фамилии, отчества. Нет, говорите, художников? Как это нет? Вот вам, пожалуйста, Илья Сергеевич Глазунов, к которому только что приезжал в гости сердечный друг Жан Мари Ле Пен. Ну, тот самый, который газовые камеры называл «лишь эпизодом Второй мировой», а своих критиков еврейского происхождения обещал отправить в печи. Так вот, Илья Глазунов обещал Ле Пену включить его портрет в свое очередное эпическое полотно. А вы говорите — Дали, Пикассо, предчувствия какие-то. Тут не предчувствие, а предвкушение!

Среди авторов таких популярных изданий, как «Известия» и «Комсомолка», многие опасаются, что предвкушение войны, ее предчувствие может оказаться ложным, и жажда войны будет неутоленной. Ульяна Скойбеда в «Комсомольской правде» от 1 ноября печалится: «Взрыв патриотизма на волне Крыма был велик, но он проходит, прошел. Нужна новая подпитка, но мы не завоевали Новороссию (ополченцы не в счет) и не победили Киев... Хотелось бы понятных действий, плана, как правительство будет выводить страну из нынешней ситуации. Проводить земельную реформу? Гнать всех безработных в поле? Отстраивать предприятия? Все для фронта, все для победы? Но ведь фронта-то нет, вот и когнитивный диссонанс...» Чтобы кто-то из читателей не решил, что журналистка «КП» всего лишь делится своим мнением, Скойбеда объясняет статус своих текстов так: «Я слышу шелест событий. Знаю, где упадет дерево. Поэтому мои колонки вызывают явление резонанса. Я чувствую настроение общества». Зачем нам Ахматова? У нас есть Скойбеда.

•  Но самая масштабная фигура зияющей пустоши современной русской культуры — это Никита Сергеевич Михалков. Фигура поистине эпическая. История его творчества — это история деградации российской массовой культуры: от «Пяти вечеров» и «Урги» через «Утомленных солнцем» к нынешнему финалу — к «Солнечному удару». Вот это главное культурное событие года, показанное в праздничный День народного единства 4 ноября по главному государственному каналу страны «Россия-1». Фильм, на который был потрачен миллиард рублей, полностью провалился в прокате. Даже в дружественной Сербии, куда Михалков привез свой шедевр, билеты не продавались, а вместо билетов народ созывался бесплатными приглашениями. Так бесплатно раздаются рекламные буклеты или пропагандистские листовки. Собственно, фильм и есть такая листовка, только очень длинная (три часа чистого времени), невероятно скучная и бесконечно пошлая. Бунина, по мотивам которого, якобы, снят фильм, нет совсем. Ни грамма. Ни капельки. Вместо прозрачной, простой и глубокой прозы Бунина — набор плоских и очень многозначительных михалковских штампованных символов: голубая шаль, полчаса летающая в воздухе, которую затягивает в трубу парохода, откуда она возвращается невредимой и воздушно-чистой. Детская коляска, скачущая по ступеням лестницы в костер гражданской войны — нелепая попытка установить диалог с покойным Эйзенштейном в одностороннем порядке.

Ощущение крайней неловкости от этого изделия возникает не только от его неталантливости и пошлости. Не только от того, что вместо бунинского целомудренного описания страсти Михалков дает постельную сцену, сопровождаемую для наглядности работой поршней пароходного двигателя. Это — на тот случай, если кто из зрителей не поймет, что там происходит между голыми и потными героем и героиней фильма. Главная неловкость от чрезвычайной назидательности фильма, его наставительного характера в духе советских агиток. Герой на протяжении трех часов задает один вопрос: «Как это случилось?», имея в виду кошмар революции и гражданской войны. Михалков не полагается на разум зрителя и открытым текстом отвечает на этот вопрос: вся беда — в просвещении народа, в науке, а также в свободе слова и мысли, благодаря которым становится возможной критика власти. Вот вам пример-символ: мальчику в детстве учитель рассказал об эволюции. Мальчик удивился: как же это, значит, и царь с царицей произошли от обезьяны?! Ведь это же что получается?.. А в следующей сцене этот мальчик, став взрослым, показан уже сотрудником ВЧК, организующим садистское и подлое затопление баржи с запертыми в трюме офицерами-врангелевцами. Дарвин — как непосредственная причина садизма и подлости.

•  Двадцатый век был веком идеологий. Разных: религиозных и светских, левых и правых, тоталитарных и демократичных, бесчеловечных и гуманных. Но все они с той или иной степенью успешности выполняли функцию социального клея. Осуществляли сборку общества, способствовали врастанию индивида в социум. То есть делали то, что в прошлые века делали общины, гильдии, сословия. В сегодняшней России, несмотря на жажду государственной идеологии, ее нет и быть не может. У Михалкова, как и у Путина, как и у Киселева, Гундяева (Патриарх Кирилл), Соловьева и прочих железняков и яровых идеология не может присутствовать не потому, что ее нельзя придумать, а потому, что идеология возникает как некое единство и иерархия ценностей. А у всей вышеперечисленной компании ценность одна: сохранение власти и преумножение собственности. Поэтому все они равно печалятся об империи и о советской власти, легко могут менять местами красных и белых, чекистов и белогвардейцев. Состояние российского общественного сознания сегодня в точности напоминает то, что изображено на картине Дали: вот человечьи кости, вот вареные бобы, а вот пустая земля.

•  Слова и ценности не имеют никакого значения. И, в конечном счете, вообще теряют смысл. В конце минувшей недели, 31 октября, я принял участие в передаче «Мнения сторон» на «Радио Москвы». Это одна из немногих программ, в которых я еще могу участвовать, поскольку ее ведущий, Игорь Игорев, ведет дискуссию как профессиональный журналист, а не как, например, Соловьев или Толстой. Моим оппонентом был политолог Павел Святенков. Речь, естественно, зашла об Украине. На мой тезис о том, что Россия стала первым и единственным государством, которое после Второй мировой войны совершило аннексию, то есть украло кусок территории другого государства, я ждал возражений в традиционном духе про Сербию, про справедливость, волеизъявление. Но получил неожиданное. Политолог Святенков, имеющий два (2!) высших образования, МГУ и МГИМО, объяснил мне и радиослушателям, что первый акт аннексии после Второй мировой совершила Украина, которая в 1954 году украла у России Крым. На вопрос, понимает ли политолог, что УССР и РСФСР не были самостоятельными государствами, и границы между ними были такой же условностью, как и границы между Тульской и Московской областями, политолог сообщил, что он точно знает, что тогда в СССР это были разные страны, и Украина украла у России Крым. Мне тогда вспомнился герой рассказа Шукшина, Глеб Капустин, дискуссии с которым не мог выдержать ни один городской интеллигент.

В условиях невозможности дискуссии и культурного диалога на первый план выходят другие формы сопротивления. На прошлой неделе хороший опыт продемонстрировали в Литве, где получила поддержку инициатива РИА «Новый регион 2», — о том, чтобы все компании, которые размещают рекламу на российских телеканалах, получали на своих товарах наклейку с изображением колорадского жука. Этот аргумент наверняка будет услышан, поскольку он затрагивает понятные всем киселевым — соловьевым вещи.