«Не хватает историй об оккупированных территориях»

Уже почти три недели прошло после объявления очередного перемирия на Донбассе, тем не менее обстрелы и локальные бои продолжаются. Едва ли не ежедневно погибают украинские военные. На передовой продолжают рисковать собственной жизнью военные журналисты. Так недавно в Песках, что под Донецком, от взрыва мины погиб известный украинский фотокорреспондент Сергей Николаев. Все более неотложной становится проблема отсутствия четкой координации работы журналистов в зоне боевых действий. Остаются нерешенными вопросы специальной подготовки для работы в условиях вооруженного конфликта, а также налаживания взаимодействия медийщиков с силовиками. Об этом «День» говорил с одним наиболее опытных военных журналистов в Украине — корреспондентом «Интера» Романом Бочкалой. За его плечами — Афганистан, Сирия, Конго, Либерия. Однако, как признается сам Бочкала, именно война на Родине стала для него настоящим вызовом. Как, собственно, и для других коллег.

***

— Роман, чего больше всего не хватает в информационном пространстве, если говорить об освещении вооруженного конфликта?

— Прежде всего не хватает человеческих историй. Слишком быстро в информационном пространстве воцарилась статистика, обезличенные сообщения. Не хватает сюжетов, в которых на примерах конкретных людей были бы воспроизведены проблемы, с которыми придется сталкиваться переселенцам, жителям оккупированных территорий и т. п. Если мы говорим о том, что Украина — единая, мы не имеем права забывать о людях, живущих на оккупированных территориях, ведь страна — это прежде всего люди, не только территории. На той стороне остались миллионы людей с украинскими паспортами, и я убежден, что паспорта — не единственное свидетельство их украинскости. Таких людей много среди моих подписчиков и друзей в «Фейсбук». Я получаю от них много информации. Например, пока мы с вами говорим, пришла информация из Луганска: «После двух дней затишья через Алчевск на луганскую трассу потянулись КАМАЗы с живой силой сепаратистов — видел 100—150 человек». Конечно, такие сообщения надо проверять, я принимаю во внимание информацию только от тех людей, которых знаю давно. В целом из того, что мне пишут, можно предположить, что боевики, несмотря на перемирие, и дальше будут пытаться захватывать украинские территории. Следующими проблемными точками могут стать направления Попасная — Артемовск, Мариуполь, Счастье и Станица Луганская.

Материалов о жизни людей на оккупированных территориях в СМИ очень мало. Конечно, мы имеем дело и с вполне объективными обстоятельствами — украинские журналисты практически не имеют возможности там работать. Чтобы поехать, например, в Шахтерск или Антрацит, надо обратиться в ДНР и попросить их аккредитацию, но даже в таком случае остается большой риск попасть в плен или просто не вернуться оттуда. Когда я работал в Афганистане, Конго или Либерии, мне помогали представители международных организаций. Они, в частности, были гарантами моей безопасности — встречали в аэропорту, находили безопасное место для ночевки и даже помогали организовать интервью. В Украине, к сожалению, такой практики пока еще нет, ведь ни ОБСЕ, ни какая-либо другая международная организация не способна влиять на боевиков.

— Стало ли журналистам в зоне АТО проще координировать свою работу с силовиками?

— На личном уровне проблем нет. Я очень благодарен пресс-офицерам, журналистам от Минобороны и военным, которые сопровождают нас и заботятся о нашей безопасности. К ним никаких вопросов у меня нет. Но дело в том, что как военные они действуют только согласно приказам руководства, а приказы эти часто не являются адекватными ситуации. В глазах генералов, представителей Генштаба я не вижу понимания того, что наша журналистская работа — важна. Для них мы — «насекомые», которые путаются под ногами. Это — главная проблема. Чтобы попасть на передовую, всегда приходится с кем-то договариваться лично. Единственное нововведение — пресс-карта АТО. Замечательно, что наконец, почти через год после начала боевых действий, ее внедрили. Кстати, получить пресс-карту очень просто — это можно сделать не только в Киеве, но и в самой зоне АТО, в штабе в Краматорске. Она обычно не гарантирует журналисту допуск куда-то, но по крайней мере на блокпостах задают меньше вопросов. Чтобы попасть на определенный военный объект, надо иметь с собой приказ командира сектора. Возможно, это и правильно — я не считаю, что пресс-карта должна быть универсальным пропуском. Ведь прежде всего появляется проблема безопасности — не имея достоверной информации относительно ситуации в определенном районе, можно погибнуть.

— Когда готовите свои сюжеты или пишете в «Фейсбук», считаетесь ли с тем, что ваше сообщение может посеять панику, привести к появлению депрессивных настроений в обществе?

— Это действительно важная проблема, ведь паника — самое страшное на войне. Журналист не имеет права быть инструментом ее распространения. Большую роль здесь играют социальные сети. Если над телевизионным сюжетом можно работать неделю, то там новости появляются мгновенно, и люди реагируют на эту информацию соответственно — словно все происходит прямо сейчас. С другой стороны, если ты проинформирован — ты вооружен. Когда российские войска летом перешли через границу и зашли в Новоазовск, многие не хотели в это верить. Я проверил информацию несколько раз, получил подтверждение от председателя районной администрации. Вместе с тем пресс-офицер Алексей Дмитрашковский из штаба АТО говорил мне: «Нет, этого не может быть. Рома, ты сеешь панику!» У нас был достаточно жесткий разговор. Я настаивал на том, что люди должны знать — хотя бы для того, чтобы иметь возможность выехать, если они не хотят жить под оккупацией. Я написал о ситуации в «Фейсбук» и сразу же получил много гневных ответов, в частности и от Юрия Бирюкова. Потом же все признали, что мы потеряли Новоазовск. Я убежден, если информация проверенная, важная, хоть какой бы неприятной ни была — ее надо публиковать. Но это — исключительные случаи. Чаще всего новости подобного содержания я не публикую. Если же ты не уверен в собственных источниках — лучше промолчи.

— Знаю, что параллельно с журналистикой вы занимаетесь и волонтерством. Когда возникла такая идея?

— Журналист приезжает на передовую, живет вместе с военными несколько дней, а потом вынужден говорить: «Ну, все, ребята, — счастливо, держитесь...» Возникает неприятное ощущение, словно ты использовал этих людей. Они же остаются там с собственными проблемами, остаются защищать страну и, в частности, тебя, твою семью. У журналиста как публичного лица есть необходимые ресурсы, чтобы привлечь внимание к определенной проблеме. Когда вижу, что нашим военным чего-то не хватает, считаю своим гражданским долгом сообщить об этом, ведь сами они не могут этого сделать. Таким образом я просто использую служебное положение, но не ради личной — ради общественной пользы. Люди постоянно передают мне вещи, деньги, оборудование. Тюки приходят даже из заграницы — из Италии недавно привезли кофе, из Кишинева послали рации. Я рад, что удается этим заниматься — иногда загружаем сразу несколько автомобилей. Мы с коллегами даже решили зарегистрировать собственный благотворительный фонд — в частности, чтобы не приходилось на блокпостах долго объяснять, кто ты и откуда.

Полную версию интервью читайте на сайте «Дня».