О старом Киеве и... современном репортаже

Фотокорреспондент Сергей Пятериков и «репортер деталей» Людмила Заседа долгое время работали в творческом тандеме, вместе написали сотни репортажей про все на свете — от производства пуговиц до наводнения, от противогазов в  «Галантерее» до золочения купола Лавры...

«Сергей удивительно фотографирует. Вывод из Афганистана войск — это Сергей снимал! — рассказывает Людмила, — он бывал в горячих точках, что он только не снимал! С ним мне всегда очень хорошо работалось — полная гармония».

На встречу с мэтрами пришли молодые корреспонденты «Дня» — послушать секреты профессионалов и узнать, где же можно «ловить» необычные темы и искать свежие сюжеты.

«В гостях у «Дня» — замечательные журналисты и чудесные люди, которых я давно знаю. Людмила Заседа — наш многолетний автор, не раз была гостем Летней школы журналистики «Дня». Также рада представить Сергея Пятерикова. Последние несколько недель он регулярно выставляет в Интернете снимки Киева. Каждое фото вызывает большие дискуссии, потому что для многих — это  пласт жизни, за которым можно прочитать историю страны, города и свою личную. Каждый примеряет на себя, каким он по этой улице ходил и каким ходит сейчас. Это подтолкнуло Ларису Ившину, которая работала с Людмилой и Сергеем в одном издании — газете «Прапор комунізму», пригласить наших коллег. Две основные темы — Киев и репортаж. Киев, каким он был, каким стал и каким мы его сделали», — представила гостей заместитель главного редактора «Дня» Анна Шеремет.

Сегодня читатели «Дня» знают еженедельные — пятничные — колонки Людмилы Петровны. А теперь смогут лучше познакомиться и с фотографиями Сергея Владимировича. Дело в том, что во время этой встречи, разговаривая о старом Киеве и его нетуристических местах, где еще сохранилась аура, атмосфера и настроение  того города,  Людмила и Владимир вдруг придумали очередной совместный проект. И тут же взялись воплощать его в жизнь. Читайте первый репортаж из киевских закоулков уже в этом номере.

Больше о городском репортаже, Киеве, который мы потеряли и который нашли, буднях журналистов в советские времена и поиске сюжетов —  в насыщенном воспоминаниями разговоре Ларисы Ившиной, Сергея Пятерикова и Людмилы Заседы.

«ЛЮБЛЮ ХВАЛИТЬ ТАМ, ГДЕ ЕСТЬ ХОТЬ КАПЕЛЬКА ВОЗМОЖНОСТИ ПОХВАЛИТЬ»

Людмила Заседа: — Киев изменился. Но изменилась и сама журналистика. Может, стала глубже и интереснее. Теперь меньше эпитетов «нанизывают» в текстах — раньше грешили этим. А я грешу до сих пор (смеется). Люблю хвалить там, где есть хоть капелька возможности похвалить. Потому что нельзя все время ругать, так жить невозможно. Сейчас мы вопим без конца, что все у нас плохо и безобразно. Не так. Каждый маленький шаг к хорошему нужно замечать. У репортера должно быть особое зрение. Он должен среди первых заметить то, что стоит похвалить. И сделать это без соплей, рассказать так, что читатель поймет — о, это и мое!

НАША КОЛУМНИСТ ЛЮДМИЛА ЗАСЕДА И ТАЛАНТЛИВЫЙ ФОТОГРАФ СЕРГЕЙ ПЯТЕРИКОВ ПРОДОЛЖИЛИ РАЗГОВОР В НЕФОРМАЛЬНОЙ ОБСТАНОВКЕ. ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ — ФОТОАЛЬБОМАМ «Дня»

В свое время мы мало говорили о деньгах. Мотались значительно больше, чем вознаграждались. Мотались безумно, потому что работали в ежедневной газете. Но прелесть того времени была в том, что вообще отсутствовало понятие «звезда». Сейчас же все «звезды», боишься споткнуться о них на каждом шагу, а мы даже не знали такого понятия. Даже когда хвалили, было приятно, но я относилась к этому с недоверием.

Нашего редактора, Олега Ивановича Сытника, мы называли «папашей». Это был ярчайший человек. Когда к нему приходили всякие знатные гости, они видели вокруг него «цветник» сотрудниц газеты. Люди удивлялись, где он нашел таких интересных и умных женщин. Олег Иванович расцветал, потому что считал это своей заслугой. И правда, коллектив он создал изумительный. Хоть работать с ним было непросто. То, что он с нами вытворял, было ужасно. И, повторюсь, никому в голову не пришло бы даже подумать о какой-то звездности. Это было бы смешно.

Лариса Ившина: — Когда я попала в редакцию, сразу поняла, кто там «звезды». Вы сжились со своим состоянием, и вам это не было очевидно.

Л.З.: — Как это сжилась, если я пришла в газету в 1978 году? Начинала с детского издания. Когда пришла в «Прапор комунізму», была, как монашка, которая дорвалась до жизни, до ежедневной газеты.

Сергей Пятериков: — Что касается моих работ как фоторепортера. Недавно читал комментарий в Facebook о том, как все красиво на моих снимках. Просто такая установка была. Партийная советская печать должна была показывать все красиво, идеально, безукоризненно.

Вспоминаю, как с коллегой Иваном Ковалем ехали со съемки и увидели аварию. Страшная авария с погибшими. Меня вызвали в милицию, следователь расспрашивал о происшествии, а потом говорит: «Вы же фоторепортер. Не сфотографировали аварию?» И только тогда до меня дошло, что, действительно, не сфотографировал. Мы отвозили раненую женщину, а сфотографировать ее не было установки. После этого начал снимать все подряд: любые аварии, убийства. Отличие советской журналистики от теперешней — в том, что сейчас снимаешь все.

«МЫ СОЗДАВАЛИ СВОИ ВНУТРЕННИЕ МИКРОСФЕРЫ»

С.П.: — Эта ситуация с аварией произошла в середине 1980-х годов. Сама журналистика изменилась после 1991 года.

Л.З.: — Это случилось уже хорошо в 1990-х годах. Но разве мы были только «причесанные» и «зализанные», положительные?

Л.И.: — Хотя мы жили, как в консервной банке, в том же «Прапорі комунізму» количество образованных и начитанных людей было большое. Все-таки мы создавали свои внутренние микросферы.

Л.З.: — У нас была Европа, я бы сказала. В таком настроении, в режиме «капустника», все получалось.

Л.И.: — При этом что по названию газеты, что по среде вокруг нас, то было «зубодробительное» время. Но что-то живое сохранялось. Не знаю, кто в Киеве мог бы еще взять Ивана Федоровича Коваля на работу. После его отсидки это был поступок.

С.П.: — Подробнее об Иване Федоровиче Ковале. Этот человек в «Прапорі комунізму» был завотделом советского строительства. Это — номенклатура обкома партии, человека назначали в ЦК партии. А Иван Федорович еще в студенческие годы, в конце 1940-х — начале 1950-х годов, попал в переделку. Студенты дурачились, он бросил в кого-то тряпку и попал в портрет Кагановича. Тут же настучали, Ивана Коваля забрали и посадили. Он отсидел до амнистии времен «оттепели». И такой человек, тем не менее, оказался в партийной газете.

Л.З.: — Каждый день редактор нам кричал: «Вы залезли в партийную кассу! Вы знаете, как вы должны работать? Вы только и сосете из партийной кассы! Вы знаете, сколько стоит каждый день вашей работы?» (Смеется.)

С.П.: — При этом газета была очень доходная.

Л. З.: — Газета была популярная и солидная.

С.П.: — На нее были подписаны все коммунисты Киева. И не коммунисты тоже.

Л.З.: — Но мы очень стеснялись своего названия. «Прапор комунізму» — это же невозможно выговорить. Мы всегда говорили просто «Прапор». И наш самый важный лозунг был: «Главное — держаться за древко!» Да, так мы жили. Говорят, тогда был застой. Что застой, ясно. Но мне никто особо заданий не давал, я писала, что хотела. Хотя, конечно, коррективы были.

Л.И.: — Что важно, что я запомнила — это умение сохранять живые детали. И ваш творческий дуэт для меня был чем-то новым, я так не могла. Я была по-другому внутренне организована, зажата, консервативна. Я была совершенно на другое нацелена, и мне были интересны люди, способные увидеть яркие детали. Мелочи, которые скрашивали ту жизнь, довольно «бетонную». И сегодня, кроме смыслообразующих вещей, есть масса деталей, которые журналистам нужно замечать и создавать из них «вкусные» тексты. Людмила Заседа и Сергей Пятериков — великая школа, я считаю.

«КАКАЯ ПУГОВКА НЕ МЕЧТАЕТ О ПЕТЕЛЬКЕ, А ПЕТЕЛЬКА — О ПУГОВКЕ? ВСЕ — ЖИЗНЬ»

С.П.: — По поводу «вкусно». Я проработал в журналистике 40 лет, но лучшего репортера, чем Людмила, не встречал.

Л.З.: — Видите, уже на «звезду» тяну (Смеется).

С.П.: — Маленький пример. Людмила Петровна как-то написала о пуговицах. Этот материал был, как песня. Казалось бы, что можно написать о производстве пуговиц? Не помню подробностей репортажа, но у меня осталось впечатление, что это гениально.

Л.З.: — Смысл этой истории в том, что какая пуговка не мечтает о петельке, а петелька — о пуговке? Все — жизнь. И пуговка — часть жизни, и все абсолютно есть жизнь. Глубоко уверена, что нужно хвалить за малейшую мелочь, которую мы видим. Мы застряли в том, что у нас все плохо. У нас плохо, и добавлять ничего не надо, но если мы видим хоть что-то хорошее, мы должны говорить об этом. И делать это раньше других. Я не говорю о глобальном анализе процессов. Речь идет о репортерстве. Увидел, и честно сказал.

И еще, мы не знали, что такое «джинса». Вообще. И так и не узнали.

Л.И.: — Но у нас было нечто другое. Напротив нашего отдела, партийно-политического, работал великий Павел Иванович Позняк. А до него там были и другие гранды, которые умели на скорость написать передовую статью — самую главную в газете. И это была не «джинса», а игра во что-то, якобы очень значимое. Некоторые люди могли написать передовую не таким суконным языком, как большинство. В этом заключалось великое мастерство. Не «джинса», но некий своеобразный жанр.

Л.З.: — И тот, кто может написать живой репортаж, никогда не напишет такой текст. Никогда. Я, например, не могу написать простую справку.

Л.И.: — А многие люди не могут написать репортаж. Вообще, часто говорят, что у украинской журналистики нет традиции, нет школы. Всегда этому возражаю. Просто нет желания видеть эту школу.

Л.З.: — Я всегда сопротивляюсь высказываниям об отсутствии школы. Журналистика была и в прошлом веке. Как такое можно говорить?

Мы с Пятеркой (Сергей Пятериков. — Авт.) много где были, и нам очень уютно вместе работалось, что важно. Как-то мы летали над половодьем, и после этого меня чуть не «приговорили к смерти», потому что в материале написала фразу, вроде: «Березки замочили ноги». Люди подумали, что им не дадут из-за этого страховки. Ходили каждый день в редакцию делегации, а я пряталась у вахтера и там плакала. Я даже не знала, что журналистский репортаж может иметь такое значение для страховки.

Еще у меня есть фотография из оперного театра, где я держусь за место, где позже повесят люстру. По лесам залезли под потолок.

Как-то мы с Сережей получили задание сделать что-то «хорошенькое». А это были 1990-е годы, совершенная пустота на полках, вы не можете этого знать. Мы почти доплелись до редакции, и ничего «хорошенького» у нас нет. Заходим в галантерею поблизости. Там лежат только противогазы. Я сразу надеваю один из них, и еще огромные, как жерло вулкана, пожарные брюки. Сергей меня сфотографировал, и это вышло на первой полосе. Да, ничего на полках нет, но противогазы есть. Люди хоть посмеялись. Более того, этот противогаз я заволокла домой. Потом на даче убирала на антресолях и нашла его — как мне весело было!

Все состоит из шуток, из деталек. Время, бесспорно, было «железобетонное». Но человек и в землянке живет полной жизнью, если хочет, а у нас в «Прапоре» была очень буйная обстановка.

А вот жуткий случай (улыбается). В Киево-Печерской лавре золотили купол в трапезной. Я договорилась о том, чтобы написать репортаж изнутри купола. Сергей тогда со мной был. Трапезная — не самое высокое здание в Лавре, но когда по внешним конструкциям лазишь, кажется, что ужасно высоко. А у меня спрашивают: «Вы готовы?» Я даже не поняла, к чему это. Вот, я пришла, значит — готова. Была в юбке и на каблуках, хотя обычно хожу в удобной обуви. Оказывается, надо было лезть по наружным лесам. Юбка, конечно, оказалась на голове. Внизу туристы ходят, не очень понимают, что я изображаю. Долезла до середины, повернулась к стене и замерла. Думаю, какая же я сумасшедшая, дальше не полезу. Меня страх сковал полностью. Рабочие привыкли по этим лесам прыгать, а я не могу. Внизу — пропасть. Вверх не знаю сколько лезть. Мне казалось, нужно до неба карабкаться. Но долезла, написала репортаж. Дело в том, что пока я стояла на середине пути, эти леса снесли. В итоге, написала репортаж «Верхом на куполе» — потому что действительно сидела на куполе. Потом меня вызвал «папаша» и спрашивал, думаю ли я о том, что пишу? А что я? Там действительно золотили купол, я на нем сидела и честно написала об этом (Смеется.)

«КИЕВ ОЧЕНЬ КРАСИВ, ЕГО ТРУДНО ИСПОРТИТЬ, НО МОЖНО»

С.П.: — Мне кажется, что если бы я сейчас работал, то это было бы еще интересней, еще шире было бы поле моей деятельности. Я и тогда, в так называемые застойные времена, тоже ездил в горячие точки. А сейчас бы, наверное, не вылазил из зоны АТО. В общем, сегодня работать еще интересней, было бы желание.

Если говорить о городском репортаже... В городе ведь тоже постоянно что-то происходит. Где-то что-то строят, где-то сносят... Не говоря уже о Майдане — вот это было событие для настоящих репортеров.

Я много лет занимался историей Киева. У меня в 1987 году вышла книга-фотоальбом «Київ. Погляд через століття». Она была построена на фотографиях дореволюционных и на то время современных. И так весь альбом. Так вот, по сравнению даже с теми 80-ми, когда книга выходила, Киев многое потерял. Атмосфера, дух, аура киевская пропали. Потому что столько снесено, столько уничтожено памятников архитектуры. Даже взять тот же Сенной рынок... Снесли — и все. А на нем висела табличка, что это памятник архитектуры, между прочим. Снесли и ничего на его месте так и не построили... Это крупное сооружение, а таких же по Киеву очень много — каких-то особнячков, каких-то старых зданий, которых киевляне помнят с детства, которые дороги сами по себе, — а их уже нет. А понастроили этих «свечек», этих монстров, которые совершенно изменили силуэт Киева, совершенно изменили внешний облик Киева. Казалось бы, на Крещатике дом со звездой, он, когда строился, создавал определенный силуэт. Этот силуэт вошел во многие художественные произведения. А сейчас застроили сзади высотками, и этот силуэт, к которому с детства привык, исчез. Его уже нет.

Л.И.: — Киев был буржуазным. А потом провалился в стандарты третьего мира, и это было время вот этих быстрых глупых денег, которые не несли за собой ни вкуса, ни культуру.

Л.З.: — Но успели многое изуродовать. Не все, слава Богу, но очень многое.

Л.И.: — В ландшафте политическом, архитектурном, культурном... Это все — связанные вещи.

Л.З.: — Скажу вам — я, например, лажу с такими же любителями старых дворов по Подолу — там еще есть тот Киев! И это еще то наслаждение. Вот вы спрашиваете, откуда брать темы?

Л.И.: — От любви!

Л.З.: — Да! Все рождается от любви. Все темы и сюжеты — от любви. Но все время надо все вокруг «тормошить», вылавливать эти темы.

Если говорить про мои нетуристические места Киева... Подол! По задворкам, по закоулкам... Там еще осталась старая жизнь, которую можно разглядеть. Она совсем непоказная, но такая характерная для Киева! Жить там я не советую никому, но гулять там очень интересно.

Л.И.: — Киев раньше был больше похож на Вашингтон. Своей низкорослостью...

Л.З.: — Киев очень красив, его трудно испортить, но можно.

С.П.: — Мои любимые места в Киеве — традиционные. Владимирская горка, Андреевский спуск, Крещатик... Я друзей возил еще в Феофанию, в ландшафтный парк. А так, чтобы что-то новое появилось за последние десять лет, так нет.

Л.З.: — Везде — бизнес... Андреевский спуск — вообще катастрофа!

С.П.: — Кстати, о зелени. Я сейчас в соцсети выкладываю фотографии, у меня в «Фейсбуке» есть альбомы «Киев 50-х», «Киев 60-х», «Киев 70-х», «Киев 80-х», «Киев 90-х», и можно отследить разительный контраст — сколько было зелени еще в 1980-е и сколько сейчас — есть совершенно голые улицы.

Л.И.: — Одним словом, всех закатали в бетон.

С.П: — Я помню, где-то в начале 50-х годов говорили о том, что Киев считается самой зеленой столицей Европы. Это тогда как-то так официально признавалось. Сейчас об этом уже даже не вспоминают.

Л.И.: — Даже больше, сейчас уже взялись за леса...

Л.З.: — А Десятинная улица — это же была Липовая улица. Липы старые росли. Они постарели, устали, их вырубили, но новые деревья никто не высаживает.

Л.И.: — А Щекавица, Хоривица и весь этот квартал внизу? Там есть только два дома, где успели зацепиться как-то деревья. А все остальное — пустыня.

Л.З.: — А огромные дома и отели съедают киевские горы, врезаются в них.

Л.И.: — Когда-то наш философ Сергей Борисович Крымский говорил: «Сакральные места — киевские горы — должны быть общепризнанными ценностями, охраняемыми ЮНЕСКО». Просто горы, просто холмы.

«КОГДА НАСИЛЬНО МЕНЯЮТ ГОРОДСКОЙ СИЛУЭТ, ЭТО РОЖДАЕТ РАВНОДУШИЕ»

С.П.: — Силуэт города меняют люди, живущие нем. Чаще всего этим занимаются не киевляне, а люди пришлые, люди, которым на какие-то такие тонкости и киевскую старину наплевать. Поэтому оно так и получается.

Л.З.: — Когда насильно меняют городской силуэт, это рождает равнодушие. Человек видит, что вот было так красиво, мне это нравилось, меня это грело. Я каждое утро, предположим, проходил мимо этого домика, как-то заряжался от него, как-то с ним разговаривал. И вдруг его не стало. От меня вроде ничего не зависит... И тут человек покрывается — в самозащиту — каким-то равнодушием. Вот это понимание, что от тебя ничего не зависит — ошибочно. Но, в то же время, и не зависит. Люди, которые не видят весь план этой улицы, этого квартала, не должны работать в тех организациях, от которых зависит город, его силуэт.

Л.И.: — Если говорить о нашей профессии, то тут, конечно, кое-что от нас зависит. По крайней мере, можно создавать настроение неприятия каких-то вещей. Все разрушения начинались в те времена, когда пришли люди, пришли не из какого-то региона, а из антикультуры. И эти люди не просто стали руководить городом и архитектурой, это были уже послы совершенно других заказов. И системно к горожанам это не имело никакого отношения. Мы выступили против Бабушкина, которого долгое время многие считали сильным архитектором. Тогда Омельченко и Бабушкин успели многое натворить в городе. Какой цинизм — засыпать Лядские ворота! И настолько пошло поставить внизу дешевые магазины, в которых все продавалось втридорога. Это все — образ. Это памятник культурному разрушению, которое произошло в центре Киева. Осмыслили ли люди, что это? Сейчас Виталий Кличко набрел на эту древнекиевскую улицу, слава Богу, ее планируют консервировать... Но Лядские ворота просто засыпали, и когда-то должны произойти какие-то работы, чтобы они были открыты. И таких мест много. Это было действительно наступление таких диких, необузданных, характеров и абсолютно криминальных деятелей.

«СТРАХ УШЕЛ, А КУЛЬТУРА И ОГРАНИЧЕНИЯ НЕ ПРИШЛИ»

С.П.: — Во времена Советского Союза люди массово не отстаивали какие-то места и здания, тогда это не культивировалось.

Л.И.: — Тогда любое шевеление не в ту сторону выглядело совершенно иначе. Нужно сказать, что тогда было глухое возмущение. Сопротивление гражданского общества выливалось в анекдоты... Помните, сколько их было, когда строили Родину-мать? Юмор, насмешки.

Л.З.: — Сопротивление внутреннее, домашнее, между друзьями было огромнейшее. На улицах этого не было заметно, конечно.

С.П.: — Тем, в общем-то, все и заканчивалось.

Л.И.: — А как могло быть иначе? Мы жили в то время, когда нельзя было перейти из красного корпуса университета Шевченко в желтый 21 мая, в день перезахоронения Тараса Шевченко. Тебя сразу же могли обвинить в том, что ты там шатался с политической целью. А сейчас, когда есть свобода, то в Парк Шевченко, конечно же, нужно было поставить корчму, назвать ее сначала Тарас, потом — Панас. А потом, когда стало возможно все, проводить фуршет в Музее Тараса Шевченко... Я считаю, что это все вещи одного и того же порядка. Когда стало все возможно, люди показали свою внутреннюю несостоятельность, ведь многие вещи рождаются из внутренней культуры, из воспитания, из того, что ты сам себе не разрешаешь.

Л.З.: — Вот эта фраза «сам себе не разрешаешь» — ключевая по жизни фраза, ключевое требование к себе.

Л.И.: — И все эти ограничения держались тогда исключительно на страхе. Страх ушел, а культура и ограничения не пришли. Потом начались бешеные деньги, и каждый царит со своим представлением о Киеве. Начали в ботанических садах ставить свои дома. В Киеве, Донецке — везде абсолютно один и тот же почерк. В Крыму. И кто-то когда-то под какую-ту другую культурную программу должен гармонизировать эти увечные города и разрушенные парки, порушенные набережные.

«ЭТО ВОЙНА ЗА ПАМЯТЬ, ЗА ИСТОРИЮ... И БОЛЬШАЯ КУЛЬТУРНАЯ КАТАСТРОФА»

Л.И.: — Помню, когда еще приехала учиться в Киев, я в шесть-семь часов утра шла по бульвару Шевченко. Это лучшее представление о том, что произошло с Киевом. Какие были решетки ботанического сада! В Киеве их мыли. Да, не шампунем как в Европе, но просто мыли. Город был душистый и чистый. Облезлые сегодняшние решетки травмируют всех, кто это помнит. Нужно как-то проговорить и оценить ту культурную дистанцию, которую нужно пройти. Нужно сказать, сколько какой работы предстоит сделать, чтобы когда-нибудь эта культурная аура снова вернулась в Киев. Мы действительно можем страдать бесконечно.

Л.З.: — Страдать непродуктивно. Каждый из нас должен обязательно вносить то, что он может.

С.П.: — Вообще-то, когда из-за рубежа приезжают киевляне, которые здесь не были двадцать лет, им нравится. Они хвалят: «Ой, как красиво». Поэтому все относительно, и все познается в сравнении. Старым киевлянам, тем, кто родился здесь, например мне, все, что настроили, — не нравится. А для молодых, для тех, кто родился уже сейчас, может, оно как-то привычно.

Л.И.: — Наши улицы — и Боричев Тик, и Кожемяки, и Ирининская, и Ольгинская — это все наша цивилизационная защита. Наши соседи все это тянут не случайно. Они понимают, что им этого не хватает. Хотят нашей историей «залатать» свои пустоты. А мы мило все это отпускаем. Да, давайте построим какой-то безумный офисный центр на важной старинной улице, разрушим знаки памяти. Это — война за память, за историю и большая культурная катастрофа. Александр Ройтбурд в интервью «Дню» правильно сказал, что культура, архитектура — это сейчас вопросы национальной безопасности.

Мне очень важно, чтобы наши журналисты вас видели и слышали. Может быть, это кажется странным, но я всегда говорю, что у нас были школы. Да, они часто пребывали в невыносимых для творчества условиях, но, тем не менее, через этот весь «бетон» живые люди могли сообщать свои «тайные знаки» и оставлять свою культуру. Для меня этот «отпечаток» был самым сильным. Благодаря этому ощущению можно было уцелеть, а потом что-то нарастить уже в нашей совместной газете, где мы с Аней вместе работали, — в «Ведомостях». Там тоже была хорошая школа. Но это тоже держится на людях, на тех, кто уцелел. Точно так же и для страны — нельзя все отбрасывать. Нужно выбирать важное, качественное, культурное. Переосмысливать его и вести в новое время. Это и есть цивилизация. Мы должны это подчеркивать и показывать. И учиться.