Резо Габриадзе: «Человеку должно хватать времени, прежде всего, на мысли»

Грузия... Около театра на тихой тбилисской улице Шавтели — необычная, почти сказочная башня. Наверху — дерево, ниже — дом для живых птиц. На здании золотом по камню надпись на латыни, что в переводе означает: «Пусть все ваши слезы будут только от лука». Это театр марионеток Резо Габриадзе.

Он открылся в ноябре 2010-го, после нескольких лет затяжной реконструкции. Резо Габриадзе — выдающийся художник, писатель и режиссер, автор сценариев знаменитых лент «Не горюй», «Мимино» и «Кин-дза-дза!» — согласился встретиться с «Днем» и рассказать о том, чем сегодня живет его театр.

В новелле «На уход неандертальцев» писатель говорит:

«...Как вид я должен исчезнуть. Мне очень грустно, что со мной вместе исчезнут моя двоюродная сестра Маквала и моя троюродная сестра Русико, работница «Союзпечати», которая краснела, когда у нее спрашивали свежую газету, и была тогда похожа на византийскую мадонну. Нет, мне не милы незакомплексованные, мне они не интересны ни по пластике, ни по выражению лица, ни по каким-либо другим своим признакам. В комплексах я вижу проявления души. Это значит, что этот человек больше погружен в себя и больше видит себя, чем человек незакомплексованный. Лично я все время слежу за собой сверху (угол 45 градусов, расстояние два метра) и обычно — с досадой. Незакомплексованные сразу говорят со мной на ты, никогда не убирают ноги под стул, а вытягивают их прямо к вам, пахнут туалетным дезодорантом. Да, такие, как я, обязательно уйдут так же, как ушли нежные, милые моему сердцу неандертальцы, которые не могли понять высоких и стройных homo sapiens. Незакомплексованным я тоже бываю. Когда под душем исполняю арию Риголетто. Это право я всегда оставляю за собой».

— Вы до сих пор так же любите неандертальцев, считая их лучшими, чем homo sapiens?

— Конечно. Все вокруг нас постоянно становится худшим, поэтому нужно допустить и обратное: неандертальцы были лучше нас. В настоящий момент люди общаются со скоростью света, они совсем перестали понимать друг друга. Ни на что нет времени.

— А на что у человека должно хватать времени, прежде всего?

— На мысли, в первую очередь. Сейчас мир перенасыщен информацией, но вот на то, чтобы обдумать хоть что-то, часто времени не хватает... Досадно.

— Что нового в театре?

— Делаем ремонт внутри театра, пока лето... И новые спектакли, конечно. Но, как всегда в таком случае, подробности позволю себе сохранить в тайне. Люди театральные — очень суеверны. Больше, чем писатели, художники и даже моряки... Но не выносите это в заголовок, умоляю! В этом смысле стало просто невозможно говорить, потому что журналисты во всем ищут заголовки. Когда я раньше давал огромные интервью — а это одна из причин, почему я перестал это делать, — всегда в голодных глазах ваших коллег видел, как они, бедные, ищут заголовок.

— И быстро находили?

— Часто я им помогал, особенно молодым: им нужно помочь иногда. Скажешь что-то рискованное — и видишь, как они расцветают.

— Театр Габриадзе много гастролирует, а в Украину когда приедете?

— Действительно, еще несколько лет тому назад мы были во Франции, Великобритании, США, Швейцарии, Германии, Италии, Австрии, Испании, Норвегии, Москве, а вот в Киеве — нет. Знаете почему? Причин много, но одна из них — наши люди не особенно верят куклам... Это больше прерогатива Запада, как по мне. «Наши» для меня и в Питере, и в Одессе, и в Тбилиси... Конечно, есть много экономических причин. Хотя, кто знает. Может, и приедем, если пригласят.

— Придерживаетесь ли вы до сих пор той точки зрения, что «молодежь стала хуже, меньше стала знать»?

— Молодежь стала хуже... Она, например, скажет обо мне: «Что это за непонятный дурак!» Это закон жизни, и потому я не расстраиваюсь из-за этого.

— Вы такое слышали хотя бы раз?

— Ну, конечно. У меня здесь, как видите, кафе, в театре прямо. Я часто, бывало, сливался со стеной, утихал и слушал то, что скажет молодежь после спектакля... Мне было интересно, поэтому я часто наблюдал за реакциями.

— Сводит ли вас судьба с молодыми талантливыми людьми?

— Старость имеет одно своеобразное свойство — она ищет еще большую древность, чем сама...

— В одном интервью вы говорили, что думаете на грузинском языке. А вот что касается фильмов, снятых по вашим сценариям. Возможно, их успех связан, в частности, с тем, что вам удалось внести в русский язык такую приятную на слух грузинскую интонацию?

— Я никогда не задумывался над этим, но вряд ли... Сценарий — это, прежде всего, драматургия. Законы драматургии достаточно жесткие, очень хорошо известные и не меняются, по-моему, последние пять тысяч лет. Может быть, какие-то слова, фразы из этих фильмов застряли в русском языке. Но здесь я один на авторство претендовать не осмеливаюсь, потому что писали мы с Георгием Данелией. Тогда что-то неуловимое было в нашей работе. Но вообще я двуязычен, это правда. Мои языки — грузинский и русский. Хотя иногда думаю: как было бы хорошо, если бы я знал французский, или английский, или турецкий...

— Французский понадобился бы вам в Париже, ведь в последнее время ваша творческая жизнь связана с ним.

— Утро в Париже у меня всегда начинается в кафе. Вообще, это великая культура — французские кафе. Давно известно, что проблемы, которые немцы обсуждают, защищая диссертации, французы с легкостью решают в кафе утром. И знаете, как хорошо завтракать там, наслаждаясь музыкой, языком... Но, к сожалению, в своем понимании красоты французского языка я на уровне музыки так и остался, потому что в моем возрасте уже языки не учат. Но мне удается увидеть даже наш мир оттуда по-другому, увидеть, сколько цветов и оттенков вокруг нас.