«Сказать подлецу, что он подлец – можно и нужно»

Signerbusters — небольшое, но сплоченное сообщество ньюйоркцев, настоящий кошмар тех российских гастролеров (актеров, музыкантов, режиссеров), которые поддержали путинскую агрессию против Украины, подписав весной прошлого года печально знаменитое письмо «Деятели культуры России — в поддержку позиции президента по Украине и Крыму». Дотошные Signerbusters отслеживают каждый приезд, концерт, премьеру подписантов в Нью-Йорке и буквально преследуют их своими пикетами, заставляя некоторых «деятелей» просто спасаться бегством.

Сегодня в «Дне» — разговор с двумя активными участницами группы. Екатерина Шрага родилась в Киеве, живет в США 23 года, филолог, архивист. Валентина Бардакова в США 12 лет, родом из Чернигова, учитель начальных классов.

«ДЛЯ МЕНЯ ЭТО ПИСЬМО БЫЛО ПОЛНЫМ ЗАБВЕНИЕМ ТОГО, ЧТО В ХХ ВЕКЕ ПРОИЗОШЛО С РУССКОЙ КУЛЬТУРОЙ»

— Поначалу скажите, почему вы, люди занятые, живущие далеко от Украины, ввязались в столь продолжительную протестную кампанию?

Екатерина ШРАГА: — Наша жизнь серьезно изменилась с началом Майдана. Все внимание и все свободное время, которого было не так и много, у меня и моего мужа переключилось туда. Люди захотели жить достойно, а не так, как им предлагали, и это оказалось очень созвучно с нашими этическими принципами. С аннексией Крыма вообще начались исторические флешбеки. Я раньше часто спрашивала себя: почему произошло то, что произошло в 1930-е в Германии, в Европе, в мире? И вдруг реальность начала давать ответы. Где-то кого-то убивают, захватывают территории — а здесь все нормально, ходим в кафе, продолжаем жить. Пусть прозвучит громко, но мы не могли иначе. А подписантами мы занялись, потому что я — русский филолог, и для меня это письмо было полным забвением того, что в ХХ веке произошло с русской культурой. Я решила для себя: нет, ребята дорогие, сколько будете ездить — столько буду ходить на протест.

Валентина БАРДАКОВА: — Изначально я лишь наблюдала за происходящим. Избиение студентов потрясло меня, но я не знала, чем помочь. Решила поехать с мужем в Киев. Мы были на Майдане в январе. Когда я вернулась в Нью-Йорк, то была уже другой, была готова действовать. Началось все с протеста возле ООН, продолжилось протестами против аннексии Крыма, мы тогда организовывали большие марши. В марте, когда появилось это позорное письмо, мы поняли, что публичные люди заняли совершенно аморальную позицию, и тут я согласна с Катей — выглядело это как флешбек из советской истории. Мы решили, что должны, по крайней мере, донести до нью-йоркцев, кто к ним приезжает.

— Почему Signerbusters?

Е. Ш.: — У нас не было формальной группы, но в какой-то момент мы почувствовали необходимость локализовать всю информацию о протестах. Создали сообщество в «Фейсбуке» Signerbusters. Signer — подписавший, busters — преследователи. Родилось не без влияния фильма Ghost Busters («Охотники за привидениями». — Д. Д.). Мы целенаправленно ловим подписантов.

«ЭТО ПРОТЕСТ ПРОТИВ СОВЕРШЕННО ЧУДОВИЩНОЙ НАГЛОСТИ»

— Кто составляет ядро протестов?

В. Б.: — Изначально, весной прошлого года, проходили более многочисленные акции. С течением времени вырисовался костяк активистов — люди самых разных занятий: Катя — филолог, ее муж Володя Давиденко — художник, есть еще дизайнер, программист, музыкант, медсестра, недавно к нам присоединились актриса, спортсмен-каратеист — призер европейских чемпионатов, его жена — биолог.

Е. Ш.: — При этом мы сплочены не по национальному принципу, неправильно было бы назвать нас представителями украинской диаспоры. Самые разные люди. Один из постоянных участников — грузин, зимой примкнул поляк, есть израильтянин, есть француз — большой наш друг, сейчас организовывает пикеты во Франции.

— Почему сейчас в группе меньше людей?

Е. Ш.: — Многим казалось: пришел на открытие гастролей, попикетировал, отметился, ушел. Но мы стоим каждый вечер, с начала и до окончания концерта, включая антракт. Все работающие, многим нелегко. Кто что может, то и делает.

В. Б.: — Постоянных участников — 5—6 человек, иногда до 10. Было больше, потому что некоторые воспринимали наши акции как политические, направленные исключительно против России. Но когда выяснилось, что протесты целевые, против конкретных личностей, тогда нас стало меньше.

Е. Ш.: — Всех, кто ходил, любим, всем благодарны. У кого-то, наверно, были иллюзии, что на этом можно подняться как на политическом движении. Однако у нас нет политических амбиций. Для меня это выход моего протеста против совершенно чудовищной этической и эстетической наглости.

«НЕ ТОЛЬКО ГЕРГИЕВУ, НО И ДРУГИМ ПОДПИСАНТАМ ПРИХОДИТСЯ ЛГАТЬ»

— Побуду адвокатом дьявола. Итак: ваши протесты малочисленны и малозаметны.

Е. Ш.: — Это излюбленная уловка пропагандистов — так называемый прием «60/40», когда ты говоришь 60% правды и 40% вранья. Да, мы малочисленны. Нью-Йорк — город большой. 10 человек — ничтожно мало. Но сила наша не в количестве, а в постоянстве. Эти 10 человек там всегда. И если бы это было незаметно, то не пришлось бы господину Гергиеву врать по этому поводу. Еще, как заметил, и не только он: замечают люди, которые идут на концерт — какова бы ни была их реакция; замечает пресса — хотя это не наша цель, но все рецензии на гастроли обязательно упоминают о пикетах.

В. Б.: — Не только Гергиеву, но и другим подписантам приходится лгать. Их наша десятка ставит в неловкое положение. Потому и охрана, потому и ведут себя агрессивно, очень нервно и неуверенно чувствуют себя при общении с нами.

Е. Ш.: — Не было бы такой агрессии, если бы не задевало. Мал золотник, да дорог.

В. Б.: — И если бы это было незначимо, не выходили бы, например, статьи в «Московском комсомольце» о том, что наши акции проплачены. Какой тогда смысл уделять нам так много внимания, если это безразлично?

Е. Ш.: — К сожалению, сейчас нерукопожатость забыта. Для меня же это актуально до сих пор. Может, это глупо. Понимаю, что подлеца не вызывают на дуэль. Но сказать подлецу, что он подлец — можно и нужно. Иначе мы своим молчанием легитимизируем подлость. Я хочу им сказать, что они подлецы и что я всегда буду это помнить, а так как они публичные персоны, то и встретиться с ними мы можем исключительно в публичном пространстве. Только что те же Гергиев и Спиваков были королями на сцене — но вместо поклонников и поклонниц у служебного входа буду стоять я, будет стоять Валя, будем стоять мы. Мы стоим, страшные люди, со своими плакатиками, которые не можем даже на древко надеть, потому что это запрещено правилами проведения пикетов — и короли ищут, какими дверьми выйти, чтобы с нами не встретиться. Это для меня главная награда.

В. Б.: — Когда маэстро прячется по коридорам, убегает с охраной, когда целая секретная операция с финальным заталкиванием в машину проводится, чтобы его вывезти, — это настолько смешно выглядит, что задаешься вопросом: был ли король?

— Вот все не могу понять: почему вообще эти не последние режиссеры, актеры, дирижеры, музыканты подписали такое письмо? Неужели не понимали последствий? И зачем они при этом ездят в США?

Е. Ш.: — Зачем едут в Америку? А куда же еще ездить деньги зарабатывать? Не в российскую же глубинку. Что касается их мотивов... Да плевать на их мотивы. Нет времени разбираться в тонкостях их душевной мотивации. Когда говорят «их заставили», мне смешно. Взрослого человека, имеющего положение в обществе и возможность уехать из страны, можно заставить что-либо сделать только дулом у виска или угрозами в адрес близких. Думаю, в данном случае ничего подобного не было. А детали — мол, нужно платить музыкантам или актерам — для меня недостаточная мотивация, чтобы подписать письмо, оправдывающее войну.

«РУССКОЯЗЫЧНАЯ ПУБЛИКА, КАК ПРАВИЛО, РЕАГИРУЕТ АГРЕССИВНО»

 — О реакции мастеров вы сказали, а какова реакция рядового зрителя?

Е. Ш.:  — Очень различается у русскоязычной публики и у американцев. Реакция первых — как правило, агрессивная. В ход идут клише: «бездельники», «пошли бы поработали». Любимый вопрос — «Сколько вам платят?».

 В. Б. : — Фаш исты, бандеровцы, Крым наш.

Е. Ш.: — Иногда доходит до попыток вырвать листовки, схватить за руку, замахнуться. Есть и те, кто подходят, говорят: «Спасибо, мы не знали» — что более свойственно американцам. Кстати, не могу не упомянуть любопытный факт. Вот говорят: гастроли в Америке. Американская публика как таковая из всех наших подопечных в осязаемом количестве присутствует только на гастролях Гергиева. На Мацуева тоже пришло некоторое количество, но большинство составили русские. А на остальных идут только русские. Это гастроли для них. Так вот, англоязычные американцы, как правило, останавливаются, спрашивают: «Что происходит?» и в итоге говорят: «В следующий раз не пойду и знакомым скажу».

В. Б.: — На одном из последних протестов ко мне подошли две американки, и они потом защищали нас от какой-то крикливой дамы, ответив ей: «Какой же Путин молодец, если он диктатор?» Американцы образованнее, лучше воспринимают информацию. Русскоязычная публика не хочет слышать ничего.

— Были какие-то показательные случаи?

Е. Ш.: — Во время гастролей театра Вахтангова мы ожидали, что нас просто впечатают в асфальт, поскольку пришло много русских, соскучившихся по театру на родном языке. Но, как ни странно, было гораздо больше поддержки, чем обычно. Мы стояли за тротуаром. Во время антракта на нас напал дядька, который орал, что мы мешаем, что не имеем права тут быть. Вдруг один мужчина ему ответил: «Могут, имеют право». И добавил: «А я тоже хочу здесь стоять и кричать» — и встал рядом с нами. Тут же еще какая-то женщина к нам присоединилась. Потом после спектакля они взяли плакаты и стояли с нами.

В. Б.: — Однажды агрессивный зритель слишком близко подошел ко мне, но, откуда ни возьмись, подошли другие зрители и стали оттеснять его со словами: «Какое право ты имеешь приставать?» Я не ожидала. Нас впервые защитили те, кто, по сути, находился по другую сторону.

— Меры к вам пытались принять?

В. Б.: — У Линкольн-центра после того, как мы провели там достаточно много протестов против Гергиева и Нетребко, в день, когда никто не выступал, вдруг появилась группа с плакатами против русофобии и лозунгами «Путин — наш друг!».

Е. Ш.: — Мы узнали об этом из новостей, гласивших: «Жители Нью-Йорка выступают против русофобии». Мы посмотрели на сих жителей и узнали в них ребят из группы Линдона Ларуша (бывший леворадикал, ныне — лидер профашистской, антисемитской политической секты, союзник Натальи Витренко. — Д.  Д.). Сейчас они по всему Нью-Йорку стоят с плакатами про друга-Путина, а недавно открыли большой офис в Манхеттене, причем это совпало с началом кампании улучшения имиджа России. Но тогда их вывели как «жителей Нью-Йорка». Еще там же были замечены люди из организации «Русская молодежь Америки», с которыми мы сталкивались на других протестах. Они группируются вокруг русского консульства и РПЦ.

В. Б.: — И проводят в Нью-Йорке акции «Забытый полк» и «Георгиевская ленточка». Один из них приходил на нашу акцию с флагом «Новороссии» и куском арматуры.

Е. Ш.: — А после одного из протестов возле Линкольн-центра мы друг друга провожали к метро, потому что неподалеку бродил какой-то подозрительный народец.

«ВСЕГО ОТПРАВИЛИ ОКОЛО ТОННЫ ГРУЗОВ»

— Давайте отвлечемся на более позитивную тему. Валентина, я знаю, ты еще активно занимаешься волонтерством.

В. Б.: — Работаем с лета прошлого года. Занимаемся медпомощью и комплектацией медицинских мобильных бригад, районных госпиталей, работаем непосредственно с мобильным госпиталем имени Пирогова, с волонтерскими фондами в Украине, с медиками на передовой. Я получаю заказы от волонтеров, ищу то, что нужно, в Интернете, еду на медсклад, сортирую, отбираю, шлю через почтовый сервис, в течение недели все поступает в Украину. Каждые две недели что-нибудь отправляем — средства тактической медицины, ортопедическое оборудование, шовный и перевязочный материал, иногда бывают посылки по 100 килограмм. Всего отправили около тонны грузов.

— Как собираете деньги?

В. Б.: — С Катей и другими ребятами из группы участвовали в Украинском фестивале, собранные средства распределили потом для помощи раненным, семьям погибших и вынужденным переселенцам. Обычно же большую часть средств составляют пожертвования от людей, которые меня непосредственно знают. Со многими я познакомилась на акциях протеста. Жертвует диаспора, жертвуют рядовые американцы с разным уровнем доходов, много переводов от русских, есть случаи, когда люди отдают последние деньги. Все основано на доверии. Помощь всегда находит адресатов.

«НАШИ САНКЦИИ ПОЖИЗНЕННЫЕ»

— Давайте представим себе то, что раньше или позже произойдет: Путин ушел, войска вывели, Украине все вернули. Продолжите пикетировать?

Е. Ш.: — Как раз недавно говорили об этом. Я сниму свои санкции только после их публичного покаяния.

В. Б.: — Для меня они будут подписантами, пока публично не извинятся за свои поступки.

— Вы выходите в любую погоду, после работы, всегда. Откуда у вас силы берутся?

В. Б.: — Даже не задумывалась об этом. То, что я своим маленьким трудом и маленькой жертвой свободного времени могу помочь, очень меня воодушевляет. Трудности есть, иногда чувствую себя уставшей, но это все мелочи по сравнению с тем, что можно сделать. И, не скрою, слова благодарности от людей, с которыми я знакома всего лишь год и то дистанционно, дают силы, радость и желание продолжать.

Е. Ш.: — Когда мы ходили зимой на протесты, у меня была постоянная мысль: «С Майдана в жуткий мороз никуда не уходили, а нам что? Подумаешь, постоять». Да, работа, семья, много всего. И это не только отстоять три-четыре часа, это еще и полночи не спать.

— Почему?

Е. Ш.: — Трясет от той ненависти, которую мы получаем. Мы потом созваниваемся — невозможно уснуть. А на следующий день на работу. А объяснять ограниченным людям, которые обвиняют нас в безделии, что я работаю по 10—12 часов в сутки, что полтора года не была в отпуске, что у меня 88-летняя мама, муж болеет и масса других вещей — совершенно бесполезно. Что же касается источника наших сил, то, хотя мы друг друга не знали, до сих пор друг о друге многого не знаем — нам вместе хорошо, мы друг друга поддерживаем, всегда подстрахуем. Есть еще одна причина. Очень важная.

— Какая?

Е. Ш.: — Моя 24-летняя дочь. Для нее то, что мы делаем, оказалось предметом совершенно неожиданной гордости. Вроде бы нас никто не заставляет, у нас куча индульгенций ничего не делать, но я безумно боюсь, что мой ребенок когда-нибудь спросит: «Дорогая мама, вот такое в мире творилось. А где вы были, что делали?» Очень хочется, чтобы у меня нашлось что ей ответить.