Существуют ли границы у свобод?

Парадокс, но факт: подавляющая часть тех, кто категорически отрицает саму возможность участия журналистов в политической деятельности, в то же время активно защищает принципы свободы слова и свободы масс-медиа. И это понятно: без этих свобод журналист в лучшем случае — подставка к микрофону, а в худшем — банальная проститутка, которой все равно, где и с кем, лишь бы платили деньги. А такое отстаивание, как ни крути, это одна из разновидностей политической деятельности. Ведь без этих свобод журналистика как таковая невозможна — она сводится к пропагандистской деятельности, к обслуживанию тоталитарных и авторитарных диктаторских режимов или власти «денежных мешков». Конечно, даже при таких обстоятельствах существуют оазисы относительно свободного высказывания — писать о котиках и собачках или о природных чудесах, снимать рекламные и научно-популярные фильмы, но достаточно ли этого, чтобы выполнять общественно значимую журналистскую миссию? И можно ли даже в этой сфере уберечься от воспевания идей и указаний, выдвинутых разного пошиба «великими вождями» относительно «преобразования природы»?

А следовательно, та часть журналистского корпуса, которая проникается не только возможностью хорошо зарабатывать по принципу «деньги не пахнут», просто-таки обречена тем или иным образом быть включенной в политику — отстаивая не только свои интересы, но и основополагающие права как можно более широкой аудитории, реальной и потенциальной, на свободное получение объективной информации.

Такая защита свободы слова и свободы масс-медиа может обретать разные формы. Ведь если бы журналисты «Charlie Hebdo» отстреливались от нападающих, то разве бы они защищали только собственные жизни? Разве бы они в такой крайней форме не выполняли свой профессиональный долг? Ведь при террористическом господстве исламистов журналистика как таковая вообще невозможна. Вспомним, что сделал в свое время «Талибан» в Афганистане после получения власти: он уничтожил все телевизоры, которые были у населения страны, и запретил телевидение как таковое...

Поэтому молодой Уинстон Черчилль, который был военным корреспондентом во время похода британских войск в конце ХІХ века против «государства Махди», которое создали фанатики-исламисты в Судане (кстати, это было первое исламистско-террористическое формирование), и использовал свой револьвер для уничтожения в боях этих исламистов, был прав в смысле отстаивания свободы слова. Даже таким путем. Потому что иначе некому было писать цикл блестящих статей об этой войне, а затем в молниеносном темпе упорядочить книгу «Речная война», которая становится бестселлером. Кстати, Черчилль в статьях и книге позволил себе резко критиковать командующего британскими войсками генерала Китченера за жестокое отношение к пленным и раненным исламистам и за пренебрежение местными обычаями, что давало объективную картину действий британских войск и их командования. Но для этого нужно было иметь в руке револьвер и стрелять из него в нужные моменты...

Разумеется, это крайние случаи, защита свободы слова нечасто может обрести такие формы, но все же нужно иметь в виду и их, особенно во времена «гибридной войны» России против Украины и «всемирного джихада» исламистов.

Итак, если нет свободы слова — журналистики нет. Но — вот еще один парадокс! — если существует безбрежная свобода слова, то журналистика тоже исчезает. Не сразу, но в перспективе — исчезает с большой вероятностью.

В связи с этим непростые вопросы: во имя ли защиты свободы слова следовало летом 1917 года силой сделать невозможным выход в свет «Правды» и всех остальных большевистских изданий? А также обеспечить лишение свободы лет на 25 всех ее редакторов, номинальных и реальных, — от Ленина до Каменева? И в 1932 году в тогда еще демократической Германии точно так же во имя ли свободы слова следовало запретить Volkischer Beobachter вместе с другими нацистскими листками — а в придачу еще и бросить за решетку доктора Геббельса и Ко? И следует ли сейчас терпеть деятельность в Украине тех российских «средств массовой дезинформации», которые пытаются расшатать ситуацию в стране в интересах Кремля и Лубянки, а в случае успеха — поднять сами основы существования Украинского государства?

Иными словами, существуют ли рамки у свобод, в том числе и у свободы слова?

По крайней мере, с точки зрения философской антропологии такие рамки есть. И они положены самой свободой. Так как парной к свободе категорией, характеризующей человеческое бытие, является ответственность. Свобода без ответственности — это беспредел. Ответственность без свободы — это неволя, рабство. На институционном уровне ответственность устанавливают суд и общественное мнение (действуя через СМИ и, не в последнюю очередь, через интернет). На личностном — мораль. А там, где речь идет о морали, без личного решения, на основе которого и совершается поступок, не обойтись. Но такой поступок, который резонирует в общественном пространстве, с необходимостью приобретает политический оттенок, больший или меньший. Следовательно, каждый журналист неминуемо сам решает, с кем он, какие ценности исповедует, в чем видит свободу слова и на что готов для ее защиты, не так ли?

Разумеется, трансформировать эти общие рассуждения на языке правовых норм и кодексов журналистского поведения непросто. Но, как по мне, во всех случаях стоит помнить слова Жан-Поля Сартра: «Нас могут упрекнуть, что мы придаем себе лишнюю значимость, что только ребенок может надеяться, словно можно изменить что-то в движении мира. Мы ответим, что у нас отсутствуют какие-либо иллюзии, но в любом случае некоторые вещи следует сказать, хотя бы для того, чтобы смотреть без стыда в глаза сыновей. Мы и не рассчитываем повлиять на Государственный департамент. Наши претензии куда более скромны — надежда повлиять на мнение наших сограждан». Именно сограждан, а не подданных или холопов...