Так что же, украинцы?

Не собираюсь ни полемизировать с Виталием Портниковым, ни комментировать его текст "Вы же украинцы". Тот текст целостный и самодостаточный — следовательно, является хорошим основанием для собственных размышлений всех читателей, по крайней мере тех, кто стремится мыслить точно и самостоятельно. Я же хочу предложить своеобразный «дополнительный материал» к этим размышлениям, достаточно субъективный, но вместе с тем и объективный, опирающийся на идеи целого ряда украинских мыслителей ХХ века, которые проникались практически теми же проблемами, что и мы сегодня.

Следовательно, в свое время философ Александр Кульчицкий (к сожалению, не слишком хорошо известный в сегодняшней Украине, где не изданы даже все его главные произведения) отметил: историческое бытие Украины сформировало на протяжении столетий две основных психологических установки или, если хотите, культурно-исторических традиции: vita heroika и vita minima. Первая связана с рыцарством, героическим, максимальным напряжением всех сил, одновременно — с отбрасыванием будничности, нежеланием к повседневному кропотливому труду, к рациональному проектированию своей жизни. Вторая заключается в том, чтобы в своеобразном «социально-анабиотическом состоянии» переждать и перетерпеть очередные ненастья, сохранить себя во что бы то ни стало, реализуя лишь необходимый минимум усилий в мире повседневности, а в рациональных проектах не идя дальше выстраивания частных ситуаций, — отмечал Кульчицкий. «В лучшем случае это проявлялось в индивидуальной сосредоточенности, в ограниченности внешней жизненной активности, которая характеризуется, по Юнгу, интровертностью», — писал он. И продолжал: понятно, что реально культурно-антропологические и психологические установки большинства украинской общественности совмещали факторы, связанные с обеими традициями как определенными «идеальными типами». Но в результате общеизвестных исторических обстоятельств последних столетий доминацию в украинском социуме получил «негероический» социально-психологический тип человека...

Одним из факторов, усиливавших это, стал чрезвычайно своеобразный и искривленный (по сравнению почти со всеми другими европейскими народами) характер перехода к урбанистической, городской новоевропейской цивилизации на украинских землях. И прежде всего — на Надднепрянщине и Слобожанщине. Все действительно украинское связывалось с традиционным украинским селом, сельской культурой и бытом. Такое положение вещей повлияло и на формирование, в частности, образа Украины как сельской идиллии, которая является «...издавна синонимом какой-то безгосударственной, безиерархической, бесструктурной и, наконец, бесформенной Аркадии, — где тихие воды и ясные зори, где вечно поет соловей, беспрерывно цветут вишневые сады, а в них в холодке людность перманентно отдыхает по борщам и вареникам, и в тишине живописные казаки неутомимо влюбляются в таких же живописных девушек...» (Евгений Маланюк).

Несмотря на это, как отмечает выдающийся философ Николай Шлемкевич (большинство произведений которого, как и историософские эссе Маланюка, в Украине тоже не изданы), образуются три главных типа «героического человека», свойственных и Галичине, и Надднепрянщине: Сковородиновский, Шевченковский и Франковский типы. Первый тип дистанцируется от искушений внешнего мира, сосредоточиваясь на внутренней работе души и духа; такого человека невозможно купить или сломать — у него есть силы противостоять миру. Второй тип — это сочетание внутреннего и внешнего, эмоций и ума, это несокрушимость не только духовная, но и политическая. И, наконец, третий тип — это рациональный человек, способный осмыслить процессы социального бытия, организовать других и повести их за собой, пренебрегая не только происками врагов, но и суевериями друзей. При этом в массе своей галичане, по Шлемкевичу, являются «племенем организованного пересечения», которое должно «помогать при рациональном оформлении идей и починов богатой и более обильной Восточной Украины, Киева». Так как фактом выступает «на западе преимущество рациональных, умственных первенств; на востоке преимущество иррациональных, стихийных, эмоционально-волевых движений».

Однако учли ли в достаточной степени эти мыслители давление на украинского человека со стороны тоталитарных режимов в ХХ столетии, которое неоднократно ставило этнических украинцев (и большинство других жителей края) на грань физического выживания? Учтено ли ими это давление (если не сказать больше) на процессы становления украинской нации? Кажется, влияние этого фактора на индивидуальное и национальное бытие еще нуждается в своем специальном исследовании, но уже сегодня понятно, что он стимулировал как массовую мимикрию, «протеизм украинцев» (Е. Маланюк), так и «вымывание» групп украинской творческой (научной, художественной, ба, и политической) элиты за пределы Украины. И, конечно, такая ситуация постоянно провоцировала героизм на грани нервного срыва значительного количества украинской молодежи (прежде всего ее), — героические вспышки, которые не давали возможности кропотливого, рационального труда по преодолению самих фундаментов такой ситуации украинского бытия.

В результате подобных практик возникает «потерянный украинский человек», то есть определенный массовый тип личности, который потерял стержень своего существования в реальном мире и конкретном социуме. Именно это и случилось почти со всеми украинцами после поражения национальных движений первой половины ХХ века. С легкой руки Николая Шлемкевича, который сформулировал определение «потерянного человека», эту формулу начали широко употреблять. Действительно, это весьма точное высказывание. Ведь в течение ХХ века украинский человек в разных его типологических проявлениях, кажется, только то и делал, что периодически находил себя и, вроде бы испугавшись собственного подобия в зеркале, немедленно пытался утратить добытое. Утратить, чтобы потом сознательно или подсознательно сожалеть о потерянном, добывать его опять (под вывеской «возрождения») — и, конечно, начинать все сначала или почти сначала. Эти исторические коллизии не могли не отразиться на украинском психотипе и в ХХІ веке.

Все тоталитарные режимы предусмотрительно занимались формированием, творением массового типа личности, так сказать, ее социально-антропологическим отбором в пределах четко определенной задачи. Именно тогда возникают концлагеря, которые, по утверждению одного из ближайших сподвижников фюрера — рейхсмаршала Гиммлера — представляли собой самую эффективную форму перевоспитания несознательных своих и чужих и физического истребления тех, кто не подходит под определенный проект человека будущего. Маршал Берия, один из ближайших соратников Сталина, в те же времена считал наиболее эффективным научно-технический труд интеллигенции в условиях так называемых «шарашек», которые были неотъемлемой составляющей «архипелага ГУЛАГ»...

Поэтому можно сколько угодно считать, что «мир меня не поймает», но с тех пор, как Сталины, Гитлеры, Чаушеску, Пол Поты, Ким Ир Сены и их идейные потомки научились очень хорошо ловить таких «беглецов», ситуация в корне изменилась. Тот элитарный тип, который Николай Шлемкевич отмечал как «Сковородиновского человека», в ХХ веке или сгнил в концлагерях, или, как это ни парадоксально, сегодня изо всех сил мешает оградить всех других от повторения лагерей, пусть и в относительно мягкой форме «всеукраинской зоны».

Как большевистский, так и нацистский социальные эксперименты базировались на определенной философии. В основе философии формирования нового человека лежат как идея смерти Бога, провозглашенная Фридрихом Ницше, так и мотив Маркса превращения человека в существо, соизмеримое Богу. Человек же, который лишен Бога, отмечал польский мыслитель Чеслав Милош, обязательно должен взять на себя его деяния по обустройству и переустройству мира. Ведь такой человек сам становится Богом на земле и должен доказать миру свое назначение поступками. И это не только русская болезнь, диагноз которой так точно поставил Достоевский. Это болезнь общеевропейская, и она определяет основной мотив превращений в ХХ веке, считал Милош.

Массовое «производство» нового человека стало лейтмотивом тоталитарных миров. При этом полностью резонно считалось, что самый эффективный способ влияния на сознание человека — это школа, а самый удачный эксперимент по превращению можно провести именно на ребенке. «...Мы представляем свое производство как сугубо материальное, поэтому оно подчинено всем требованиям к производству материально-продуктивному», — писал А.Гончар в статье «На путях усовершенствования школьного дела» (газета «Народной учитель» от 20 января 1926 года). Была разработана и простая схема взаимоотношений учителя и воспитанника: учитель-организатор — субъект процесса школьного производства; ребенок — материал производства. Результатом всего этого — от школы до концлагерного «перевоспитания» — должен был стать «идеальный исполнитель», как назвал такое существо австрийский психолог Бруно Беттельгейм, который сам прошел ад нацистского лагеря смерти.

Естественным продолжением этой жестко определенной линии производства «нового человека» стали и массовые «чистки». Последствия такой целенаправленной работы по переработке человека не могли пройти бесследно. Конечно, глубина превращений зависит в значительной мере и от продолжительности подобных «экспериментов» во времени. В этом плане Германии или Польше повезло; в нашем же случае можно говорить о создании фундаментов особой цивилизации, построенной на специфических взаимоотношениях членов общества, особенном типе самого человека и существовании большого количества в той или другой степени «переделанного» массового человека. Но при этом, если первые неудачи перестройки самостоятельной Украины в значительной мере можно было объяснять «родимыми пятнами» советской формации (вдребезги милитаризированной экономикой, неповоротливым централизованным стилем управления, устаревшими технологиями и т.п. и, соответственно, значительным влиянием массы homo sovieticus на общественные процессы), то как современные проблемы Украины, так и ответы общества на вызовы истории нужно, очевидно, связывать с тем, не менее массовым, типом человека, который доминирует сегодня, и можно сказать, вырос как побег на стволе уже не «совкового», а новейшего олигархического общества. Отмеченный выше социально-антропологический тип определяют как «человека кризиса», «обреченную постчернобыльскую генерацию», «человека выживания», «потерянное поколение» и т.п. Но суть заключается в том, что укоренение подобного массового типа не может превратить Украину в современное европейское государство.

Так что же, украинцы, обречены ли мы своей поистине ужасающей историей на бег по замкнутому кругу? Если и обречены, то только на то, чтобы тщательным образом и беспощадно изучать самих себя ради того, чтобы разомкнуть этот круг. Ведь сегодня необходимым ответом на вызовы времени является, как отмечал Иоанн Павел ІІ, массовая, а вместе с тем и глубоко личностная сознательная человеческая позиция, обремененная ответственностью за современный мир. Частью которого является и Украина.