Журналистская позиция и самоцензура на войне

На прошлой неделе военный корреспондент, сценарист, спецкор ТСН канала «1+1» Андрей Цаплиенко стал обладателем премии «Фаворит телепрессы» за 2014 год. В течение последнего года номинант «Дня» запомнился замечательными репортажами, эксклюзивными материалами, прямыми включениями из событий на Майдане, далее во время агрессии Российской Федерации в Крыму и сегодня — с передовой линии на востоке. Именно за проявленный профессионализм на протяжении года и гражданскую позицию «День» как неизменный эксперт «Фаворита телепрессы» и номинировал Андрея Цаплиенко, а коллеги из жюри поддержали этот выбор. За его кандидатуру проголосовали 13 из 20 экспертов премии.

Недавно Андрей Цаплиенко посетил Львов. «Дню» удалось пообщаться с военным корреспондентом о журналистской позиции, стандартах профессии и явлении самоцензуры во время войны.

— Андрей, недавно вы стали обладателем премии «Фаворит телепрессы-2014». Как вы относитесь к этой награде?

— Мне, конечно, приятно получить признание моей работы именно от «пишущих» коллег-журналистов. Ведь газетная журналистика более совершенна, на мой взгляд. Когда ты читаешь печатный материал, должна создаваться эмоциональная картинка и должны отображаться события. А перед тобой только бумага, буквы, и все. Чувствовать себя на лаврах после любой награды — нет смысла. Ведь ты получаешь удовольствие от дела, которым занимаешься.

— Нужно ли в этой войне украинским журналистам себя как-то позиционировать?

— Скажу просто: думаю, что иностранные журналисты могут об этом не думать, а отечественным журналистам — нужно. С самого начала мы не хотели быть одной из сторон конфликта, старались быть объективными. Но моей группе и многим другим говорили и намекали: мол, вы — сторона конфликта и таким образом — солдаты информационной войны. Не мы себя сделали солдатами — нас сделали. Если нас таковыми считают, то значит, мы выбрали свою сторону.

АНДРЕЙ ЦАПЛИЕНКО (СПРАВА): РАБОЧИЕ БУДНИ ВОЕННОГО КОРРЕСПОНДЕНТА / ФОТО СО СТРАНИЧКИ FACEBOOK

— Как с журналистскими стандартами в такой ситуации?

— Здесь очень трудно. Согласно журналистским стандартам, нельзя говорить «наши-ваши», «герои-негодяи» и тому подобное. Информационные стандарты одинаковы для всех. Но оказывается, порой журналисты от них отходят. Это происходит, прежде всего, в связи с тем, что это наш конфликт. И даже иностранным корреспондентам это сейчас лучше понять. Ведь многие из тех, кто здесь начинает работать, понимают, что это не совсем гражданская война или вовсе не гражданская. Возможно, они понимают ключевое значение этого конфликта для мира. Таким образом, они тоже начинают, скажем, отходить от этих стандартов. Я уже приводил пример, когда главный редактор Ukraine Today предложил эмоциональные тезисы включить мне в сюжет, которые на самом деле очень редко используются в западной информационной журналистике. Мы нашли ребенка из еврейской ортодоксальной семьи и сделали интервью. Редактор предложил использовать приблизительно такую фразу: «This man destroys common cliche that depict Ukrainian army as intolerant racists-fascists (этот человек разрушает обычное клише, изображающие украинскую армию как нетолерантную, расистскую и фашистскую». Это придает эмоциональную окраску. Но она объясняется тем, что мы должны разрушать стереотипы. Не мы первые начали информационную войну, и если бы она не касалась нас, то мы бы не отходили порой от журналистских стандартов. Тем не менее, основная задача журналистики — доносить правдивую информацию о происходящем, и мы это делаем, давать информацию с другой стороны конфликта — мы даем, для подтверждения информации пользоваться многими источниками — мы пользуемся.

— Вы много видели в зоне АТО. Сталкивались ли вы с ощущением самоцензуры?

— В Николаевке наши военные неумышленно попали в дом, и кто-то погиб. Мы это показали. Но вообще — ни одного случая преднамеренного обстреливания украинской армией жилых кварталов не было. Это нужно понимать. Если вы будете иметь разведданные, то увидите, что там, где обозначены позиции боевиков и поблизости находятся мирные жители, написано: «Категорически не обстреливать». Но это вопрос. Можно показать обстрел, военное преступление, если таковое имеется. Но на самом деле это одиночные случаи. С другой стороны, этим можно добиться того, что у людей будет создаваться впечатление, как будто это обычная практика. Единственный выход из ситуации — показывать нарушение обычаев и правил ведения войны не только с нашей стороны, но и то, что делают с той стороны. Чтобы было доверие к нашим военным.

Когда мы снимали тела погибших боевиков россиян, было желание показать какие-то крупные планы. Но мы отказались. Нужно понимать, что это когда-то были живые люди. Если они относятся так к нашим заложникам, бойцам, погибшим, то это не дает право нам так делать. Это первое. А еще одна ситуация была с девочкой, которая потеряла своих родителей, — мы отказались от материала. Была возможность настаивать на показе, но мы этого не делали. Оно могло навредить. Вот в таком плане самоцензура проявляется.

— Как противодействовать информационной войне?

— Я предлагал создать единый координационный центр по этому вопросу. Единственное, чем мы можем предотвратить информационную войну, которая ведется против нас, — это координация действий. Волонтеры много помогают армии, но часто это бывает хаотично и не пропорционально. Точно так же должна быть координация действий, но не журналистов, а СМИ. Журналисты просто должны делать свою работу профессионально, качественно и взвешенно.

— Вы освещали много военных конфликтов в разных странах. Как война у себя «дома» повлияла на вас как на журналиста?

— Обстановка крайне тяжелая и уж никак не домашняя. По картинке это просто кавказская, осетинская, чеченская война. Она не домашняя именно по комфорту. Она интересна тем, что часто я просто понимаю, что не знал Украину и не знал людей. Кого-то недооценивал, кого-то переоценивал.

— Чем эта война отличается от тех, которые вы освещали?

— Хоть это война в XXI веке, но напоминает, скорее, боевые действия конца XIX или начала XX века. Ведь сейчас пока решает вопрос артиллерия, фактор авиации — минимален. Но при этом используются компьютерная разведка, средства ведения информационной войны, такие достаточно мощные вещи, как массовое нейролингвистическое программирование. И тут артиллерия — является технологией прошлых веков. Например, ребята с одного блокпоста рассказали, что в блиндаже они живут и спят с мышами. И наверное, там есть какие-то болезни Первой мировой войны. Вместе с этим — лазерная корректировка целей, планшеты, «Фейсбук» и так далее. Чтобы понять, как себя чувствует украинский военный на войне в 2014 году, нужно прочитать произведения Ремарка на военную тематику. Это интересный коктейль эпох.