Будем идти долго. И надо получить от этого удовольствие

«Жизнь — это то, что происходит с нами, пока мы заняты»... Кажется, так там у Леннона», — мучился, вспоминая эти слова, один мой хороший приятель. Он вспоминал их к тому, что нужно бы встретиться перед Новым годом, посидеть. Встретились мы случайно — вечером, на Софийской площади. Шли навстречу друг другу и ничего не видели. Я говорила по телефону, и он говорил по телефону. Не планируя ничего общего, оба, в принципе, шли к одному и тому же парню-режиссеру — он снимал здесь новогоднее приветствие Президента народу Украины, нам хотелось увидеть, как у него там получается. Парня зовут Андрей Нестеренко. Это, наверное, нужно сказать. Он мой самый старый друг и соавтор всех телевизионных глупостей. И, собственно, он стоял между нами, когда мы отвели от ушей телефоны и удивленно сказали: «О! Привет! Черт, это ты! Слушай, это невозможно так! Давай где-то посидим! Когда-то... Ну так ведь нельзя в Новый год...». Андрей посмотрел на нас взглядом уставшего психиатра и пошел распоряжаться подготовкой съемки — он знал, что никто нигде не посидит, никто ни с кем не встретится, и наша жизнь тихо перетечет в 2008 — без нас, как, собственно, и до сих пор это всегда бывало. Мы очнемся, уставшие, 1 января — поздно, понимая, что опять ничего не случилось, стянем с голов своих шапки Деда Мороза, в которых улеглись в кровати после праздничного крика, свернем до следующего раза пустые мешки, из которых вчера щедро рассыпали серебро-злато на головы друзей, родных и «нужников», как называем нужных по делам людей. И потянем дальше...

Так нельзя. Давайте посидим. Люди не зря испокон веков на Рождество пишут наивные сказки о счастье и печатают в газетах. Вот в ваших руках газета. И вот вам буду сказывать сказку. Это неправда, что в сказках неправда. Там — наши мечты в виде консервов, хранящихся практически вечно и всегда пригодных к применению. Какими бы продвинутыми и заглобализированными мы ни стали, чтобы кто-то тебя обнимал теплыми руками нежно-нежно — вот все, что тебе нужно. Ты первое загадаешь именно это, когда пробьет двенадцатый час, и одернешь на себе Сhanel, Brioni или лично связанный крючком кружевной воротничок — озираясь, никто ли не подслушал эту примитивную мечту? А если так хорошо подумать и честно ответить себе, то жизнь наша — это и есть наши наивные мечты. Все остальное — деловые разговоры по телефону, от которых на самом деле, когда тебя уже понесут, как говорила моя бабушка, «за дерезу», остаются лишь корпоративный венок и соответствующего уровня деревянный ящик, потому что все остальные артикулы придется оставить здесь, на этом свете, на пограничном контроле, «контрабанда-стоп», так сказать. И уже от нас не будет зависеть — что о нас будут думать потомки, роясь в покинутом на этом берегу Стикса имуществе, долгах и состоянии, личных записках, кружевных платочках, пахнущих разными милыми не всем, а только нам людьми, завещаниях, в славе и в сраме нашем.

Кроме того, столько шоколада, как продают в новогодние дни, никому никогда не съесть. Но его именно столько продают, а главное — именно столько и съедают. И только в эти дни от сладкого не тошнит.

Давайте посидим. Сказка не будет начинаться так, как ежедневно в течение года начинался каждый день с утренних и опять к утренним новостям: «Жил-был один политик...» «Жил-был также еще один политик». Политики — это же на самом деле бывшие девочки и мальчики, женщины и мужчины. Впрочем, я вам скажу то, что точно знаю: они и сейчас такие, когда приходят домой. И так же — хорошие мальчики и девочки да и плохие, как это в жизни и бывает. У них тоже умирали в этом году старые родители и оставляли их взрослыми и неутешными сиротами, сказав им на прощание: «Ну, теперь дальше сам...». Они так же живут над дырой в земле, откуда в этом году поднимали столько мертвых шахтеров, как никогда. Они так же слышат плач из-под днепропетровского дома или не слышат. Так же ездили по пересохшим полям, не давшим в этом году хлеба, ходили по сгоревшим лесам. Всех в этом году трясло и морозило. И тех, кто выбирал, и тех, кого выбирали. Не вижу разницы, хотя ее так выразительно рисуют. Неправда все — и что «народ мудрый» и что «народ обманутый». Правда то, что мы получили еще один урок длиной в год. И теперь главное — как мы его усвоим, так и будет нам. Всем.

Например, после долгой дороги, по которой понуро брели, проклиная коряги и болота под ногами, стоит поднять голову и посмотреть — а что если Бог повесил над этой дорогой знак, который в автомобильном народе называется «кирпичом»? И нужно было не брести под плетью надоевшего, но такого своего погонщика, а разворачиваться в другую сторону. Чем еще донять неразумных, если не вымучить их по тем корягам, пока не поднимут головы и не заревут от просветления? Так предлагаю воспринимать эти общественные испытания этого года, что их не утопишь в праздничной миске оливье, даже не надейся. Так предлагаю принять их и в новом 2008 г. с фонарями нащупывать под ногами твердь. Будем идти долго. И нужно получить от этого удовольствие.

От этого удовольствие можно получить, только умеешь любить. Я думала об этом, сидя в Национальном театре имени Ивана Франко, где собрались люди помянуть Вячеслава Чорновола в его 70 лет, которые бы ему исполнились, если бы не тот призрак-КАМАЗ, если бы не тайна того КАМАЗа, если бы не то, что люди, умеющие любить, почему-то должны быть убиты другими людьми. Я искала среди прибывших на тот вечер кого- то из тех, кто неотступно бродил за Чорноволом при его жизни, — их не было в зале. Журналисты искали в зале что-то такое, что бы украсило их репортажи, как они себе это представляли. Они не знали живого Чорновола, были тогда еще маленькие. А поэтому от тоски рассказывали о том, что в театр кого-то не пускали, потому что разные у всех были билеты. Они, кстати, не так уж и виноваты. Пока они были маленькими, взрослые люди не смогли построить вокруг них украинское пространство как храм в котором бы те маленькие молились вместе со взрослыми и выросли с той молитвой. Убийцы Чорновола знали, что он такой один, и стоит задавить его — остальные будут не так страшны. И храма никакого не будет.

Я не плакала в том зале, какие бы жалостные песни ни пели. Разве что когда читали Винграновского. Который тоже умер. И те, кто был маленький, не знает, кто это. Мне в том зале стало ясно, что нужно принять этот урок и перенеся муки и оскорбления, и припадок беспомощности, идти дальше. Вот прямо сейчас — встать в темноте и выйти. Нужно встать и выйти — именно так, между прочим, поет Кость Москалец, который встал и вышел, когда мир показался ему слишком суетным и фальшивым. В том зале точно был Чорновол. Тихо сидел где-то на галерке. И выискивал сверху — кто же здесь еще свой.

Кто-то сказал недавно, что украинцы ничего не могут миру предложить своего, особенного, кроме драмы и плача, и что «ще не вмерла», но недолго, мол, осталось. И что, мол, нужно придумать новых героев, которые поведут детей наших в мир успеха, мир многоязыкий, высокотехнологический, циничный и дерзкий, мир успешный. Они, мол, будут счастливы, если их спустить с якоря украинской беды.

Я уверена, это злые голоса, заманивающие в пластмассовый и паеточный мир гламура и фастфуда, и силиконовых грудей, и губ — во все, где проблема лишь в билетах. Этот год научил меня, например, что стоя под крестами, которые наконец поставлены над безымянными ямами, куда закопали убиенных голодом украинцев, стоя под этими знаками, люди становятся сильнее и бесстрашнее — высказанная вслух правда дает им это мужество. Когда на все легкие — «Свобо-о-ода!!!» — перед тем даже, как палач отрубит головы, — ты не жертва уже, ты — дух! Тебе голову не отрезать.

Да, посидели. И где же та рождественская шоколадная сказочка? А это она и есть. Один ливанский кедр мечтал стать чем-то таким, что когда бы люди смотрели на него, то думали о чем-то чрезвычайно высоком духом. Мечта была простая и почти детская. Когда он вырос, его срубили на щепки и сложили в сарай. Прошли долгие годы беспросветного бесславия. Пока однажды из тех досок не начали делать крест. И лишь когда к тому кресту подвели и начали прибивать какого-то очень изможденного мужчину, кедр все понял. Мечты сбываются. Только не так, как ты думаешь...

Поэтому, любимые мои люди, оглянитесь на все, чем вы прожили этот долгий год, безвозвратно покидающий нас. Поблагодарите его за самый обильный дождь, за грозу и слезы, за рожденных детей и встреченную надежду, еще не ответившую взаимностью, но таким шоколадом окутавшую душу! Поцелуйте того, кто рядом, — он давно ждет, что вы оторветесь от своего телефона и рассмотрите его, который так давно скучает по вам! Назовите, наконец, в ту телефонную трубку имена всех, кто заждался вашего голоса, — например, крикните туда: мама!

Бегите за елкой! За шоколадом! За счастьем! В Украине через два дня Новый год! Целую вас всех до одного!

Ваша Ольга Герасимьюк.